– Никто не придёт, – прозвучало в ответ.

– Почему?

– Я же предупреждал: это зомби, его пули не берут, – торопливо прошептал капитан, ощущая, как в его сердце железными кулаками стучится страх. И, не желая умереть на месте от недостойного чувства, скорым шагом пустился наутёк.

***

Держась за руки, Скрыбочкин и его спутница двигались расфокусированными шагами по улицам в мягком свете луны, звёзд и фонарей. Луна и звёзды были далеки и равнодушны, а фонари бежали следом за тесной парочкой, наперебой пожирая их двуединую тень. Впрочем, тень отрастала снова – ровно с той же скоростью, с какой её пожирали фонари, отчего размеры тени оставались безубыточными.

По дороге Анжелика покусывала Скрыбочкину туго набрякшую мочку уха и притворно артачилась:

– Ах, все мужчины такие ветреники! Наша встреча для вас – наверняка ничего особенного: одна среди тысяч. Ну признайтесь же, признайтесь честно!

Скрыбочкин признавался, со скромным видом склонив голову и безыскусственно отводя взгляд:

– Честно! Неправда твоя, красотуля! Я сразу – как глянул на твои коленки кровосочные – дак меня точно горячим колом в сердце штырнуло: теперь среди всего женского полу ты единственная мне взапомнишься, покамест я буду ходить живыми ногами по белу свету. Не нуждаться в тебе – это свыше моих челувеческих возможностей!

– Мне нравится вас слушать, но вы, наверное, говорите всё это ради красного словца, – хихикала Анжелика, показывая аккуратные перламутровые зубы и просачиваясь туманисто-мечтательным взором сквозь своего спутника, словно он являлся увеличительной линзой для распознавания не только близкозвёздных окрестностей, но и более далёких миров, среди которых может получать безнаказанные удовольствия любая женщина свободной воли.

– Красное словцо – всему начало, – напористо намекал Скрыбочкин. – А што дальше промыслится – дак то едино от нас двоих зависит, больше ни от кого. Потому любая словесность рано или поздно оказуется недостатошной, надобно же когда-нито и к действию приступать!

Она не унималась:

– Но я не могу так сразу, я приличная дама. Давайте сначала сходим в кино.

Даже если б в Анжелике с первого взгляда не угадывалась способность без следа пожирать имена мужчин, взамен перелицовывая страсти своих партнёров в более яркие цвета, бурно сгорающие и бездымные, то и всего остального, выявлявшегося беглой ощупью, Скрыбочкину было бы вполне достаточно. Потому он не задумывался о выражениях, а с потерянной головой влажно дышал ей в шею, жевал верхнюю часть её блузки и возбуждённо всхлипывал:

– В кино далеко отсюдова идтить. Хучь я, конешно, и не против, но – после, после… Шкуру крокодиловую хочешь?

– О, хочу, конечно!

– Будет тебе. Подарю. Как раз пригодится на чемодан для дороги… Вообще не так дорог подарок, как дорога любовь – энто не зря говорится в пословице, ты счас наглядно удостоверишься. Будет промежду нами красота в полном блеске.

– А вы странный. Ни на кого не похожий.

– Это да: непохожий, спорить не стану.

– Вы меня настолько невероятно взволновали, что сердце едва не выскакивает из груди. Вот, потрогайте, как оно сумасшедше колотится… Чувствуете?

– Ой, мамочка моя, чувствую! Просто бес его знает, до какой степени хорошо чувствую! Счас в обморок упаду и не встану!

– Нет, вы не падайте. Даже не вздумайте, я ведь вижу вас совсем другим, не разочаровывайте меня.

– Ладно, не буду падать, раз нельзя.

– Просто прелесть, какой вы брутальный!

– Не знаю, каковым кажуся со стороны, однак для тебя, красуня, – готовый хучь груздем в кузов залезть!

…Когда они добрались до кладбища и зашагали по смутным дорожкам среди памятников, сворачивая то влево, то вправо, блондинка примолкла. Склонив голову набок, она некоторое время слушала чуткое молчание ночи. А потом тревожно поинтересовалась, перейдя наконец на «ты»:

– Послушай, а ты и в самом деле зомби?

– Навроде того, – ответил Скрыбочкин, с задумчивой улыбкой распугивая москитов под её платьем. – Случалось заради служебной необходимости и гнидой оборачиваться, и по линии безопасности работу сполнять. Много чего было давным-давно тому назад, у меня и памяти навряд настачится на каждую скривлённую пертурбацию. А теперь – вишь, как судьба розпорядилася: начисто лишила меня прежнего обличья перед людским мнением. Ничего, трава и цветы – они тоже вырастают из грязной почвы, и это не мешает им тянуться до чистого воздуха и солнечного света… О, гляди, вот и мой склеп. Да не пужайся, это же вполне отличное место для любого хорошего челувека, сухое и располагающее. Давай заходь, не стесняйся.

– Но сегодня такой прекрасный вечер! Может, погуляем ещё немного?

– Потом-потом погуляем. Сначала в гости до меня зайдём для лучшего знакомства. А то поздно уже, да и скоро дождь, наверное, будет.

Их взгляды встретились и погрузились друг в друга. И Анжелика шагнула вслед за Скрыбочкиным в неясное для зрения, но многообещающее пространство.

Ему хотелось позабыть свой подлинный образ и плакать от этой потери светлыми слезами; но слёзы начисто отсутствовали в его организме. Для них просто не оставалось места из-за переполнявшей Скрыбочкина и стремившейся выволдыриться наружу нечеловеческой жажды женского тепла.

– Счас я буду тебя исследовать с подробностями, – сказал он до хрипоты честным голосом, крепко обхватив Анжелику обеими руками и притиснувшись к ней всем телом.

– Да, да, да, исследуй меня! – раскрыла она губы навстречу этому новому для себя человеку. – Изучи мои закоулочки!

– Изучу-изучу, не сумневайся… – с горячими присвистами и всхрапываниями Скрыбочкин принялся нетерпеливо покусывать её уши и щёки, шею и плечи, сделавшись похожим на сатира, соблазняющего вечнозелёную дриаду.

– Будь со мной непредсказуемым! – тихо воззвала она, подставляя укусам грудь и повизгивая от предвкушения дальнейшего.

– Буду-буду… – выбормотал он прерывисто, склоняясь всё ниже и стараясь расстегнуть зубами пуговицы на её блузке. – Вот прямо сию же минуту… Вот прямо счас и буду…

– Сделай мне что-нибудь такое, чего ещё никто не делал!

– Ага, это можно, это я запросто. Счас исделаю…

Вокруг лежала ночь, и они оставались в тесноте взаимных объятий не поддававшийся подсчёту срок, а их языки, подобные ласковым дельфинам, скользили друг по дружке в неугомонном темпе простого животного веселья. Ощущения затопили Сидора Скрыбочкина и Анжелику Сундукову, как быстрая вода вышедшей из берегов реки в пору неукротимого половодья. Обоих жгло пламя не хуже адского, и они торопились в этой блаженной геенне соединиться ещё крепче, сплавиться, будто два металла, позабыв об остальных понятиях обыденного существования, ненужных и слабоудовлетворительных. И если всё, что произошло между ними посреди продолжительной темноты, нельзя назвать нежной любовью, то, по крайней мере, можно обозначить безудержной страстью. Перед которой любые благоуханные соблазны мира отступили в далёкую сторону бледными призраками. И вообще, что такое для сумасшедших чувств бесполезные слова, когда остались одни горячечные телодвижения и стоны, и крики вперемешку с радостным хохотом – таким, что, не дождавшись рассвета, кладбищенский сторож лишился рассудка, а окрестные собаки навсегда потеряли дар голоса.

Мало что могло – в смысле секса – превзойти воображение Анжелики. Однако Скрыбочкин умудрился-таки превзойти. Отчего в глазах партнёрши достиг окончательного соответствия своему потустороннему статусу. Впрочем, ему это было уже без разницы. Ибо какая может предполагаться разница, когда получил желаемое? Таким образом, мир для него нисколько не пошатнулся, а лишь временно сгустил формулы чувствительных красок в отдельных местах его сознания и остался стоять на прежней позиции.

***

На следующий день супруги Сундуковы должны были отплывать в Россию. Скрыбочкин с Анжеликой успели в порт за полчаса до отправления корабля. А через несколько минут подошёл и майор Сундуков. Который по своей русской скрупулезности всю ночь не мог оставить бар с безвозмездной выпивкой и теперь принёс на себе два ящика шотландского виски.