Весело хмыкаю, представив, что сказал бы брат, увидев меня в одних штанах, мокрого, взвинченного и невинного обнимающего некоторых особо самостоятельных.
Радует одно – всхлипы становятся всё реже, а трясти мышку перестало совсем. Уж что, а это я чувствую даже через полотенце. Многое другое тоже чувствую, но особенно – острый локоть, впившийся мне в мышцу предплечья. Боже, фастфуда ей, что ли, заказать? За один раз не откормится, но, может, хоть округлится в каких-нибудь местах.
В конце концов, ворам теперь что, мало платят?
– Мышка, ты там не уснула? – насмешливо хмыкнув. – Имей в виду, на руках я твоё тщедушное тельце в спальню не понесу. Оставлю спать здесь, на тёплом полу не простудишься.
– Больно надо, – бурчит она, выбираясь из полотенца так, чтобы видно было одну голову. – Пусти.
Майя крепко сжимает пальцами края полотенца прямо под подбородком.
Я уже говорил про детский сад?
– А точно надо? – Подняв бровь, в противовес логике и собственным мыслям, прижимаю её ещё сильнее, заставляя упасть себе на грудь. И сделать-то Майя ничего не может, руки заняты. – Ты не мышка, ты трындец вселенского масштаба.
Она возмущённо вскидывается.
– Да, да, – киваю с уверенностью. – Обокрала, обхамила, попыталась сбежать, почти укусила, а теперь затопила и местами простудила. Совесть есть?
У меня точно нет, потому что, освободив руку, – с комплекцией мышки для объятия хватало и одной – осторожно касаюсь её щеки, убирая прилипшую прядь волос. Дыхание задерживаем оба. Вот, только плюнув на осторожность и адекватность, закончив, я перехожу на другую щёку.
– Что ты делаешь? – голос дрожит, а на самой мышке появляются яркие алые пятна на скулах и шее.
Стесняемся?
– Хочу. – Встретиться с ней взглядом, снова подвиснуть.
– Чего? – тише и широко раскрывая глаза.
Чего?
В конкретный момент оторваться от глубокого, тёмного взгляда, что затягивает не хуже мониторинга конкурентов. И анализа собственных ресурсов. И поиска офигенных контрактов. И…
Торможу в каком-то сантиметре от её лица. Рвано сглатываю.
Это что за писец такой пришёл внезапно и беспощадно?
А писец смотрит на меня умоляющим, но одновременно доверчивым взглядом. И это сносит крышу почище скачка акций.
Под этим взглядом послушно вскипает кровь, напрягаются мышцы, сердце переходит на какой-то запредельный ритм. Я под этим взглядом приподнимаю её лицо за подбородок. Нежно, аккуратно касаюсь нижней губы.
Перестаю на хрен дышать, глядя, как приоткрывается на выдохе рот. Как мышка закрывает глаза. Как расслабляется в моих руках.
И если всё это игра, чтобы сбежать, то я конченый кретин.
Но об этом подумаю позже.
А пока прижимаю её так близко, что мышка должна бы испугаться моей активности пониже пояса. Но она не пугается. Не открывая глаз, упирается маленькими ладошками мне в грудь.
Под шорох падающего к нашим ногам полотенца.
И сейчас даже грёбаная вода меня не остановит.
Дурея от происходящего, я обхватываю тонкую талию уже без помех вроде всяких дурацких полотенец. Удерживаю её за затылок. Полной грудью вдыхаю то ли шампунь, то ли парфюм. Нахожу мышкины губы и…
Мелодичный, но очень громкий звонок вклинивается между нами лучше всякого душа.
Очнувшись, мышка вздрагивает, обводит меня растерянным взглядом. Пугается, естественно, – чтоб за дверью все сдохли в муках. Затравленно оглядывается, подхватывает полотенце и сбегает со скоростью света.
Слышится хлопок её двери, и всё стихает.
До следующего настойчивого звонка, к которому добавляются пинки ногой по моей, мать вашу, итальянской двери.
Остервенело потерев лицо, встаю с перегородки и иду.
Убивать.
Глава 8
Мог бы, открыл бы дверь пинком, но, увы, такое механизмом не предусмотрено.
– Константин Александрович Воскресенский, 1984 года рождения? – Вперёд гостя я вижу удостоверение с печатью, которым мне тычут прямо в нос.
– Он самый, – мрачно усмехаюсь я, скрещивая руки на груди и прислонясь к косяку.
– К нам поступил вызов. Анонимный, – хмурится, если верить удостоверению, капитан, словно это может меня смутить. – Сказали, что у вас здесь разбой, дебош и… – он замолкает на мгновение, встречается со мной взглядом, но всё же заканчивает: – Эм… похищение с целью совращения.
Мышка, зар-раза.
Готов спорить, её рук дело. Только когда успела-то? Или…
Я зло прищуриваюсь, капитан откашливается, хотя, вообще, не по его душу. А вот некоторым особо скрытным придётся объясняться. С другой стороны, про телефон я знал? Знал. А то что забыл, так это исключительно мои проблемы. Как и шестой час утра.
– Константин Александрович, мы вынуждены проверить…
– Сто первая? – рявкает выходящий из лифта… пожарный.
Полный атас.
– Сто первая. – На творящийся цирк я смотрю с интересом психиатра, что наблюдает за подотчётными дебилами. – А вы по какому поводу?
Пожарный мрачно оглядывает капитана, меня.
– Поступил звонок, что на балконе застрял ребёнок.
Просто охренеть у меня ночка сегодня.
– Из детей в этой квартире только я, – всё так же опираясь плечом о косяк. – Желаете проверить? Или думаете, у меня хобби вышвыривать младенцев на балкон?
И сразу видно, что мужик в шлеме, защитном костюме и с дыхательной маской на поясе гораздо опытнее молодого капитана. Он выдыхает парочку нецензурных предложений, поднимает рацию.
– Отбой, мужики. Опять подростки дебилы. – Ему отвечают что-то такое же нецензурное. Пожарный хмыкает, поднимает глаза на меня. – Ложный вызов. Всего хорошего.
А после заходит в лифт, который всё это время так и стоял на моём этаже. Ещё бы, блин. На хрен кому он нужен в такой час.
Мы с капитаном молча провожаем его взглядами.
– У вас ещё есть вопросы? – Поднимаю я бровь. – Или я могу быть свободен?
– Только один, – вздохнув, капитан убирает блокнот, что до этого держал в руке. – Кто вас так не любит. Доброй ночи… утра.
И, зачем-то отдав честь, разворачивается в сторону лестницы. Заходит за лифт. Я слышу, как он начинает спускаться, а потом какую-то возню.
Кто-то ещё по мою душу?
Так и выходит, когда, спустя пару минут из-за лифта выходят ярко-красные, с испариной и отдышкой двое. В белых халатах и с чемоданчиком.
– Вызывали… – уперев руки в колени, сгибается старший мужик. – На инсульт.
И просто интересно, а чего мышка хотела добиться вот этими вот явлениями?
– Не вызывал. – А вот у мужиков, похоже, инсульт уже близко. – Кофе хотите?
Офигев от предложения, оба распрямляются, встречаясь со мной взглядом.
А мне уже даже весело. Они серьёзно поднимались на двадцать пятый этаж пешком? Вот это я понимаю преданность делу.
– Сдохнуть хочу. Идиоты, блин, – зло отзывается младший. – Точно никого? – с надеждой в голосе.
– Только я.
Оторвавшись от косяка, развожу руками, предлагая найти в полуголом и полумокром мужике следы хоть какой-то болезни.
Мимоходом отмечаю, что матерятся врачи гораздо искуснее и интереснее пожарных. Я бы даже записал, но вместо этого хмыкаю, когда они разворачиваются, чтобы вызвать лифт.
– Мужики. – Оба поворачиваются на зов. – Вы не в курсе, а газовики на анонимный вызов приезжают?
– А что? – хмурится младший.
– Да так, интересно стало.
Оставив доблестных работников Скорой у лифта, я закрываю, наконец, дверь. И, да, иду на поиски мышки.
Долго искать не приходится.
Мышка Майя находится в районе холодильника с огромным бутербродом в руках. Наткнувшись на мой взгляд, она так и замирает с вонзёнными в еду зубами и с круглыми глазами.
Мда, недооценил я девичью психику. Был уверен, что после ванной мышка побоится даже нос высунуть из комнаты, а эта как ни в чём не бывало, сделала себе гору бутербродов, один из которых сейчас и поглощала.
– Что? – с трудом проглотив огромный кусок, морщится она. – Ты сам сказал, кухню найдёшь, если надо. Вот я и нашла.