— Ну хорошо, — согласился рыцарь, — я попробую припомнить балладу, сочиненную одним саксом, которого я знавал в Святой земле.

Оказалось, что если рыцарь и не был вполне искусным менестрелем, то по

крайней мере его вкус развился под влиянием наставников. Голос его, который

от природы был грубоват и обладал небольшим диапазоном, был хорошо обра-ботан. Поэтому он пел очень недурно и мог бы удовлетворить и более взыскательного критика, чем наш отшельник; рыцарь пел выразительно, то протяж-ными, то задорными звуками, оттенял слова и придавал силу и значение стихам.

ВОЗВРАЩЕНИЕ КРЕСТОНОСЦА

1

Из Палестины прибыл он,

Военной славой осенен,

Он через вихри битв и гроз

Крест на плечах своих пронес.

В боях рубцами был покрыт

Его победоносный щит.

Когда темнеет небосвод,

Любимой песню он поет:

2

«Возлюбленная! Рыцарь твой

Вернулся из страны чужой;

Добыча не досталась мне:

Богатство все мое — в коне,

В моем копье, в мече моем,

Которым я сражусь с врагом.

Пусть воина вознаградят

Твоя улыбка и твой взгляд.

1 Сирвента — жанровая форма поэзии провансальских трубадуров (XII в.). Сир-венты писались на политические и военные темы.

2 Ок — язык, распространенный в средневековом Провансе, где в XII в. получила

большое развитие рыцарская поэзия.

3 Виреле — старофранцузская стихотворная форма, состоящая из трех трехстиший.

глава xvii

183

3

Возлюбленная! Я тобой

Подвигнут был на славный бой.

Ты будешь при дворе одна

Вниманием окружена;

Глашатай скажет и певец:

„Она владычица сердец,

В турнирах билось за нее

Непобедимое копье.

4

И ею меч был вдохновлен,

Сразивший мужа стольких жен:

Пришел султану смертный час —

Его и Магомет не спас.

Сияет золотая прядь.

Числа волос не сосчитать, —

Так нет язычникам числа,

Которых гибель унесла“.

5

Возлюбленная! Честь побед

Тебе дарю; мне — славы нет.

Скорее дверь свою открой!

Оделся сад ночной росой;

Зной Сирии мне был знаком,

Мне холодно под ветерком.

Покои отвори свои —

Принес я славу в дар любви».

Пока продолжалось пение, отшельник вел себя, словно присяжный критик нашего времени, присутствующий на первом представлении новой оперы. Он откинулся на спинку сиденья, зажмурился и то слегка вертел пальцами, то разводил руками или тихо помахивал ими в такт музыке. При некоторых

переходах мелодии, когда его искушенному вкусу казалось, что голос рыцаря

недостаточно высок для исполнения, он сам приходил ему на помощь и подтягивал. Когда баллада была пропета до конца, пустынник решительно заявил, что песня хороша и спета отлично.

— Только вот что я тебе скажу, — сказал он. — По моему мнению, мои

земляки-саксы слишком долго водились с норманнами и стали на их манер

сочинять печальные песенки. Ну к чему добрый рыцарь уезжал из дому?

Неужто он думал, что возлюбленная в его отсутствие не выйдет замуж за

его соперника? Само собой разумеется, что она не обратила ни малейшего

внимания на его серенаду, или как бишь это у вас называется, потому что

его голос для нее — все равно что завыванье кота в канаве… А впрочем, сэр

184

айвенго

Пока продолжалось пение, отшельник вел себя, словно присяжный критик нашего

времени, присутствующий на первом представлении новой оперы

рыцарь, пью за твое здоровье и за успех всех верных любовников. Боюсь, что ты не таков, — прибавил он, видя, что рыцарь, почувствовавший шум

в голове от беспрестанных возлияний, наполнил свою чашу не вином, а водой из кувшина.

— Как же, — сказал рыцарь, — не ты ли мне говорил, что это — вода из бла-гословенного источника твоего покровителя, святого Дунстана?

— Так-то так, — отвечал отшельник, — он крестил в нем язычников целыми сотнями. Только я никогда не слыхивал, чтобы он сам пил эту воду. Всему

свое место и свое назначение в этом мире. Святой Дунстан, верно, не хуже нашего знал привилегии веселого монаха.

С этими словами он взял арфу и позабавил гостя следующей примеча-тельной песенкой, приспособив к ней известный хоровой мотив старинных

английских песен дерри-даун. Эти песни, как предполагают, относились

к далекой старине, более далекой, чем эпоха семи государств англов и саксов; их пели во времена друидов, прославляя жрецов, когда те уходили в лес

за омелой.

глава xvii

185

БОСОНОГИЙ МОНАХ

1

Ты можешь объехать за несколько лет

Испанию и Византию — весь свет;

Кого б ты ни встретил в заморских краях,

Счастливее всех босоногий монах.

2

В честь дамы отправился рыцарь в поход,

А вечером раненный насмерть придет.

Его причащу: если ж дама в слезах,

Утешит ее босоногий монах.

3

Цари своих мантий величье не раз

Меняли на скромность монашеских ряс,

Но вдруг захотеть оказаться в царях

Не мог ни один босоногий монах.

4

Привольное лишь у монаха житье:

Чужое добро он сочтет за свое,

Монаха во всех принимают домах,

Везде отдохнет босоногий монах.

5

Ведь лакомства, что для него берегут,

Бывают обычно вкуснее всех блюд;

Всегда он обедает славно в гостях —

Почетнейший гость, босоногий монах.

6

За ужином пьет он отменнейший эль,

И мягкую стелют монаху постель:

Хозяина выгонят вон впопыхах,

Чтоб сладко поспал босоногий монах.

7

Да здравствует бедность одежды моей,

Власть римского папы и вера в чертей!

Рвать розы, не думать совсем о шипах

Могу только я, босоногий монах.

— Поистине, — сказал рыцарь, — спел ты хорошо и весело и прославил свое звание как следует. А кстати, о черте, святой причетник: неужели ты

186

айвенго

не боишься, что он когда-нибудь пожалует к тебе как раз во время таких мирских развлечений?

— Мирских? Это я-то мирянин? — возмутился отшельник. — Да я служу

в своей часовне верой и правдой две обедни каждый божий день, утреню и вечерню, часы, кануны, повечерия.

— Только не лунными ночами, когда можно поохотиться за дичью, —

заметил гость.

— Exceptis excipiendis 1, — отвечал отшельник, — как наш старый аббат

научил меня отвечать, в случае если дерзновенный мирянин вздумает расспрашивать, все ли канонические правила я исполняю в точности.

— Это так, святой отец, — сказал рыцарь, — но черт подстерегает нас

именно за исключительными занятиями. Ты сам знаешь, что он всюду бродит, аки лев рыкающий.

— Пусть зарычит, коли посмеет, — сказал монах. — От моей веревки он

завизжит, как визжал от кочерги святого Дунстана. Я сроду не боялся ни одного человека — не боюсь и черта с его приспешниками. Молитвами святого

Дунстана, святого Дубрика, святых Винибальда и Винифреда, святых Суибер-та и Уиллика, а также святого Фомы Кентского, не считая моих собственных

малых заслуг перед Богом, я ни во что не ставлю чертей, как хвостатых, так

и бесхвостых. Но по секрету скажу вам, друг мой, что никогда не упоминаю

о таких предметах до утренней молитвы.

Он перевел разговор на другое, и попойка продолжалась на славу. Уже

много песен было спето обоими, как вдруг их веселую пирушку нарушил силь-нейший стук в дверь лачуги.

Чем была вызвана эта помеха, мы сможем объяснить только тогда, когда

возвратимся к другим действующим лицам нашего рассказа, ибо, по примеру старика Ариосто 2, мы не любим иметь дело только с одним каким-нибудь

героем, охотно меняя и персонажей, и обстановку нашей драмы.

1 За исключением того, что должно быть исключено (лат.).