глава xvi

175

Говоря это, он воткнул факел в согну-

тую полосу железа, заменявшую подсвеч-

ник, поставил трехногий дубовый стол

поближе к очагу, подбросил на угасавшие

уголья несколько сухих поленьев, при-

двинул скамью к столу и движением руки

пригласил рыцаря сесть напротив.

Они уселись и некоторое время внима-

тельно смотрели друг на друга. Каждый из

них думал, что редко ему случалось встре-

чать более крепкого и атлетически сложен-

ного человека, чем тот, который в эту ми-

нуту сидел перед ним.

— Преподобный отшельник, — сказал

рыцарь, долго и пристально смотревший

на хозяина, — позвольте еще раз прер-

вать ваши благочестивые размышления.

Мне бы хотелось спросить вашу святость

о трех вещах: во-первых, куда мне поста-

вить коня, во-вторых, чем мне поужинать

и, в-третьих, где я могу отдохнуть?

— Я тебе отвечу жестом, — сказал

пустынник, — потому что я придер-

живаюсь правила не употреблять

Дверь распахнулась, и перед рыцарем предстал отшельник

176

айвенго

слова, когда можно объясниться знаками. — Сказав это, он указал на два противоположных угла хижины и добавил: — Вот тебе конюшня, а вот постель, а вот и ужин, — закончил он, сняв с полки деревянную тарелку, на которой

было горсти две сушеного гороха, и поставил ее на стол.

Рыцарь, пожав плечами, вышел из хижины, ввел свою лошадь, которую

перед тем привязал к дереву, заботливо расседлал ее и покрыл собственным

плащом.

На отшельника, видимо, произвело впечатление то, с какой заботой

и ловкостью незнакомец обращался с конем. Пробормотав что-то насчет

корма, оставшегося после лошади лесничего, он вытащил откуда-то охапку

сена и положил ее перед рыцарским конем, потом принес сухого папорот-ника и бросил его в том углу, где должен был спать рыцарь. Рыцарь учтиво

поблагодарил его за любезность. Сделав все это, оба снова присели к столу, на котором стояла тарелка с горохом. Отшельник произнес длинную молитву, от латинского языка которой осталось всего лишь несколько слов; по

окончании молитвы он показал гостю пример, скромно положив себе в рот

с белыми и крепкими зубами, похожими на кабаньи клыки, три или четыре

горошины — слишком жалкий помол для такой большой и благоустроен-ной мельницы.

Желая последовать этому похвальному примеру, гость отложил в сторону

шлем, снял панцирь и часть доспехов. Перед пустынником предстал статный

воин с густыми курчавыми светло-русыми волосами, орлиным носом, голубыми глазами, сверкавшими умом и живостью, и красиво очерченным ртом, оттененным усами более темными, чем волосы; вся его осанка изобличала смелого и предприимчивого человека.

Отшельник, как бы желая ответить доверием на доверчивость гостя, тоже

откинул на спину капюшон и обнажил круглую, как шар, голову человека в рас-цвете лет. Его бритая макушка была окружена венцом жестких черных волос, что придавало ей сходство с приходским загоном для овец, обнесенным высокой живой изгородью. Черты его лица не обличали ни монашеской суровости, ни аскетического воздержания. Напротив, у него было открытое свежее лицо

с густыми черными бровями, черная курчавая борода, хорошо очерченный

лоб и такие круглые пунцовые щеки, какие бывают у трубачей. Лицо и могу-чее сложение отшельника говорили скорее о сочных кусках мяса и окороках, нежели о горохе и бобах, и это сразу бросилось в глаза рыцарю.

Рыцарь с большим трудом прожевал горсть сухого гороха и попросил благочестивого хозяина дать ему запить эту еду. Тогда отшельник поставил перед

ним большую кружку чистейшей родниковой воды.

— Это из купели святого Дунстана, — сказал он. — В один день, от восхода до заката солнца, он окрестил там пятьсот язычников — датчан и британ-цев. Благословенно имя его!

С этими словами он приник своей черной бородой к кружке и отпил маленький глоточек.

глава xvi

177

— Мне кажется, преподобный отче, — сказал рыцарь, — что твоя скудная

пища и священная, но безвкусная влага, который ты утоляешь свою жажду, отлично идут тебе впрок. Тебе куда больше подходило бы драться на кулачках

или дубинках, чем жить в пустыне, читать молитвенник да питаться сухим горохом и холодной водой.

— Ах, сэр рыцарь, — отвечал пустынник, — мысли у вас, как и у всех невежественных мирян, заняты плотью. Владычице нашей Богородице и моему

святому покровителю угодно было благословить мою скудную пищу, как из-древле благословенны были стручья и вода, которыми питались отроки Со-драх, Мисах и Авденаго, не пожелавшие вкушать от вин и яств, присылаемых

им сарацинским царем.

— Святой отец, — сказал рыцарь, — поистине Бог творит чудеса над

тобою, а потому дозволь грешному мирянину узнать твое имя.

— Можешь звать меня, — отвечал отшельник, — причетником из Копменхерста, ибо так меня прозвали в здешнем краю. Правда, прибавляют еще

к этому имени прозвище святой, но на этом я не настаиваю, ибо недостоин

такого титула. Ну, а ты, доблестный рыцарь, не скажешь ли, как мне называть

моего почтенного гостя?

— Видишь ли, святой причетник из Копменхерста, — сказал рыцарь, —

в здешнем краю меня зовут Черным Рыцарем; многие прибавляют к этому

титул Лентяй, но я тоже не гонюсь за таким прозвищем.

Отшельник едва мог скрыть улыбку, услыхав такой ответ.

— Вижу, сэр Ленивый Рыцарь, что ты человек осмотрительный и разумный, — сказал он, — и вижу, кроме того, что моя бедная монашеская пища

тебе не по нутру; может, ты привык к роскоши придворной жизни, избалован

городскими излишествами… Помнится мне, сэр Лентяй, что когда здешний

щедрый лесной сторож привел мне этих собак и сложил у часовни корм для

своей лошади, он как будто оставил здесь кое-какие съестные припасы. Так

как они для меня непригодны, то я едва не позабыл о них, обремененный своими размышлениями.

— Готов поклясться, что он оставил, — сказал рыцарь. — С той минуты, как ты откинул свой капюшон, святой причетник, я убедился, что у тебя

в келье водится пища получше гороха. Сдается мне, что твой сторож — добрый малый и весельчак. Да и всякий, кто видел, как твои крепкие зубы грызут

этот горох, а горло глотает такую пресную жидкость, не мог бы оставить тебя

на этом лошадином корме и захотел бы снабдить чем-нибудь посытнее. Ну-ка, доставай скорее, что там принес тебе сторож.

Отшельник внимательно посмотрел на рыцаря. Видно было, что он колебался, не зная, благоразумно ли откровенничать с гостем.

Но у рыцаря было открытое и смелое лицо, а усмехнулся он так добродушно и забавно, что поневоле внушил хозяину доверие и симпатию.

Обменявшись с ним молчаливыми взглядами, отшельник пошел в дальний

конец хижины и открыл потайной чулан, доступ к которому скрыт был очень

178

айвенго

тщательно и даже довольно замысловато. Из глубины темного сундука, стоявшего внутри чулана, он вытащил громадный запеченный в оловянном блюде

пирог. Это кушанье он поставил на стол, и гость, не теряя времени, своим кинжалом разрезал корку, чтобы познакомиться с начинкой.

— Как давно приходил сюда добрый сторож? — спросил рыцарь у хозяина, проглотив несколько кусков этого блюда.

— Месяца два назад, — отвечал отшельник, не подумав.

— Клянусь истинным Богом, — сказал рыцарь, — в твоей хижине то

и дело натыкаешься на чудеса! Я готов поклясться, что жирный олень, послуживший начинкой этому пирогу, еще на днях бегал по лесу.

Отшельник смутился; он сидел с довольно жалким видом, глядя, как быстро убывает пирог, на который гость набросился с особым рвением

Отшельник смутился; он сидел с довольно жалким видом, глядя, как быстро убывает пирог, на который гость набросился с особым рвением. После всего, что он наговорил о своем воздержании, ему было неловко самому последовать примеру гостя, хотя он бы тоже с удовольствием отведал пирога.