Англии.

— Я его прощаю! — воскликнул Седрик. — Прощаю то, что он потомок

тирана, герцога Вильгельма.

— Вторым был граф Лестер, — продолжал пилигрим, — а третьим — сэр

Томас Малтон из Гилсленда.

— О, это сакс! — с восхищением сказал Седрик.

— Четвертый — сэр Фолк Дойли, — молвил пилигрим.

— Тоже саксонец, по крайней мере с материнской стороны, — сказал

Седрик, с величайшей жадностью ловивший каждое его слово. Охваченный

восторгом по случаю победы английского короля и сородичей-островитян, он почти забыл свою ненависть к норманнам. — Ну, а кто же был пятый? —

спросил он.

— Пятый был сэр Эдвин Торнхем.

— Чистокровный сакс, клянусь душой Хенгиста! — крикнул Седрик. —

А шестой? Как звали шестого?

— Шестой, — отвечал пилигрим, немного помолчав и как бы собираясь

с мыслями, — был совсем юный рыцарь, малоизвестный и менее знатный; его приняли в это почетное товарищество не столько ради его доблести, сколько для круглого счета. Имя его стерлось из моей памяти.

— Сэр пилигрим, — сказал Бриан де Буагильбер с пренебрежением, —

такая притворная забывчивость после того, как вы успели припомнить так

много, не достигнет цели. Я сам назову имя рыцаря, которому из-за несчастной случайности — по вине моей лошади — удалось выбить меня из седла.

Его звали рыцарь Айвенго; несмотря на его молодость, ни один из его соратников не превзошел Айвенго в искусстве владеть оружием. И я громко, при

всех, заявляю, что, будь он в Англии и пожелай он на предстоящем турнире

повторить тот вызов, который послал мне в Сен-Жан д’Акре, я готов сразиться с ним, предоставив ему выбор оружия. При том коне и вооружении, которыми я теперь располагаю, я отвечаю за исход поединка.

— Ваш вызов был бы немедленно принят, — отвечал пилигрим, — если

бы ваш противник здесь присутствовал. А при настоящих обстоятельствах

глава v

69

— Прошу аббата Эймера принять на хранение мой залог

не подобает нарушать покой этого мирного дома, похваляясь победой в поединке, который едва ли может состояться. Но если Айвенго когда-либо

вернется из Палестины, я вам ручаюсь, что он будет драться с вами.

— Хороша порука! — возразил храмовник. — А какой залог вы мне

можете предложить?

— Этот ковчег, — сказал пилигрим, вынув из-под плаща маленький ящик

из слоновой кости и творя крестное знамение. — В нем хранится частица настоящего Креста Господня, привезенная из Монт-Кармельского монастыря.

70

айвенго

Приор аббатства Жорво тоже перекрестился и набожно стал читать

вслух «Отче наш». Все последовали его примеру, за исключением еврея, мусульман и храмовника. Не обнаруживая никакого почтения к святыне, храмовник снял с шеи золотую цепь, швырнул ее на стол и сказал:

— Прошу аббата Эймера принять на хранение мой залог и залог этого

безыменного странника в знак того, что, когда рыцарь Айвенго вступит

на землю, омываемую четырьмя морями Британии, он будет вызван на бой

с Брианом де Буагильбером. Если же означенный рыцарь не ответит на этот

вызов, он будет провозглашен мною трусом с высоты стен каждого из существующих в Европе командорств ордена храмовников.

— Этого не случится, — вмешалась леди Ровена, прерывая свое продол-жительное молчание. — За отсутствующего Айвенго скажу я, если никто

в этом доме не желает за него вступиться. Я заявляю, что он примет любой

вызов на честный бой. Если бы моя слабая порука могла повысить значение

бесценного залога, представленного этим праведным странником, я бы по-ручилась своим именем и доброй славой, что Айвенго даст этому гордому

рыцарю желаемое удовлетворение.

В душе Седрика поднялся такой вихрь противоречивых чувств, что он

не в состоянии был проронить ни слова во время этого спора. Радостная

гордость, гнев, смущение сменялись на его открытом и честном лице, точно

тени от облаков, пробегающих над сжатым полем. Домашние слуги, на которых имя Айвенго произвело впечатление электрической искры, затаив дыхание ждали, что будет дальше, не спуская глаз с хозяина. Но когда заговорила

Ровена, ее голос как будто заставил Седрика очнуться и прервать молчание.

— Леди Ровена, — сказал он, — это излишне. Если бы понадобился еще

залог, я сам, несмотря на то что Айвенго жестоко оскорбил меня, готов своей собственной честью поручиться за его честь. Но, кажется, предложенных

залогов и так достаточно — даже по модному уставу норманнского рыцарства. Так ли я говорю, отец Эймер?

— Совершенно верно, — подтвердил приор, — ковчег со святыней и эту

богатую цепь я отвезу в наш монастырь и буду хранить в ризнице до тех пор, пока это дело не получит должного исхода.

Он еще несколько раз перекрестился, бормоча молитвы и совершая многократные коленопреклонения, и передал ковчег в руки сопровождавшего

его монаха — брата Амвросия; потом уже без всякой церемонии, но, может

быть, с неменьшим удовольствием сгреб со стола золотую цепь и опустил ее

в надушенную сафьяновую сумку, висевшую у него на поясе.

— Ну, сэр Седрик, — сказал аббат, — ваше доброе вино так крепко, что

у меня в ушах уже звонят к вечерне. Позвольте нам еще раз выпить за здоровье леди Ровены, да и отпустите нас на отдых.

— Клянусь бромхольским крестом, — сказал Сакс, — вы плохо поддер-живаете свою добрую славу, сэр приор. Молва отзывается о вас как об ис-правном монахе: говорят, будто вы только тогда отрываетесь от доброго

глава v

71

вина, когда зазвонят к заутрене, и я на старости лет боялся осрамиться, со-стязаясь с вами. Клянусь честью, в мое время двенадцатилетний мальчишка-сакс дольше вашего просидел бы за столом.

Однако у приора были причины настойчиво придерживаться на этот раз

правил умеренности. Он не только по своему званию был присяжным ми-ротворцем, но и на деле терпеть не мог всяких ссор и столкновений. Это

происходило, впрочем, не от любви к ближнему или к самому себе; он опа-сался вспыльчивости старого сакса и предвидел, что запальчивое высокоме-рие храмовника, уже не раз прорывавшееся наружу, в конце концов вызовет

весьма неприятную ссору. Поэтому он стал распространяться о том, что по

части выпивки ни один народ не может сравниться с крепкоголовыми и вы-носливыми саксами, намекнув даже как бы мимоходом на святость своего

сана, и закончил настойчивой просьбой позволить удалиться на покой.

Вслед за тем прощальный кубок обошел круг. Гости, низко поклонившись хозяину и леди Ровене, встали и разбрелись по залу, а хозяева в сопровождении ближайших слуг удалились в свои покои.

— Нечестивый пес, — сказал храмовник еврею Исааку, проходя мимо

него, — так ты тоже пробираешься на турнир?

— Да, собираюсь, — отвечал Исаак, смиренно кланяясь, — если угодно

будет вашей досточтимой доблести.

— Как же, — сказал рыцарь, — затем и идешь, чтобы своим лихоимством

вытянуть все жилы из дворян, а женщин и мальчишек разорить красивыми

безделушками. Готов поручиться, что твой кошелек битком набит шекелями.

— Ни одного шекеля, ни единого серебряного пенни, ни полушки нет, клянусь Богом Авраама! — сказал еврей, всплеснув руками. — Я иду просить

помощи у собратий для уплаты налога, который взыскивает с меня палата

еврейского казначейства. Да ниспошлет мне удачу праотец Иаков. Я совсем

разорился. Даже плащ, что я ношу, ссудил мне Рейбен из Тадкастера.

Храмовник желчно усмехнулся и проговорил:

— Проклятый лгун!

С этими словами он отошел от еврея и, обратившись к своим мусульманским невольникам, сказал им что-то на языке, не известном никому из присутствующих.

Бедный старик был так ошеломлен обращением к нему воинственного

монаха, что тот успел уже отойти на другой конец зала, прежде чем бедняга решился поднять голову и изменить свою униженную позу. Когда же он