Литмир - Электронная Библиотека

– Мы оба – слуги. Мой пост – в Англии, ваш – в Турции. Я полностью отдаю себе в этом отчет и понимаю, почему вы можете присутствовать здесь не лично, а как «реплика».

– Не говоря уже о… – Ромени заговорил нараспев, пытаясь вызвать эхо в задрапированном мягкими тканями шатре. – Если вы сегодня умрете, можете мне поверить, ваше тело будет набальзамировано и погребено с исполнением всех надлежащих обрядов и пением молитв.

– Если меня постигнет неудача, – ответил Фике, – то молиться будет некому.

– Я не сказал «неудача». Может случиться так, что вы добьетесь успеха и откроете врата, но умрете, так и не завершив начатого, – невозмутимо уточнил Ромени. – В таком случае вы должны бы желать исполнения надлежащих обрядов.

– Очень хорошо, – устало кивнул Фике. – Хорошо, – добавил он.

У входа послышались шаркающие шаги.

– Руа, – раздался взволнованный голос, – куда лучше поставить эти врата? Поспеши. По-моему, духи уже выходят из реки, чтобы посмотреть.

– Очень может быть, – пробормотал доктор Ромени, глядя на то, как Фике дает указания цыганам.

Те торопливо внесли предмет в шатер, опустили его на пол и быстро попятились к выходу, не забывая, однако, о почтительности.

Два очень старых человека стояли и в молчании смотрели на ящик. Молчание длилось. Наконец Фике стряхнул оцепенение и заговорил:

– Я велел цыганам, чтобы в случае моего… отсутствия они почитали вас, как руа.

Ромени кивнул, склонился над ящиком и начал отдирать доски.

Отшвырнув мятую бумагу, он осторожно извлек маленький деревянный ящик, перевязанный бечевкой, и поставил его на стол. Затем отодрал от упаковочного ящика оставшиеся доски и, кряхтя, выудил бумажный сверток, который тоже положил на стол. Сверток был почти квадратным – три фута с каждой стороны, шесть дюймов толщиной. Ромени поднял глаза.

– Книга, – сказал он.

Явно ненужное замечание: Аменофис Фике и без того знал, что это такое.

– Если только он смог это сделать там, в Каире, – прошептал Фике.

– Сердце Британского Королевства, – напомнил доктор Ромени. – Или, может быть, вы вообразили, что он способен перемещаться?

Фике кивнул и вытащил из-под стола стеклянный шар с выдвижной секцией, который положил рядом со свертком. Он начал развязывать бечевку на ящичке. Тем временем Ромени раскрыл сверток, и взору его предстала шкатулка черного дерева, инкрустированная слоновой костью. Поверхность шкатулки покрывали древние иероглифы. Крышку придерживал кожаный ремешок, такой ветхий, что от одного прикосновения рассыпался в прах. Ромени открыл шкатулку. Внутри находился потемневший от времени серебряный ларец с такими же иероглифами. Он откинул крышку ларца и увидел золотой ящичек филигранной работы; поверхность засверкала в свете светильников. Фике открыл деревянный ящичек и показал закупоренный стеклянный сосуд, бережно завернутый в бархатистую ткань. Фиал содержал в себе унцию густой темной жидкости, в которой виднелся осадок.

Доктор Ромени сделал глубокий вдох и откинул крышку золотого ящичка…

* * *

И свет померк… Ромени почудилось, будто в шатре разом погасли все светильники. Он оглянулся – светильники горели все так же, но почти весь свет ушел из шатра, и очертания предметов утратили четкость линий. Ромени видел все, но как сквозь закопченное стекло. Он зябко поежился и поплотнее запахнул пальто. И тепло ушло, безнадежно отметил он.

И впервые за весь этот вечер ему стало по-настоящему страшно. Ромени заставил себя посмотреть на книгу, которая покоилась в ящичке. Книгу, вобравшую в себя и свет, и тепло. На древнем папирусе сияли иероглифы – сияли не светом, но непроглядностью тьмы, которая высасывала из глаз его душу. И значения иероглифов ясно и действенно отпечатывались в его мозгу, словно они были созданы так, чтобы быть понятными любому, даже тому, кто не может прочесть древнеегипетский манускрипт. Их начертал бог Тот – отец и дух языка – в те далекие времена, когда мир был юным.

Ромени отвел благоговейный взгляд, но чувствовал, что слова эти навеки запечатлелись в его душе, как огненные знаки, как крещение кровью.

– Кровь, – с трудом выдавил он. И даже способность воздуха передавать звук, казалось, ослабла. – Кровь нашего Мастера, – повторил он, обращаясь к туманной фигуре, которая была Аменофисом Фике. – Помести это в сферу.

Словно в тумане он увидел, как Фике открывает стеклянную сферу, берет фиал, подносит его к отверстию и вынимает пробку. Темная жидкость забурлила, поднялась и окрасила верхушку стеклянного шара. Луна уже должна взойти, осознал внезапно Ромени. Капля упала на ладонь Фике, зашипела и обожгла кожу.

– Вы… вы сами… – отрывисто бросил доктор Ромени и неверной походкой направился к выходу. Ночной воздух показался теплым в сравнении с могильным холодом шатра. Ромени начал отступать к берегу реки. Он по-прежнему двигался ощупью, пошатываясь и подпрыгивая. Он в ужасе залег за пригорком ярдах в пятидесяти вверх по течению и оглянулся на шатер.

Ромени отдышался, сердце перестало как бешеное колотиться о ребра. Он вспомнил о Книге Тота и содрогнулся. На протяжении последних восемнадцати веков если что-либо и давало возможность изменения привычного порядка вещей, так только эта Книга. Ромени никогда ранее не видел ее, но знал, что когда Сетнау-эм-Васт тысячи лет назад спустился в гробницу Птахнеферка в Мемфисе с тем, чтобы вновь обрести Книгу, погребальную камеру заливало сияние, исходившее от Книги.

И это заклинание, печально думал он, этот великий шаг, который попытаются сделать сегодня вечером… Ведь это было смертельно опасным еще тогда, в те времена, когда магия не давалась таким трудом и не назначала столь высокую цену. Ведь даже если четко выполнять все указания, результат все равно остается непредсказуемым. Даже в те дни, думал он, никто, кроме наихрабрейших и наиболее искушенных жрецов, не осмелился бы обратиться к этому заклинанию и произнести «хекау» – слова, дающие власть и могущество. Слова, которые Фике собирается произнести сегодня. Слова, являющиеся заклинанием и приглашением к обладанию. Слова, обращенные к псоглавому богу Анубису – или к тому, что от него осталось ныне, чем бы оно ни было. К Анубису, который во времена могущества Египта владел подземным миром и вратами из его мира в мир иной.

Доктор Ромени оторвал пристальный взгляд от шатра и посмотрел на противоположный берег реки. Там простиралась череда холмов, поросших вереском. Северный пейзаж, подумал он. Ночной ветер донес странный имбирный запах.

Чужой ветер. Чужие холмы. И он вспомнил путешествие в Каир. Четыре месяца назад Мастер призвал их – его и Аменофиса Фике. Мастер никогда не путешествовал: его пугали неудобства. Он предпочитал пользоваться услугами тайных посредников. Он поставил перед собой цель – очистить Египет от порчи, как мусульманской, так и христианской. И у него были возможности сделать это. Он обладал огромным могуществом и готов был использовать любой удобный случай. Кроме того, Мастер хотел избавить страну от турецкого паши и иностранных наемников и возродить великий Египет. Битва при Пирамидах четыре года назад – тогда казалось, что это поражение. Но вышло так, что это был первый реальный прорыв к осуществлению задуманного. Итак, французы в Египте. Ромени прищурился, словно глядя в то далекое время, и вновь услышал треск французских мушкетов, эхом отражавшийся от глади Нила в тот жаркий июльский полдень. Услышал грохот барабанов перед кавалерийской атакой мамелюков… С наступлением ночи армии египетских правителей Ибрагима и Мурад-бея были разбиты. Французы под предводительством молодого тогда генерала Наполеона овладели страной.

Доктор Ромени вскочил на ноги – дикий, рвущий душу вой заполнил все пространство, эхом отдаваясь от речной глади. Вой длился и длился. Прошло, должно быть, всего несколько коротких мгновений, но они показались доктору Ромени вечностью. И когда звук наконец затих, он услышал, как цыгане испуганно бормочут охраняющие заклинания. Из шатра не доносилось ни звука. Ромени перевел дыхание и опять залег за пригорком. «Удачи тебе, Аменофис, – подумал он. – Я хотел бы сказать сейчас: «Да пребудут с тобой наши боги», но я не могу сказать этого. Пока. Ибо это и есть то, что ты делаешь».

2
{"b":"81478","o":1}