— Что? — спросил я, доев кашу и отложив ложку. — У меня на лице что-то?

— О чём ты, дорогой? — встрепенулась Соня.

— Да лишь о том, что вы сегодня какие-то странные. Если есть что сказать, прошу, говорите.

Родственнички виновато переглянулись. Ни тётя Мари, ни Вадим, ни Соня не спешили нарушать тишину.

А вот тёще всё не почём. Ну ещё бы? С чего бы вдовствующей императрице что-то держать в себе?

— Аскольд, уверена вы и сами всё прекрасно понимаете. Но раз просите, скажу. Мы все в той или иной мере волнуемся за вас. Ведь вам придётся сегодня биться против двух Мастеров. Несмотря на все ваши… выдающиеся возможности, эта задача очень трудна для… двадцатилетнего мужчины, — она невзначай бросила взгляд на Никитиных. Ну да, тётушка то не знает, что на самом деле я принц с далёкой планеты.

— Аскольд, ты не подумай ничего плохого, — зачастила Соня. — Мы не хотели тебя волновать пустыми тревогами! И вообще, верим в твою победу! Просто…

— Просто ты нам всем очень дорог, и мы не хотим, чтобы ты снова страдал, — тихо проговорила тётя Мари. — Победа победой, но раны, пролитая кровь и боль неизбежны. И вообще! Раз в году и палка стреляет! Может случиться всякое, и…

— Ну хватит, — произнёс я тепло. — Я между прочим, уже не одного Гуру на тот свет отправил.

— Вот! — наставительно подняла указательный палец вдовствующая императрица. — Я им то же самое говорила. А они, — кивнула она на Никитиных, — только и кудахчут, мол, в космодоспехе и не в одиночку! Ух! В общем, Аскольд. Мы с Соней в вас верим безоговорочно. Просто подхватили флюиды паники от Марины. Она хоть и стала дворянкой, и держится теперь вполне достойно, всё равно порой позволят себе лишнего. Ну а вы Аскольд… Вы помните, что нужно не только выжить, но и победить. И желательно победить красиво и уверенно. Чтобы всякие осторожничающие увидели, на что способен глава Альянса без помощи других людей и техники.

— Вы абсолютно правы, Елизавета Александровна, — улыбнулся я. — Почти слово в слово повторили то, что я недавно говорил Соне.

— Просто гении порой мыслят одинаково, — невозмутимо ответила тёща.

Да, сегодня наконец-то состоится публичный «Суд поединком». Спустя восемнадцать дней после пленения Холецкого и Ласькина. Несмотря на то, что они максимально открыто сотрудничали со следствием, потребовалось время, чтобы убедиться, что они выложили нам всё, что могли. А затем ещё несколько дней, чтобы организовать сам Суд. Арена-то была готова. Вот только во время нашего «мини-съезда» князь Астраханский и великие князья Киевский да Казанский выразили желания собственными глазами наблюдать мой бой с предателями.

А раз эти будут, то и тех, кто во мне не сомневается, я тоже позвал.

Но я ничуть не волновался за результаты Суда. Я был абсолютно уверен в своих силах. И если что-то меня и волновало в то утро, так это давешний звонок Андрея Оболенского. Когда мой отец с приёмной матерью и сёстрами готовились к полёту в Енисейск, к великому князю Тверскому напросился на аудиенцию один неожиданный гость. И на этой аудиенции он спросил, возможно ли ему полететь вместе с Оболенскими.

То был Верховный Жрец Перуна Светозар.

Ему зачем-то тоже захотелось посмотреть на мой бой с двумя Мастерами-предателями. А я не стал отказывать старику.

Глава 14

Пусть само слово «поединок» предполагает бой один на один, мне предстояло сразиться сразу с двумя противниками. И это, в общем-то, не было чем-то необычным. Исторически так сложилось, что «суд поединком», который раньше использовали для решения споров между двумя сторонами, от которых выходило по одному бойцу, медленно трансформировался и обрастал разными вариациями.

О таких вот исторических вывертах и лингвистических парадоксах я думал, выходя из подтрибунного помещения на арену, где меня встретил гул трёх тысяч глоток

— У-А-А-А!!!

— Ваше сиятельство!!!

— Победы вам!!!

Улыбнувшись, я поднял кулак к синему небу и поприветствовал зрителей. Гул стал оглушительным.

Нам удалось экстренно отремонтировать и расширить спортивную арену Енисейска. И вот сегодня она полностью заполнена. Только вместо футбольного матча люди пришли посмотреть на куда более волнительное зрелище.

— Обвиняемые в предательстве своего господина, нашего благочестивого князя, Аскольда Андреевича Алекандрита, признавшие свою вину Парамон Артемонович Холецкий и Пётр Ильич Ласькин! — объявил боярин Ерофей Михайлович Клинский — бывший мэр Енисейска и нынешний премьер-министр княжества.

— У-У-У-У!!! ФУ-У-У-У!!! — гневно загудели трибуны.

— Предатели!!!

— Будьте вы прокляты!!!

Клинский продолжил свою речь, которую динамики разносили по всей арене и её округе:

— Наш великодушный князь подарил предателям возможность защитить свою честь, решив самолично провести «Суд поединком». Если Боги будут благосклонны к предателям, если боги покажут, что их деяние было совершено по воле Богов и с их благословения, то они помогут сегодня Холецкому и Ласькину победить. В таком случае оба предателя, а также их Слуги и вассалы сей же миг будут освобождены. Все обвинения будут сняты. Но если боги отвернутся от них, если победит наш благочестивый князь, то тяжесть преступления будет доказана. Все предатели будут казнены. Но наш князь великодушен! Он пообещал, что члены семей предателей и их слуги, те, кто прямо с предательством не связаны, будут прощены.

Пока Клинский заливался соловьём, под улюлюканье толпы на арену вышли двое мужчин в тёмных штанах-шароварах, босиком и с голыми торсами. Один высокий, худощавый с длинными чёрными волосами и бородой. Другой мощный, с кучерявой грудью, мускулистый, похожий на медведя.

Я тоже вышел на арену в одних штанах. Такая форма одежды традиционна для «Суда поединком». Она подразумевает, что никакой разницы у бойцов в качестве брони или оружия быть не должно. Выходи, по сути, голышом и голыми же кулаками доказывай, что Боги и правда на твоей стороне.

Я встал напротив двух предателей. Форкх их дери, они оба выше меня. Особенно Ласькин, на двенадцать сантиметров возвышается надо мной, гад.

Предатели переглянулись. Богатырь Холецкий первым взял слово:

— Я не буду извиняться перед вами, князь. Я поступил по своему разумению и по своей совести. И я готов понести наказание. Но я хочу поблагодарить вас за благородство. За то, что пощадили тех, кто непричастен к моему деянию, — он склонил голову.

— Присоединяясь к словам Парамона, — буркнул Ласькин. — Очень надеюсь, что вы сдержите своё слово. Если боги, конечно, сегодня не встанут на нашу сторону, — он сверкнул глазами, демонстрируя, что дешёво свою жизнь не отдаст.

Я молча кивнул, давая понять, что услышал их слова. Говорить мне предателям было нечего, даже на откровенное хамство Ласькина отвечать словами не хотелось. Я не собирался прощать их или перевоспитывать. Они сами подписали себе смертный приговор в тот день, когда решили покуситься на мою семью.

Мы разошлись в разные стороны на пятнадцать шагов. Развернулись друг к другу…

Я первым активировал покров, показывая, что «Суд» начался. Вслед за мной и предатели «включили» жи́ву — по телу здоровяка Холецкого пронеслись огненные всполохи, а тело Ласькина в миг покрыл узор из инея.

Первый удар в этом бою предстояло нанести мне. Ведь это не школьный турнир, и судьи тут в привычном понимании нет. Я сам — судья, а Клинский лишь ведущий-распорядитель.

Плавно выдохнув, я расширил облако альтеры так, чтобы оба моих противника в него попали. Благодаря облаку, я прекрасно чувствовал, как Ласькин с Холецким концентрируют жи́ву. Они оба приняли боевые стойки, сосредоточились…

Тело Ласькина начал сковывать лёд. Противник предусмотрительно решил максимально укрепить собственную защиту до того, как я начну атаковать.

А что с Холецким?

Хм, я был не против, чтобы эти двое во время заключения могли иногда общаться друг с другом. Не удивлюсь, если они успели обсудить тактику на бой.