Он задумчиво посмотрел на нее, эгоистичные побуждения сеяли смуту в его слабых попытках соблюсти хорошие манеры. Что будет, если он удержит ее? Она определенно погибла, если будет сказано хотя бы одно неосторожное слово о ее пребывании в его постели. И, учтиво отклонив наступление, насколько благодарным он должен быть? У ее семьи больше не было состояния, власть напрямую связана с богатством, и превосходство было на его стороне, – Что, если я не позволю тебе уйти? – спокойно сказал он.

– Почему нет? – Неожиданное удивление прозвучало в голосе Челси.

– Из гнусных побуждений, конечно. – Легкая улыбка приподняла уголок его замечательно очерченного рта.

– О! – В ее глазах отразилось маленькое разоблачение, а затем улыбка осветила ее красивое лицо. – Я польщена, ваша светлость, – насмешливо сказала она. – И если бы я могла, как дикари Руссо, жить в государстве природы, я бы с огромным удовольствием осталась. Но я не могу, и вы не можете меня удержать.

– Я мог бы. – Он вдруг закрыл глаза, его густой голос стал хриплым.

– Нет необходимости. – Она тоже говорила очень тихо, но в ее голос проникла новая твердость, и он вспомнил об их первой встрече, когда она грубо приставала к нему. Мисс Фергасон была необычайно самостоятельной женщиной.

Но она была женщиной, в конце концов, и не ровня.., что подтверждалось традицией, культурой и общественным предпочтением. Он мог удержать ее, если не здесь, в опасной близости от семьи, то где-нибудь еще, в отдалении. Она разожгла его страсть, его воображение, она разбудила какое-то необъяснимое чувство собственности. Стояла полная тишина, пока Синджин обдумывал возможные варианты.

– Если я закричу, Данкэн убьет вас.

– Если сможет открыть запертую дверь, то да.

– В конце концов, он откроет…

Улыбка Синджина свела на нет все опасения.

– В конце концов, будет слишком поздно, дорогая. Мой отец иногда пользовался потайной лестницей.

Мы просто исчезнем.

Лежа спокойно, так же как и он, Челси невозмутимо сказала:

– Ты не имел в виду ничего из того, что сказал, поэтому, пожалуйста, отпусти меня.

– Откуда ты знаешь, что я имел в виду?

– Потому, милорд, что я вам наскучу через несколько дней, и зачем ради этого устраивать представление?

«Чертова девчонка была права», – с сожалением отметил он. Она проницательно определила порог его скуки.

– Может быть, я мог бы убедить тебя скрасить мою скуку, – предложил он с чарующей улыбкой.

– После удовольствия, полученного в вашей постели… Если бы не моя семья, я бы с удовольствием, ваша светлость. – В бархатной глубине ее лиловых глаз затаился смех. – Не нужно убеждать.

Ее откровенность была потрясающей, просто сказочной, и чертовски привлекательной.

– Навести меня тогда, я смогу быть осторожным. – В ответ на ее скептически поднятую бровь, он добавил:

– Мне не нужно было до сих пор. Вот открытое предложение. В любое время, в любом месте. Если до тебя будет два дня езды верхом", дай мне время, чтобы добраться до тебя, хоть мои лошади и лучшие в Англии и чертовски быстрые.

– Мои лошади лучшие.

На этот раз бровь герцога поднялась в сомнении.

– Если бы я могла скакать верхом на всех соревнованиях, мы бы всегда выигрывали.

– Ты ездишь верхом? На скачках? Я бы слышал – об этом.

– Инкогнито, конечно, и никогда в Ньюмаркете.

– Ты очаровательная крошка.

Ее улыбка была непроизвольно женской и самоуверенной: «Я знаю».

– Как я могу позволить тебе просто уйти? – Его ленивое протяжное произношение пленяло ее, так же, как и необыкновенная красота.

– Потому что если отпустишь, то увидишь меня на Туне против твоего Мамелуке на скачках Аркадии завтра.

Он скатился с нее, словно она обожгла его огнем, и, приподнявшись на одном локте рядом с ней, сказал приятным голосом с обезоруживающей улыбкой:

– Может быть, тебе будет интересен маленький спор.

– Я не могу позволить себе пари.

– Ты не можешь себе этого позволить? – страстно прошептал он.

– Я предупреждаю вас, милорд, ответ – нет.

– Я знаю, твоя лошадь не может выиграть.

Он провоцировал ее, и она это знала, но он оспаривал ее чистокровных лошадей, а скачки были частью ее жизни тоже. Сидя совершенно прямо, она изучала праздного молодого лорда, славившегося мужской красотой, лошадьми и победами у женщин. В затемненной комнате его холодное длинное тело, врожденная сила, удивительно классические черты, совершенная мужественность, казалось, бросали ей вызов.

– Назовите ваши условия.

– Вы, конечно, – произнес он слегка протяжно.

– Будьте точнее.

– Я хотел бы сказать, навсегда, но вы напомнили мне о том, что надо быть практичным, к тому же всего одни скачки, поэтому… – Его легкая улыбка исчезла, и его голос приобрел властную решительность, с которой он спорил всегда. – Неделю с вами в этом месяце.

Вы называете место, я называю развлечения.

– А если вы проиграете?

– Ваш выбор, конечно, – холодно ответил он.

– Я предпочитаю английские деньги.

– Как угодно. – Он слегка наклонил голову, и черный шелковистый локон упал на лоб. – Назовите, пожалуйста, цену.

– Пятьдесят тысяч гиней. – Это была огромная сумма. Он мог бы отказаться, и ее честь не пострадала бы. Он мог согласиться – и эти деньги выплатили бы долги ее отца за скачки.

– Согласен, – мягко сказал он и снова заулыбался.

– Тогда я могу идти?

– До завтра. Я буду ждать скачек.

– Моя личность жокея…

– ..останется известной мне одному. Даю слово.

И он наблюдал, на этот раз с удовлетворением, как она одевалась, уверенный в том, что скоро встретится с ней.

Он помог ей застегнуть пояс и маленький ряд пуговиц сзади на шее, и он думал, помогая ей расправлять юбку ее простого белого платья, о том, как непохожа она на остальных гостей – женщин. Разница была удивительная, такая, как и странные чувства, и сам факт того, что он испытывал чувства. Обычно в этот момент он заводил вежливый диалог прощания, не думая с нетерпением о следующей встрече.

Он нежно поцеловал ее, когда каждая лента была на месте, и сказал:

– Увидимся на скачках.

– Я выиграю, – весело сказала она.

– Посмотрим, – спокойно ответил он, соблюдая приличия.

Она не может противостоять Мамелуке и Фордхэму. Большой гнедой не проиграл ни одной скачки.

– Готовьте ваши гинеи, – только и сказала она с улыбкой, и, послав ему воздушный поцелуй, повернула ключ в замке, открыв дверь.

– Что, черт возьми, ты там делала? – выпалил Данкэн в ту же секунду, когда она вышла из комнаты, его голос был похож на глухое рычание.

– Не выходила замуж за Джорджа Прайна, – резко ответила Челси. – Сейчас я иду домой, а ты можешь идти со мной или оставаться здесь, как хочешь.

Следуя за ее быстрыми шагами по черному ходу, Данкэн разгоряченно сказал:

– Синджин заплатит за это. Ты знаешь?

– Лишь после того, как я расскажу отцу о том, что сделала. А не после того, как ты расскажешь о том, что сказал красивый герцог о женитьбе. Я думаю, что он не из тех, кого нужно дубиной пригонять к алтарю. Я, в любом случае, не хочу выходить замуж. – Она говорила с глухой страстью в голосе.

И отказалась добавить хоть слово на эту тему, пока не предстала перед разгневанным отцом примерно тридцать минут спустя.

Он грохотал и угрожал, Данкэн и Нейл добавляли свои замечания, разумные и неразумные. В этом ужасном столкновении Челси стояла твердо, с растрепавшимися волосами, подол ее платья запачкался от мок рой травы на лугу, но спину она держала совершенно прямой.

– Вы не можете заставить Сейнт Джона жениться на мне, если только не притащите его связанным по рукам и ногам на церемонию, и тогда вам придется связать меня тоже, потому что я не собираюсь выходить за него замуж. Можете хоть ангелов звать на помощь.

– Он погубил тебя, девочка, – рычал отец,: