Некоторое время все трое молча, склонив головы, перемещали фигурки, пока армии не сошлись лицом к лицу. Гай и Марк уже представляли фырканье лошадей и рвущие воздух воинственные крики.

– И вот теперь пришло время умирать, – пробормотал Вепакс. – Наша пехота, впервые встретившая столь опытного и умелого противника, не выдерживает давления в центре и понемногу поддается.

Его руки пролетели над строем, перенося фигурки на новые позиции. Мальчики тоже переместились вслед за ними.

Прямо перед ними, на полу учебной комнаты, римские легионы теснили неприятельский центр, продавливали строй и приближали победу.

– Они не могут выстоять, – прошептал Гай, видя, как войско Ганнибала под натиском легионов выгибается огромным полумесяцем.

Он замер и еще раз оглядел все поле. Конница остановилась, схватившись в жестокой рубке с противником. Марк и Вепакс продолжали двигать фигурки. Гай невольно открыл рот – он вдруг все понял:

– Я бы дальше не пошел.

Вепакс вскинул голову и насмешливо посмотрел на него:

– Не рано ли, Гай? Да, ты обнаружил опасность, которую и Павел, и Варрон заметили слишком поздно. Веди своих солдат дальше, сражение нужно доиграть до конца.

Игра определенно доставляла удовольствие наставнику, но не Гаю – ему пришлось выполнять маневры, уже зная, что они неизбежно приведут к поражению.

Легионы продолжали наступать, проходя сквозь строй противника, который позволял им это, отступая охотно, но без спешки, стараясь сократить потери. Уступая давлению в центре, войско Ганнибала одновременно укрепляло фланги, и уже через пару часов, как отметил Вепакс, римляне оказались в глубокой ловушке, окруженные с трех сторон. Окружение продолжалось, фланги сомкнулись, и западня захлопнулась. Что касается римской конницы, то ее удерживала равная по силе и умениям конница Ганнибала. А дальше наступила финальная сцена, ужас которой был понятен без слов.

– Сжатые со всех сторон, в тесноте, римляне не могли сражаться в полную силу. Их убивали весь день, кольцо сжималось все сильнее, пока в живых не осталось никого, ни одного человека. Такой бойни история не знала ни до, ни после. Обычно кто-то выживает всегда после любой битвы. Некоторым просто удается сбежать. Но в тот день римлянам бежать было некуда – они попали в полное окружение.

В комнате стало тихо. Мальчики замерли над полем битвы, закрепляя в уме и воображении детали случившегося больше ста лет назад.

– На сегодня у нас все, мальчики. На следующей неделе я расскажу и покажу вам, какие уроки извлекли римляне из этого и других поражений, нанесенных им Ганнибалом. При Каннах им недостало воображения, но потом они нашли нового полководца, человека, славящегося гибкостью ума, дерзостью и отвагой. Он встретился с Ганнибалом в битве при Заме четырнадцать лет спустя, и там исход был совсем другим.

– Как его звали? – нетерпеливо спросил Марк.

– По-разному. С рождения он носил имя Публий Сципион, но за победы, одержанные в войне с Карфагеном, его прозвали Сципионом Африканским.

К десяти годам Гай превратился в физически развитого, с хорошей координацией подростка. Он ловко управлялся с лошадьми, даже самыми норовистыми, понимавшими только твердую руку. Их успокаивало его прикосновение, и лишь один жеребец не желал терпеть наездника и сбрасывал Гая одиннадцать раз подряд. В конце концов Тубрук продал коня, опасаясь, что противостояние приведет к гибели кого-то из этой пары.

В отсутствие Юлия Тубрук фактически вел все финансовые дела поместья. Он сам, исходя из собственных представлений, решал, как распорядиться выручкой от продажи зерна и скота. Ему доверяли во всем, а такое случалось нечасто. Но за выбор наставников, которые занялись бы обучением мальчиков военному делу, отвечал глава семьи. Как, впрочем, и за другие связанные с воспитанием вопросы. Согласно римскому закону, Юлий мог приказать задушить мальчиков или продать их в рабство, если бы они чем-то его прогневили. В своем доме глава семьи был полновластным хозяином, и рисковать его добрым отношением было опасно.

Юлий вернулся домой отпраздновать день рождения сына. Тубрук явился с отчетом, когда хозяин смывал дорожную пыль в бассейне с минеральной водой. Хотя он и был на десять лет старше Тубрука, годы его щадили. В какой-то момент в спокойную воду бассейна изверглась из трубы горячая струя. Над водой поднялся пар. Наблюдая за хозяином, Тубрук с удовлетворением отметил, что тот в прекрасной физической форме. Наконец Юлий устроился на уходящих под воду мраморных ступенях возле трубы, самом теплом и мелком месте бассейна. Прислонившись к холодному выступу, он взглянул на Тубрука, шевельнул бровью и закрыл глаза.

– Говори.

Тубрук доложил о доходах и расходах за предыдущий месяц. При этом он стоял неподвижно, глядя на дальнюю стену, без запинки перечисляя доходы и убытки и при этом не пользуясь записями. Закончив, Тубрук замолчал и стал ждать. Через пару секунд голубые глаза человека, которому он служил, открылись. Взгляд, устремленный на управляющего, остался ледяным, этот лед не растопила даже теплая вода бассейна.

– Как моя жена?

Тубрук ничем не выдал своих чувств. Так ли уж нужно говорить, что Аврелии еще хуже? Когда-то она была красавицей – до рождения сына, но после родов несколько месяцев находилась между жизнью и смертью. Когда на свет появился Гай, с ней что-то случилось, она неуверенно держалась на ногах, в доме больше не звенел ее смех, его не наполняли ароматом цветы, которые она раньше сама собирала в полях.

– Луций хорошо за ней смотрит, но улучшений нет. Иногда, когда случались приступы, мне приходилось отсылать мальчиков.

Лицо Юлия сделалось каменным, и на шее проступила и задрожала набухшая от закипевшей крови жилка.

– Так чтó, лекари ничего не в силах сделать? Мои ауреи берут не стесняясь, но, когда бы я ни приехал, ей только хуже и хуже.

Тубрук сочувственно поджал губы. Есть в жизни вещи, с которыми нужно просто смириться. Плеть бьет больно, и с этим ничего не поделаешь – надо терпеть и ждать, когда удары прекратятся.

Порой Аврелия в клочья рвала на себе одежду и забивалась в угол, где сидела, пока голод не выгонял ее из убежища. В другие дни она вела себя почти так же, как тогда, когда он впервые приехал в поместье и увидел ее, но иногда надолго отвлекалась. Рассуждала о посевах или урожае и вдруг, словно в комнате заговорил кто-то еще, кто-то невидимый, наклоняла голову, прислушивалась и напрочь забывала о собеседнике, который мог даже уйти.

Тишину нарушило клокотанье в трубе и шум бурлящей горячей воды. Юлий медленно выдохнул, словно выпуская пар.

– Говорят, греки хорошо разбираются в медицине. Найми греческого целителя и прогони этих бестолочей, от которых никакого толку. А если кто-то будет говорить, что без него ей стало бы совсем плохо, прикажи отстегать плетью и выбросить на дорогу в город. Найди повитуху. Женщины понимают друг друга лучше, чем мы. У них так много хворей, которых нет у нас…

Голубые глаза закрылись, словно кто-то задвинул печную заслонку. С закрытым окном в душу тело в бассейне могло принадлежать любому римлянину. Осанка воина осталась при нем, как и тонкие белые линии на коже – шрамы, полученные в боях. Сердить такого человека или перечить ему не стоило. Тубрук знал – в сенате Юлия считают опасным противником. Его интересы не распространялись очень уж далеко, но отстаивал он их энергично и яростно. Юлий не трогал тех, кто рвался к власти, а они, в свою очередь, не ставили ему палки в колеса в тех сферах, где он был силен. Поместье приносило хороший доход, и они могли нанять самых дорогих лекарей-чужестранцев, каких только Тубруку удалось бы найти. Деньги на ветер, так считал управляющий, но, с другой стороны, для чего еще нужны деньги, если не тратить их, когда считаешь нужным?

– Хочу разбить виноградник на юге поместья. Там подходящая почва для красного винограда.

Разговор перешел на хозяйственные дела. Тубрук по-прежнему не пользовался записями. После стольких лет отчетов и обсуждений у него не было в этом нужды. Через два часа после того, как Тубрук вошел, Юлий наконец улыбнулся.