Из низкого окна Корнелия видела бурлящую массу людей, радуясь, что они не там, не в толпе. Ее сердце дрогнуло, когда Марий подъехал ближе, и она закричала вместе со всеми. Марий был красив, а город любил героев.

Рядом с полководцем стоял юноша, слишком молодой, чтобы быть легионером. Корнелия даже подалась вперед, чтобы рассмотреть его получше. Он улыбался, и его голубые глаза сверкнули в ответ на что-то, сказанное Марием.

Повозка катилась мимо. Корнелия увидела, как полетели монеты и как люди бросились их подбирать. Ее отец, Цинна, фыркнул и язвительно заметил:

– Пустая трата денег. Рим любит бережливых полководцев.

Корнелия не ответила – она не сводила глаз со спутника Мария. Красивый парень, но было в его манере держаться что-то особенное, неуловимое… Пожалуй, внутренняя уверенность. Как говорила частенько Клодия, нет в мире ничего привлекательнее уверенности.

– Теперь все матери в Риме будут гоняться за этим юным петушком для своих дочерей, – прошептала стоящая рядом Клодия.

Корнелия покраснела, а служанка вскинула брови и улыбнулась.

Шествие длилось еще два часа, но Корнелия уже потеряла к нему интерес.

К тому времени, когда они достигли Форума, краски и лица смешались в одно пестрое пятно, легионеры были усыпаны цветами, а солнце поднялось к зениту. Марий приказал вознице остановиться у ступеней сената. Цокот копыт по каменным плитам отразился гулким эхом, шум улиц постепенно откатился назад. Оглядевшись, Гай увидел солдат Суллы, охраняющих входы на площадь, и толпы горожан вдалеке за ними.

После буйства красочных толп на ведущих к центру улицах вид площади показался Гаю вполне будничным.

– Останови здесь, – сказал Марий и встал с трона, чтобы посмотреть, как выходят на Форум его люди.

Шеренга за шеренгой легионеры заполнили всю площадь – от ее дальнего края до ступеней сената. Человеческий голос не мог дать команду, которую услышали бы все, и потому протрубил рог. Подошвы сандалий ударили о камень, и все замерли, как один человек. Марий горделиво улыбнулся и стиснул плечо стоящего рядом племянника.

– Запомни, ради этого мы сражаемся за тысячи миль от дома.

– Сегодняшний день я не забуду никогда, – ответил Гай.

Сойдя с повозки, Марий подошел к белому быку, которого удерживали четверо солдат. Рядом сопел и рвался из пут здоровенный кабан с черной щетиной.

Марий принял тонкую свечу и зажег благовоние в золотой чаше. Легионеры склонили головы; консул вышел вперед с кинжалом в руке и, негромко приговаривая, перерезал горло обоим животным.

– Через войну и мор проведите нас всех в наш дом, в наш город, – произнес Марий и вытер клинок о шкуру быка, который упал на колени, взревев от боли и страха.

Вернув кинжал в ножны, консул обнял племянника за плечи, и они вместе поднялись по широким белым ступеням. Здесь сосредоточилось все могущество мира. Покатая крыша покоилась на колоннах, каждую из которых не обхватили бы и трое мужчин. Саму же крышу украшали статуи.

Лестница вела к громадным бронзовым дверям, рядом с которыми даже Марий выглядел карликом. Казалось, они предназначались для защиты от вражеских армий. Однако, когда Марий и Гай достигли верхней ступени, двери бесшумно открылись изнутри. Марий кивнул, а Гай едва сдержал благоговейный вздох.

– Идем, парень, к нашим правителям. Не подобает заставлять сенаторов ждать.

Они выехали на рассвете, и по дороге к морю Марк несколько раз с удивлением замечал, что старый гладиатор необычно напряжен. За все время пути ни тот ни другой не произнесли ни слова. Марк проголодался и умирал от жажды, но признаваться в этом не хотел. Про себя он решил, что если Рений не собирается останавливаться до самого порта, то и он первым ни за что не сдастся.

Наконец, когда в свежем деревенском воздухе потянуло запахом дохлой рыбы и водорослей, Рений остановил коня, и Марк увидел, что его спутник заметно побледнел.

– Я задержусь, навещу одного приятеля. А ты поезжай дальше, в порт, найди комнату. Там постоялый двор…

– Я с тобой, – объявил Марк.

Рений поиграл желваками и, пробормотав «как пожелаешь», свернул с мощеной дороги на проселочную.

Несколько миль дорога вилась через лес. Заинтригованный, Марк не отставал от старика, но и не спрашивал, куда они направляются, и только держал меч наготове на случай появления лесных разбойников. Впрочем, меч против лука, как он сам понимал, – оружие не самое лучшее.

Солнце, появлявшееся порой в просветах между зелеными кронами, уже клонилось к горизонту, когда путники въехали в небольшую деревушку. Домов в ней было не больше двух десятков, но все выглядели добротными и ухоженными. В загонах расхаживали куры, на лужках паслись козы на привязи. Эта мирная картина убедила Марка, что опасаться здесь нечего.

Рений спешился.

– Войдешь? – спросил он, подходя к двери.

Марк кивнул и взялся привязывать лошадей к столбу. Когда он закончил, Рений уже вошел. Марк нахмурился и, держа руку на рукояти кинжала, последовал за ним. Внутри было довольно темно, но при тусклом свете свечи и едва теплящегося очага он увидел, как Рений обнимает здоровой рукой какого-то старика.

– Это мой брат Прим. Прим, это тот мальчишка, о котором я упоминал. Едет со мной в Грецию.

Хотя старику было, наверное, не меньше восьмидесяти, рукопожатие у него оказалось крепкое.

– Брат писал мне о ваших успехах – твоих и того, второго парня, Гая. Вообще-то, ему никто не нравится, но вы двое – еще меньше остальных.

Марк хмыкнул.

– Садись, парень. У нас впереди долгая ночь. – Хозяин подошел к очагу и положил на раскаленные угли длинную железную кочергу.

– Что происходит? – спросил Марк.

Рений вздохнул:

– Мой брат – бывший лекарь. Он отнимет мне руку.

Когда Марк понял, что произойдет сейчас у него на глазах, ему сделалось дурно. Кровь бросилась в лицо. Оставалось только надеяться, что Рений не расскажет брату, при каких обстоятельствах был ранен. Маскируя смущение, он быстро заговорил:

– Уверен, это могли сделать и Луций, и Кабера.

Рений жестом остановил его.

– Могли многие, но Прим – лучший.

Прим по-стариковски кхекнул, явив скудный набор зубов.

– Меньшой рубил людей на кусочки, а старшой сшивал заново! – бодро сказал он. – Давай добавим света.

Он взял масляную лампу, зажег ее от свечи, а потом повернулся и, прищурившись, посмотрел на Рения.

– Глаза у меня уже не те, но не покрасил ли ты волосы?

Рений вспыхнул.

– Не надо мне рассказывать, какие у тебя слабые глаза, – вспылил Рений. – Ты еще и не начал резать. Я просто хорошо несу свои годы.

– На удивление хорошо, – согласился Прим.

Из кожаной сумки он высыпал на стол инструменты и жестом предложил брату сесть. Глядя на пилы и иглы, Марк пожалел, что не послушался Рения и остался с ним, но теперь было слишком поздно. Рений сел, роняя со лба пот. Прим дал ему бутыль с какой-то бурой жидкостью, и старый гладиатор сделал несколько больших глотков.

– Возьми, парень, вон ту веревку и привяжи его к стулу. Мне не надо, чтобы он тут бушевал и ломал мебель.

Едва справляясь с тошнотой, Марк взял веревку и, к своему ужасу, обнаружил на ней следы давно засохшей крови. Стараясь ни о чем не думать, он занялся делом.

Через несколько минут Рений был обездвижен, и Прим влил ему в горло остатки неведомого пойла.

– Боюсь, больше у меня нет. Боль притупит, но не сильно.

– Да начинай уже! – рыкнул Рений сквозь стиснутые зубы.

Прим сунул ему в рот толстый кусок кожи и приказал закусить.

– По крайней мере, зубы сбережешь.

Он повернулся к Марку:

– Бери руку и держи покрепче, чтоб я быстрее отпилил.

Он проверил прочность веревок на запястье и локте. Потом вытащил из сумки зловещего вида нож, поднес его к свету и, прищурившись, осмотрел лезвие.

– Я сделаю надрез вокруг кости, потом еще один, пониже. Мы уберем мясо, потом перепилим кость и прижжем сосуды. Все надо сделать быстро, иначе он истечет кровью и умрет. Я оставлю лоскут кожи, чтобы завернуть культю. Первую неделю он не должен ее трогать, а потом каждое утро и каждый вечер нужно втирать мазь, которую я тебе дам. У меня нет кожаной чашечки для культи – вам придется сшить такую самим или купить.