— Вот ж гадство, — расстроился он.

— Ладно, — сжалился я, — у меня в баре был коньяк и водки пара бутылок. В медицинских целях. Вряд ли их кто-нибудь выпил. Сейчас принесу и проваливай. Тут тебе не рюмочная.

— Блин, выручишь, ей-богу!

Я вышел из гаража и зашагал по дорожке к дому. Вечереет, солнце садится, пахнет морем и цветами. Красота! Наконец-то я дома, и здесь меня ждут.

Первое, что я понял, зайдя в гостиную, — мимо коньяка Пётр пролетел. Бутылка стоит на столе пустая. Рюмок две. «Как-то не по-нашему, — мелькнула дурацкая мысль. — У нас пустую посуду на столе не оставляют». В доме тихо, пахнет кем-то чужим. Я вытащил пистолет, дослал патрон и двинулся по коридору, осторожно заглядывая в комнаты.

Никого.

Следов борьбы нет, всё вроде на местах. Только у Нагмы в комнате бардак, но это возраст такой. На столе планшет. Я напрягся, она бы без него никуда не уехала. В нашей спальне никого, кровать разобрана, чужой запах сильнее. Похоже на какую-то незнакомую парфюмерию. Не противный, но странный.

Спустился в сад. Машина на месте. Слегка запылилась, несколько дней стоит. Что тут случилось?

Голоса услышал с пляжа. Слов не разобрать, но звонкий голосок Нагмы звучит без тревоги и паники, я чуть расслабился и убрал пистолет. Ушли купаться, бывает, а у меня просто небольшой ПТСР, после командировок это нормально.

— Папа! — закричала она, увидев меня. — Папа Док вернулся!

Она кинулась мне навстречу опрометью, резиновый сланец на ноге завернулся, споткнулась, проскакала несколько шагов на одной ножке, размахивая руками для равновесия, потом сбросила тапки и побежала босиком. Напрыгнула, повисла на шее, обхватила ногами, завыла от избытка эмоций:

— Уи-и-и-и-и! Ы-ы-ы-ы-ы! А-а-а-а-а!

— Тише, тише, колбаса! Я тоже рад тебя видеть!

— Я та-а-а-ак соскучилась! Ну, просто, та-а-ак! Уи-и-и-и! Ы-ы-ы-ы-ы!

— И я соскучился. Страшно рад тебя видеть. А где мама?

— А вот же она! И этот, как его, папа… Забываю всё время. Имя такое странное.

— Постой-ка, милая… — я подхватил Нагму под мышки и спустил на песок.

Из-за поворота тропинки вышла Анахита. Весёлая, загорелая, растрёпанная, с мокрыми волосами, в открытом узком купальнике, и её ловко обнимает за талию какой-то рыжий мужик в плавках. Они настолько увлечены друг другом, что замечают меня не сразу.

— Э… Михаил? Док? — останавливается она растерянно. — Ты вернулся?

— О, тот самый Док! — ничуть не смущается рыжий. — Наслышан, как же! Нагма все уши прожужжала!

Он приобнял Анахиту и чмокнул в щёчку. На языке самцов это означает «Моя самка!». Она не отстраняется, значит, согласна.

— Это Калеб, — представила, наконец, спутника. — Настоящий отец Нагмы.

— Вот, папа Калеб, вспомнила, — удовлетворённо подтвердила девочка.

— Ой ты ж божечки! Что я такое вижу! — раздался торжествующий голос сзади. — С огромным удовольствием пользуюсь шансом сказать: «А я тебе говорил!» Жду извинений, ты, будущий моей бывшей! Или это уже не ты?

— Заткнись, Пётр, — сказал я с досадой.

Очень хотелось достать пистолет обратно, но, кажется, пистолетом делу не поможешь.

А жаль.

***

Мы сидим за столом. Я не знаю, куда девать глаза, Нагма сидит на соседнем стуле, ничего не ест и держит меня за руку — наверное, чтобы я снова никуда не делся. Пётр получил бутылку водки и, издавая торжествующие реплики, нас покинул. Смысл их сводился к той же сентенции: «Я тебе говорил, что она…» — заканчивать мысль избегал, опасаясь выхватить.

Анахита сидит спокойная, безмятежно улыбаясь. Калеб непринуждённо развалился на стуле — в одной руке рюмка, другая у Анахиты на бедре.

У меня лёгонький такой ПТСР, и я очень хочу его застрелить. Понимаю, что лучше от этого никому не станет, но всё равно хочу. После командировок это некоторое время кажется выходом. Бац — и нет проблемы. Потом проходит, хотя у некоторых нет.

— Прости за внезапность появления, друг! — громко заявляет он, весело улыбаясь. — Но я её потерял, свою Анахиту! Потерял на десять лет! Она исчезла внезапно, я понятия не имел, что тот мудачок вывез её в горы и бросил! Я был в отчаянии, я носом землю рыл, я перевернул десятки миров!

Он не выглядит склонным быть в отчаянии. Самодовольная харя — круглая, с очень белой кожей, крупными веснушками и внезапно синими, не подходящими к нему глазами.

«Может, контактные линзы? — думаю я, глядя в эти глаза. — Никогда не видал такой ярко окрашенной радужки».

— Но она пропала! Моя Анахита!.. Ты чего не пьёшь? — спросил он, наполняя свою рюмку.

— Спасибо, не хочется.

Моя стоит полной, я её не касаюсь. Есть тоже не могу, кусок в горло не лезет.

— Но я не прекращал поисков! — вещает он. — Я расставил сторожки, развесил сигнальные паутинки, я нанял людей. Я не верил, что она пропала навсегда! Только не моя Анахита! Миров много, но есть те, кто умеет искать, и есть места, где сходится множество дорог. Я многих знаю, одни мне должны, другие ищут моего расположения…

— За неё, мою Анахиту! — он опрокидывает в рот рюмку, закусывает пловом, зажмуривает свои синие глаза от удовольствия. — Ах, какой плов, какой плов! Ты неподражаемо его готовишь, дорогая!

— И вот, представь себе, друг, один человечек, работающий в некой здешней структуре, связанной с Мультиверсумом, сообщает мне, что она здесь! Её документы утверждались в их… как бишь? Лавка? Консорциум? Управа?

— Контора, — подсказал я.

— Точно, друг, она самая! Мигранты из других миров у них на контроле, а человечек мне немножко должен. И вот я уже лечу на крыльях любви сюда!

Анахита улыбается, кивает, смотрит на него, как… Не знаю, на кого. На меня она так не смотрела. На меня так никто никогда не смотрел.

— Выйдем поболтать? — предложил он после ужина.

— Давай, — согласился я.

Он выпил почти бутылку только при мне, но совершенно не выглядит пьяным. «Полезет быковать — я за себя не отвечаю», — думаю, спускаясь в ночной сад.

Мы отошли подальше, туда, где шум прибоя не даст нас услышать. Калеб остановился и раскурил сигару. Пижон чёртов.

— Слушай, друг… — начал он.

— Я тебе не друг, — отрезал я.

— Да, ты мне не друг, — кивнул он. — Я тебе не нравлюсь, да и насрать. Я хочу сказать, я к тебе не в претензии. Женщинам надо как-то выживать в этом говённом мире, Анахита ухватилась за тебя, ты поступил как нормальный мужик. Секс в обмен на защиту и всё такое. Имел право. Она говорит, ты нормальный, не говнюк, как Петенька, жениться хотел. Уважаю. Но на этом всё, извини. Она моя.

— Она не твоя и не моя. Она своя собственная, — сказал я мрачно. — Имеет право решить.

— Она уже решила.

— Пусть сама мне об этом скажет.

***

— Михаил, — говорит Анахита тихо, — я забрала заявление.

Я молчу. Не знаю, что сказать.

— Я очень благодарна тебе за всё, правда. Но Калеб… Я его люблю.

— И как долго вы знакомы?

— Не очень, — призналась она. — Но это было… Как ураган. Я влюбилась с первого взгляда. Петя тогда уехал, мы провели вместе два месяца, и это были лучшие два месяца моей жизни. Потом Калеба внезапно вызвали, у него сложная работа, много командировок в разных мирах. Он сказал, что когда вернётся, заберёт меня, и мы будем вместе всегда. Только мы с ним и вся бесконечность Мультиверсума. Оказалось, что я забеременела, но он об этом узнать не успел. А потом Петя бросил меня в кыштаке… Прошло десять лет, я не думала, что мы встретимся снова.

— «Он улетел, но обещал вернуться… Милый, милый Калеб…» — процитировал я скептически.

Анахита, разумеется, не уловила цитаты, но отреагировала на тон.

— Да, я понимаю, как это выглядит. Но он не такой, поверь. Просто у него очень важная работа.