Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Alivigert

Обрастая листьями

1.

Я начал обрастать листьями…

Зачем? Как так произошло? Что с этим делать? Такими вопросами я не задавался.

Не сказать, что я удивился появлению на моей спине по-весеннему хрупкого, зеленого листочка. Не удивился – лишь подумал: «Странно. Был ли он там прежде? Кажется нет, но возможно я ошибаюсь. А разве на спине у людей вообще растут листья? Может это новый вид болезни…» и переведя взгляд в зеркале на собственное, ничего не выражающее лицо, я подумал вновь: «Как бы там ни было вероятно этот лист – единственно живой участок на моем теле…». Я улыбнулся этой мысли. Улыбка отозвалась в зеркале смутным подобием тени на губах, какой-то серой и унылой. Согреваемый мыслью о живом существе, которое решило ни с того ни с сего образоваться на моей спине, я спешно накинул футболку и, удовлетворенный, покинул ванную комнату…

***

Жизнь. Что это слово значило для меня в мои 20 лет? 75 километров нервов, 100000 километров кровяных сосудов. Вероятно, это было самое интересное в человеке, который появлялся передо мной каждый раз, когда я подходил к зеркалу. Помню, в восьмом классе на уроке анатомии услышал эти факты от учителя, и тогда, наверное, в моих глазах впервые проскользнуло нечто вроде интереса к себе: «Неужели и во мне тоже умещается такое огромное количество сосудов?» – думал я, и под моими веками на мгновение вспыхнула эмоция.

Впоследствии я вспомнил об этом моменте лишь однажды – когда меня спросили, куда я хочу поступать. Каждый раз, когда родители спрашивали – в ответ я мог лишь рассеяно произносить: «я размышляю над этим вопросом» или «я еще не решил», и спешил сменить тему.

И, когда время начало поджимать, фигуры родителей грозно нависли надо мной и потребовали незамедлительно принять решение. Тогда-то передо мной, как перед умирающим, пронеслась вся жизнь, и эта жизнь уместилась всего лишь в одном коротком воспоминании.

– В человеке 75 километров нервов и 10000 километров сосудов! – выпалил я единственный факт, который знал о себе, и зажмурился в преддверии худшего.

Но худшего не последовало.

Родители удивленно переглянулись и одновременно пришли к единственно верному выводу – их сын уже давно принял решение стать врачом, но по какой-то причине стеснялся сказать об этом.

Они были рады. Им было невдомек, что в человеческом организме сосудов умещается в 10 раз больше, чем озвучил их сын. Впрочем, их сын в тот момент и не думал о себе, как о студенте медицинского факультета. Он думал о себе, как о человеке, в котором умещается огромное количество сосудов – только и всего…

***

Я проснулся посреди ночи, задыхаясь от беспокойства. «А если?…» – барабанила кровь в висках, и я, обуреваемый тревожным чувством, соскочил с кровати. О том, что на моей спине появился крохотный росток жизни, я не вспоминал с тех пор, как обнаружил его присутствие там месяц назад. И вот от внезапной мысли к горлу подкатил страх, и я почувствовал, что задыхаюсь. Я боялся, не раздавил ли это хрупкое создание тяжестью своего тела.

Как обезумевший я ворвался в ванную комнату, с минуту не мог нащупать на стене выключатель, а затем, наконец, с каким-то усталым всхлипом щелкнула лампочка. Мир съежился до размера ослепительной полоски, которую я видел сквозь сощуренные глаза. О, как у меня дрожали руки! Наверное, ни у одного закоренелого пропойцы так не подрагивали пальцы, как у меня, когда я бережно, боясь повредить крошечное создание, снимал ночную рубашку. Наконец, в зеркале передо мной появилась оголенная спина и на ней – зеленое пятнышко.

Страх и тревога разом улетучились, оставив на моем лице лишь удовлетворенное недоумение. Впрочем, и оно там пробыло недолго, сменившись бесстрастным выражением.

Кончиками пальцев я коснулся листа. Он дрогнул, словно испугался, что я собираюсь оборвать его жизнь. Я схватил его и попытался отодрать, но лист прилип намертво. «Значит, он цепляется за меня, потому… потому что хочет жить!» Это открытие парализовало меня – настолько неожиданным оно было. Я перевел взгляд на собственные ничего не выражающие глаза. В них отражалась лишь пустота, так резко контрастирующая с живой свежестью зелени.

Мысленно я извинился перед листом за столь пренебрежительное обращение и оставил его в покое. Ни на вид, ни на ощупь лист ничем не отличался от своих собратьев, растущих на деревьях, но я понял, что на мне ему живется не хуже.

И тогда мне захотелось отдать ему свое тело до конца.

Я вышел из комнаты с улыбкой удовлетворения, трепетавшей на устах. Вся моя жизнь, доселе никому не нужная, вдруг обернулась бесценным сосудом…

***

Я все чаще стал вспоминать о листе и уже не только утром и вечером, но и во время учебы. Все чаще я устремлял к нему свои мысли. «Как ты?» – спрашивал я его, а в ответ получал едва ощутимое щекотание. Со временем я даже научился определять настроение нового друга по этой невесомой вибрации и, когда лист отзывался радостным трепетанием, я разделял эту радость.

Это было так необычно – чувствовать, пусть чувства никогда не принадлежали мне.

***

Наш удивительный симбиоз продолжался относительно недолгое время. Шел второй год, как я обнаружил, что лист все чаще отвечает мне вяло либо и вовсе молчит. Трепетание отзывалась неведомой мне эмоцией, и однажды я понял, что лист испытывает нечто похожее на отчуждение. Охваченный тем же чувством, что и он, я начал закрываться и отдаляться от существа, которое некогда являло для меня весь этот мир.

***

Я стал замечать, что время от времени со мной происходит что-то странное. Будто бы чего-то не хватало. В такие мгновения я мог посреди пары встать и, плевав совершенно на приличия и мнение преподавателя, срывался, бросив вещи в аудитории. Тогда я нёсся в лес, который находится в километре от университета. Всю дорогу я преодолевал бегом и укладывался в семь минут.

Я не помню, что со мной происходило на природе.

Помню лишь то, что во время подобных вылазок кричал что-то, а что кричал не помню. Еще, кажется, я разговаривал сам с собой, а потом все больше с деревьями. Они были прекрасными собеседниками, внимательными и участливыми. С ними можно было говорить о чем угодно: болтать о всякой чепухе, вести философские беседы, жаловаться на проблемы и исповедоваться, – они никогда не осуждали. Никогда я не видел их глаз и не видел, какую скуку наводят на них мои слова.

***

– У меня на спине вырос лист. – признался я однажды своему однокурснику, когда мы сидели в столовой. – Не знаешь, может это быть новый вид болезни?

Я и не думал вклиниваться в его монолог, как-то само получилось. В ответ удивленное молчание сменилось громовым смехом.

– Ахахахахах. Господи, не думал, что ты, оказывается, такой шутник. – говорил он, покатываясь со смеху. – Ааххахах! Вот уж от кого не ожидал услышать!

С тех пор одногруппники окрестили меня «Шутником», даже несмотря на то, что это высказывание было единственным подобием шутки, которую они от меня услышали. Вероятно, они цеплялись за неё, как за единственное, что смогли найти во мне. Единственную эмоцию, которую я смог у них вызвать.

В отличие от «школьных товарищей» новые знакомые меня не сторонились. Они не испытывали ко мне ни ненависти, ни неприязни, и я мог сколько угодно ходить за ними тенью – они не возражали. Но стоило мне открыть рот, как на их глаза наворачивалась скука.

Тогда в столовой я изрёк единственную фразу, которая стала своего рода моей визитной карточкой, хитом: «парень, на спине которого растут листья» – хихикая, представляли они меня своим знакомым, и на этом интерес к моей персоне исчезал. Прибавить к этому «…и в котором 100000 километров сосудов» – и то была бы исчерпывающая характеристика.

1
{"b":"814458","o":1}