Женщины голосили и Красноморов снова вынужден был сделать паузу, на сей раз более длительную. Призывая к тишине, Василий поднял руку.
- Нам удалось разбить отряд мамаев. Но богу одному известно, сколько еще врагов, и быть может, более грозных готовится напасть на нас. Перед лицом этой опасности бледнеют и отходят в сторону наши домашние горести и тревоги. Не время сейчас копаться в том, кто погубил старого нашего главу господина Букреева. Не время и счеты сводить, - Василий понял, что нельзя лишать толпу иллюзий относительно собственных необычайных способностей. - То было преступление и главный виновник не ушел от возмездия. Нет больше Никиты Ванникова! И память о нем осталась черная. - Толпа охнула, голосившие бабы разом смолкли. Краем глаза Василий заметил пробиравшегося сквозь ряды Федьку Ворона с фотокамерой. Скорчив заговорщицкую рожу, Федька расставил прямо перед помостом треногу и нацелился объективом на Красноморова.
- Мы слишком много думали о своих делах и заботах, не отдавая себе отчета в том, что за быстротечной рекой Белкой да за дремучими лесами существует иной мир, таящий в себе грозные опасности. И люди там могут быть дикие и недобрые. Нельзя терять ни минуты! Горожане и селяне, способные носить оружие! Все, у кого правдами или не правдами - не время считаться - припрятана добытая из захоронок техника, призываю вас: защитите Город! Не допустим, чтобы поганые мамаи пожгли хотя бы один дом! Спасем от полона наших детей и женщин! Мужики! Сбор в три часа пополудни на этом месте. У кого есть - с оружием.
В толпе началось движение. Помост окружили. К Василию тянулись руки. Он на минуту опешил, но тут его выручил невесть откуда взявшийся Пимен со спрятанной в бороду улыбкой. Люди расступились и Василий увидел в руках у Пимена на белоснежном крахмальном полотенце с вышитыми красной нитью петухами огромный, словно по заказу свежеиспеченный каравай, на котором возвышалось блюдечко с перемолотой солью.
Василий обломил корочку и сжевал ее, обмакнув в соль. И тотчас пименовские племянницы в одинаковых шубейках и пуховых платках подхватили полотенце с хлебом и пошли сквозь людскую стену. К ним потянулись десятки рук - всем хотелось отведать этого огромного братского каравая. Полотенце с хлебом пошло по рукам. А Василий, будто выпотрошенный изнутри, привалился спиной к прутьям позорной клети. Казалось, про него забыли.
Из "мышонка" высунулся Борислав.
- Отдохнуть надобно, Василий Егорыч...
- В чаевню давай, потрапезничаем, Василий Егорыч, - радостно подхватил Пимен. - Гей, девки!..
В толпе прошелестело: "Простил... Простил..."
И хор голосов немедленно поддержал Пимена:
- И вправду отдохни, батюшка, Василий Егорыч...
- Досталось тебе, сердешному...
- Извести же хотели!..
- А тут еще эти... Как их?
- Мамаи проклятые...
- После, после, господа... - сказал Красноморов. - И тебе спасибо, Пимен. Потрапезничаем еще во славу, а теперь - за оружием!
18
Больше всего Красноморову теперь хотелось спать. Казалось, положи он голову на подушку и сутки, а то и больше, его не смогут добудиться. Действие "фенамены" незаметно кончилось. Можно было бы попросить еще, коли сама девка не догадалась предложить. Но Жаклины на площади он не увидел, и искать ее в здешней сумятице себе дороже. Право, лучше ему теперь отспаться. Усталость его была замечена и Василию сразу же предложили отдохнуть в Городе. Но он отклонил все предложения. Василий как никогда нуждался в одиночестве, чтобы осмыслить происходящее. Да и стены дома помогают...
В дороге, несмотря на вездеходную тряску, он задремал и даже головой ударился, когда машина резко затормозила у его крыльца. Встреченный перепуганным дядькой, из-за спины которого выглядывала вечно любопытствующая тетушка, он направился на свою половину, строго наказав разбудить себя ровно через три часа, в до того времени никого не допускать.
Василий провалился в сон мгновенно и очнулся, когда дядька изо всех сил тряс его за плечо, показывая на часовой механизм. Василий кивнул - язык со сна не ворочался, давая понять, что проснулся. Вставая, чувствовал даже некоторую бодрость: раньше он привык спать урывками во время затяжных изысканий в лабораториуме. Умылся студеной водой, принесенной дядькой, привычно растер торс грубым полотенцем из холста, облачился в чистую рубаху и отправился на дядькину половину трапезничать.
На столе уже пыхтел вздутый дядькой самовар, так что окна запотели. Разрумянившаяся тетушка принесла блюдо с горячими, только что поспевшими ватрушками, какие она обычно пекла по праздникам.
На гостевом месте сидела, слегка пригорюнившись и подперев голову ладонью женщина, показавшаяся Красноморову знакомой. Глядя с порога на ее силуэт с перекинутой через плечо толстой косой, Василий почувствовал привычно радостный толчок в сердце: ему показалось - Микеша. И тут же подумалось: не похоже это на Микешу, слишком уж смиренно сидела гостья, что-то чертившая на пестром половике обтянутой плотным шерстяным чулком ножкой. Подойдя поближе и увидев осунувшееся бледное лицо с полукружьями под глазами, он испытал легкое разочарование. Перед ним сидела Жаклина.
- Сам же велел не пущать, - извиняющимся тоном оправдывался дядька.
- Чего уж там, - сказал Василий и улыбнулся Жаклине.
Жаклинка засветилась ответной улыбкой. Дядька, заметив любопытный взгляд тетушки, с ласковой настойчивостью развернул ее за пухлые плечи и вывел из светелки прочь.
- Ну, - тихо произнес Василий.
Жаклинка поднялась со своего сиденья и припала к груди Красноморова.
- Василий Егорыч, родненький, - шептала она.
Он чувствовал к Жаклине что-то смешанное: жалость, благодарность... Слышал запах свежевымытых какими-то травами волос и до хруста костей сжал ее. Жаклинка даже не охнула. Василий поднял ее лицо, которое она пыталась спрятать у него на груди, и подумал - вот сейчас самое время увести девку на свою половину. Не гоже, правда, днем, да теперь-то какая разница.
Победителю - все можно.
И в этот момент прямо под запотевшими окнами взревел чертов вездеход. Василий, неслышно ругнувшись, усадил Жаклину на прежнее место и направился к двери.
