− Все же я не отказываюсь от своих намерений. Только больше я не стану вас ими искушать. Где Жемчужина? Подойдите, Маргарет, поцелуйте меня на прощание. И не забывайте, моя дорогая, где вы можете найти настоящего друга и помощь, которую он будет в силах оказать вам. Вы — мое дитя, Маргарет. Помните это, и «Благослови вас Бог!»

Мистер Хейл и Маргарет снова вернулись к тихой, монотонной жизни, которую вели прежде. Не было больной и связанных с нею надежд и страхов. Даже Хиггинсы, так долго искавшие их участия, перестали вспоминать о них при любой нужде. Лишь дети Баучера нуждались в заботе Маргарет. И она довольно часто навещала Мэри Хиггинс, которая присматривала за детьми. Две семьи жили вместе в одном доме — старшие дети посещали школу, а за младшими — пока Мэри была на работе — присматривала добрая соседка, чей здравый смысл поразил Маргарет в день смерти Баучера. Конечно, ей платили за ее хлопоты. И в действительности, заботясь и пристраивая этих сирот, Николас показал, что способен трезво рассуждать и рассчитывать свои силы, что противоречило его прежним странным и необдуманным поступкам. Он был так поглощен своей работой, что за эти зимние месяцы Маргарет редко видела его. Но, встретившись с ним, заметила, что он вздрагивает при любом упоминании имени отца этих детей, которых он так сердечно и тепло принял под свою опеку. И еще ему нелегко было говорить о мистере Торнтоне.

− По правде говоря, — сказал Николас, — он все время сбивает меня с толку. В нем как будто уживаются два человека. Одного я знавал в прошлом, как хозяина. Другой как будто не имеет ничего общего с первым. Как эти два человека уживаются в нем одном — для меня загадка. Но меня не одолеешь. В то же время он часто приходит сюда. Вот откуда я знаю, что в нем, помимо хозяина, есть и другой человек. И я думаю, что он так же ошеломлен мною, как и я им. Он сидит, слушает и внимательно смотрит, как будто я какой-то неизвестный зверь, которого недавно поймали в дальних краях. Но я не из пугливых. Ему придется потрудиться, чтобы испугать меня в моем собственном доме, и он это понимает. И я рассказываю ему некоторые свои мысли, которые, я полагаю, ему было бы лучше услышать, когда он был моложе.

− А разве он не отвечает вам? — спросил мистер Хейл.

− Ну! Я не скажу, что все преимущества на его стороне, поскольку верю, что в нем есть, что улучшать. Иногда он довольно груб, и его слова неприятны поначалу, но в них чувствуется странный привкус правды, когда вы разжуете их. Он придет сегодня вечером, — я полагаю, из-за детей. Его не устраивает, как их учат, и он хочет проэкзаменовать их.

− Что они… — начал мистер Хейл, но Маргарет, тронув его за руку, показала ему свои часы.

− Уже почти семь, — сказала она. — Сейчас вечера стали длиннее. Пойдем, папа.

Маргарет не могла свободно дышать, пока они не удалились на значительное расстояние от дома Хиггинсов. Потом, успокоившись, она пожалела, что так поторопилась. Так или иначе, они видели мистера Торнтона очень редко. И он мог прийти навестить Хиггинса, и ради старой дружбы ей хотелось бы увидеться с ним сегодня вечером.

Да! Он приходил очень редко, и только ради уроков. Впрочем, и к урокам он сейчас относился довольно небрежно. Мистер Хейл был разочарован, почувствовав, что его ученик совершенно охладел к греческой литературе, к которой совсем недавно испытывал огромный интерес. И теперь часто случалось так, что мистер Торнтон в последний момент присылал записку ― он сообщал, что очень занят и не может прийти и почитать сегодня вечером с мистером Хейлом. И хотя с другими учениками мистер Хейл проводил больше времени, ни один из них не был так любим им, как его первый ученик. Мистер Хейл был подавлен и опечален ― ему недоставало прежних задушевных бесед. И он стал задумываться над причиной, которая повлекла такое изменение.

Однажды вечером мистер Хейл испугал Маргарет, занимавшуюся шитьем, неожиданным вопросом:

− Маргарет! У тебя есть основание думать, что мистер Торнтон неравнодушен к тебе?

Он почти покраснел, задавая ей этот вопрос. Но семена подозрений, посеянные мистером Беллом, дали всходы, и слова вылетели из уст мистера Хейла прежде, чем он понял, что говорит.

Маргарет не сразу ответила, но по ее низко склоненной голове он догадался, каким бы мог быть ответ.

− Да. Я думаю… о, папа, мне, наверно, нужно было рассказать тебе, — она отложила шитье и спрятала лицо в ладонях.

− Нет, дорогая. Не думай, что я чересчур любопытен. Я уверен, ты бы рассказала мне, если бы знала, что можешь ответить ему взаимностью. Он сделал тебе предложение?

Сначала ответа не было. Но потом она тихо и неохотно произнесла:

− Да.

− И ты ему отказала?

Долгий вздох, и другое, слабое и беспомощное:

− Да.

Но прежде, чем заговорил мистер Хейл, Маргарет подняла голову — ее лицо раскраснелось от стыда — и, посмотрев на отца, сказала:

− Вот, папа, я рассказала тебе об этом, но большего я не могу тебе сказать. Все это слишком болезненно для меня. Каждое слово и поступок, связанные с этим предложением, так невыразимо горьки, что мне невыносимо думать об этом. О, папа, мне так жаль, что ты потерял своего друга, но я ничего не могу поделать… но… Мне очень жаль, — она опустилась на пол и положила голову ему на колени.

− Мне тоже очень жаль, моя дорогая. Мистер Белл напугал меня, рассказав о своем подозрении, что…

− Мистер Белл! О, мистер Белл догадался об этом?

− Вовсе нет. Но он вообразил, что ты… как бы мне выразиться?.. что ты также расположена к мистеру Торнтону. Я знал, что такого не могло быть. Я надеялся, что это всего лишь воображение. Я слишком хорошо знаю твои истинные чувства, чтобы предположить, что мистер Торнтон мог тебе понравиться. Но мне очень жаль.

Несколько минут они сидели молча и не двигаясь. Но, нежно проведя по ее щеке, мистер Хейл был напуган, обнаружив, что лицо Маргарет мокро от слез. Как только он коснулся ее, она вскочила и, через силу улыбаясь, начала говорить о Ленноксах, так страстно желая сменить тему разговора, что мягкосердечный мистер Хейл не смог заставить ее вернуться к прежней теме.

− Завтра… да, завтра они вернутся на Харли-стрит. О, как удивительно это будет! Интересно, какую комнату они превратят в детскую? Тетя Шоу будет счастлива, что в доме есть малыш. Представь себе, Эдит — мама! А капитан Леннокс… Интересно, что он сам будет делать после того, как сменит место службы?

− Я скажу тебе — что, — ответил отец, вовсю стараясь поддерживать ее интерес к этой новой теме. — Я думаю, я смог бы обойтись без тебя недели две, а ты бы съездила в Лондон и повидалась с путешественниками. Ты больше узнаешь из получасового разговора с мистером Генри Ленноксом о шансах Фредерика, чем из дюжины этих его писем. И на деле ты совместишь приятное с полезным.

− Нет, папа, ты не можешь обойтись без меня, и более того, я не буду здесь лишней. — Затем, помолчав, она добавила: — Я теряю надежду увидеть Фредерика. Мистер Леннокс щадит нас, но я вижу, что он сам потерял надежду найти свидетеля по прошествии стольких лет. Нет, — сказала она, — эта надежда была очень радужна и дорога нашим сердцам, но она лопнула, как лопаются все мыльные пузыри. И нам остается только успокаивать себя, радоваться, что Фредерик так счастлив, и дорожить друг другом. Поэтому не обижай меня, говоря, что можешь обойтись без меня, папа, потому что уверяю тебя, ты не сможешь.

Но сама идея сменить обстановку глубоко запала в сердце Маргарет, хоть и не в том виде, в котором предложил ее мистер Хейл. Она стала думать, как было бы прекрасно сделать что-то приятное отцу, чье здоровье — хотя он никогда не жаловался — было всерьез подорвано болезнью жены и ее смертью. Мистер Хейл регулярно встречался со своими учениками, но то, что он отдавал, не получая взамен, не могло сравниться с дружеским общением. Маргарет видела, как отец страдает, не осознавая этого. Ему недоставало общения с мужчинами. В Хелстоне всегда были поводы для обмена визитами с соседскими священниками, а поселяне, трудившиеся на полях, либо неторопливо бредущие домой по вечерам, либо присматривавшие за скотиной в лесу, охотно вступали в беседу. Но в Милтоне все были слишком заняты для неспешных бесед и обмена мыслями. Все, о чем они говорили — это дела, насущные и повседневные. И когда с дневными делами, требующими от них напряжения ума, было покончено, они погружались в ленивое безделье до следующего утра. После того, как заканчивался трудовой день, рабочие уходили то на лекцию, то в клуб, то в пивную — все зависело от уровня развития. Мистер Хейл подумывал о том, чтобы прочитать курс лекций в некоторых обществах, но скорее по обязанности, чем ради удовольствия. И Маргарет не сомневалась, что эта работа не принесет отцу удовлетворения, если он не посмотрит на нее с некоторой долей оптимизма.