Однако, когда наступил вечер, мисс Мэтти (ибо было единодушно решено, что ввиду легкой простуды портшезом воспользуется она), прежде чем ее упрятали туда, как чертика в коробочку, взяла с носильщиков обещание, что они — что бы ни случилось — не убегут и не бросят ее, запертую в портшезе, на расправу убийцам. Но я заметила, что, после того как они дали требуемое обещание, ее лицо все же, выразило суровую решимость мученицы, и, глядя на меня сквозь стеклянную дверцу, она печально и зловеще покачала головой. Тем не менее мы добрались до дома миссис Форрестер вполне благополучно и только сильно запыхались — ведь речь шла о том, кто быстрее пробежит Темный проселок, и, боюсь, бедную мисс Мэтти порядком растрясло.
Миссис Форрестер сделала кое-какие добавления к обычному угощению в знак признательности за то мужество, с каким мы ради нее пренебрегли столь грозной опасностью. Неизменный ритуал аристократического неведения касательно того, какие яства вздумалось приготовить прислуге, был совершен, и вечер прошел бы в тихой гармонии за преферансом, если бы не увлекательный разговор, который завязался не знаю как, но касался, само собой разумеется, разбойников и грабителей, наводнивших окрестности Крэнфорда, Не отступив, перед опасностями Темного проселка и имея таким образом в запасе доказательство нашей храбрости, а к тому же, возможно, желая доказать, насколько мы превосходим мужчин (videlicet,[122] мистера Хоггинса) в откровенности, мы принялись описывать свои тайные страхи и те предосторожности, которые каждая из нас принимает. Я призналась, что всегда ужасно боюсь увидеть глаза — глаза, которые следят за мной, сверкая в какой-нибудь тусклой, гладкой, деревянной поверхности, и что, если в минуту паники я осмелюсь подойти к зеркалу, я обязательно поверну его обратной стороной, страшась увидеть позади себя глаза, глядящие из мглы. Я заметила, что мисс Мэтти собирается с духом для исповеди, и вот она открыла нам свой секрет. С самого детства, ложась спать, она боялась, что кто-то, спрятавшийся под кроватью, схватит ее за ту ногу, которая еще стоит на полу. Когда она была моложе и подвижнее, сказала она, то обыкновенно прыгала в кровать с некоторого расстояния, чтобы обе ее ноги сразу оказались в безопасности, но ее прыжки раздражали Дебору, которая всегда отходила ко сну изящно, и ей пришлось отказаться от этой предосторожности. Но теперь ее все чаще вновь охватывает былой ужас, особенно после нападения на дом мисс Пул (мы все уже твердо уверовали, что на него действительно было совершено нападение), и тем не менее ей не хочется заглядывать под кровать — как неприятно было бы обнаружить, что там прячется мужчина, увидеть его свирепую злобную физиономию. А потому она кое-что придумала — может быть, я обратила внимание, что она попросила Марту купить ей за пенни детский мячик? Теперь она каждый вечер бросает этот мячик под кровать: если он свободно выкатывается с другой стороны, то можно ни о чем не думать, если же нет… она не забывает при этом держаться за сонетку, чтобы тут же громко позвать Джона или Гарри, словно ожидая, что на ее звонок явятся дюжие лакеи.
Мы все горячо одобрили эту хитроумную выдумку, и мисс Мэтти, погрузившись в умиротворенное молчание, бросила взгляд на миссис Форрестер, словно приглашав ее тоже рассказать о своей тайной слабости.
Миссис Форрестер покосилась на мисс Пул и попыталась слегка переменить тему: она сообщила нам, что взяла взаймы мальчика из соседнего домика, обещав его родителям мешок угля к рождеству и обязавшись каждый вечер кормить его ужином, если он будет ночевать у нее. Когда он явился в первый раз, она объяснила ему его обязанности и, убедившись, что он очень смышлен, вручила ему саблю майора (майор был ее покойным мужем) с тем чтобы на ночь он клал ее себе под подушку, повернув заточенную сторону лезвия к изголовью. По ее мнению мальчуган был необыкновенно сметлив: увидев треуголку майора, он объявил, что с ней на голове берется в любую минуту напугать двух англичан или четырех французов). Однако она вновь принялась втолковывать ему, что времени надевать треуголку или еще что-нибудь у него не будет: едва заслышав где-нибудь шум, он должен тотчас кидаться туда с саблей наголо. Когда я высказала предположение, что подобное кровожадное и категорическое распоряжение может стать причиной несчастного случая, например, Дженни пойдет умываться, а он бросится на нее и проткнет насквозь прежде, чем успеет разобраться, что перед ним вовсе не француз, миссис Форрестер объяснила, что ничего подобного не ожидается, так как он спит необыкновенно крепко и по утрам его приходится долго трясти или обливать холодной водой, чтобы разбудить. Наверное, столь глубокий сон объясняется тем, что он ужинает очень плотно — бедняжка дома жил впроголодь, и она велела Дженни кормить его вечером получше.
Эта история, однако, не могла заменить признания в тайных страхах, и мы принялись уговаривать миссис Форрестер сказать нам, что, по ее мнению, могло бы внушить ей наибольший ужас. Она помолчала, помешала в камине, задула свечи, а затем произнесла звучным шепотом:
— Привидения!
И она посмотрела на мисс Пул, словно заявляя, что это так и что она от своих слов не отступит. Подобный взгляд сам по себе уже был вызовом. И мисс Пул обрушила на нее дурное пищеварение, игру воображения, обман зрения и еще немало доводов, почерпнутых у доктора Феррьера и доктора Хибберта. Мисс Мэтти, как я упоминала раньше, питала некоторую веру в привидения, а потому то немногое, что она сказала, поддерживало точку зрения миссис Форрестер, которая, ободренная таким сочувствием, заявила, что привидения — это часть ее религии и что уж ей-то, вдове майора, известно, чего следует бояться, а чего нет; короче говоря, я никогда ни раньше, ни потом не видела эту кроткую, уступчивую и терпеливую старушку такой разгоряченной.
Все бузинное вино в мире не могло бы в этот вечер смыть воспоминание о разногласиях между мисс Пул и хозяйкой дома. Более того, когда бузинное вино было подано, это послужило поводом для нового спора, ибо Дженни, маленькая служанка, пошатываясь под тяжестью подноса, сообщила, что она совсем недавно собственными глазами как-то вечером видела привидение на Темном проселке — на том самом проселке, по которому нам предстояло возвращаться домой.
Хотя эта последняя мысль пробудила в моей душе довольно неприятное чувство, я все же не могла не улыбнуться положению Дженни, напоминавшему положение свидетельницы, которую подвергают перекрестному допросу прокурор и адвокат, не стесняясь задавать наводящий вопросы. Сама я пришла к заключению, что Дженни, несомненно, видела нечто такое, чего нельзя было объяснить только несварением желудка. Дама в белом и без головы — вот что она показала на допросе и вот на чем продолжала настаивать, поддерживаемая сознанием, что хозяйка втайне ей сочувствует, с каким бы испепеляющим презрением ни смотрела на нее мисс Пул. И не только она, но и многие другие видели эту безголовую даму, которая сидела у придорожной канавы, ломая руки; точно от горя. Миссис Форрестер время от времени бросала на нас торжествующие взгляды, но ведь ей-то не предстояло пройти по Темному проселку, прежде чем она могла бы спрятаться под своим одеялом.
Одеваясь, чтобы отправиться домой, мы благоразумно не заговаривали о безголовой даме — ведь нам не были известно, не находятся ли ее призрачная голова и уши где-то поблизости и не существует ли между ними и злополучным телом у Темного проселка какой-либо духовной связи. А потому даже мисс Пул чувствовала, что об этих материях не следует говорить легкомысленно, дабы не раздражить и не оскорбить это горюющее туловище. Во всяком случае, так мне показалось, ибо вместо то чтобы весело болтать, как водилось во время этой процедуры, мы завязывали ленты наших накидок с самым похоронным видом. Мисс Мэтти плотно задернула занавески на дверцах портшеза, чтобы не увидеть чего-либо неприятного, и носильщики (то ли воодушевленные близостью конца своих трудов, то ли потому, что дорога шла под гору) припустили так бодро и резво, что мы с мисс Пул еле поспевали за ними. Мисс Пул совсем запыхалась и была способна лишь умоляюще повторять «не покидайте меня!» и с такой силой цепляться за мой локоть, что я не покинула бы ее, явись перед нами хоть сто привидений. Какое это было облегчение, когда носильщики, устав от тяжести своей ноши и от собственной быстроты, остановились отдохнуть как раз там, где к Темному проселку подходит дамба Хедингли! Мисс Пул отпустила меня ухватилась за одного из носильщиков.
