− А, юная мисс! Вы поздно легли прошлой ночью, поэтому поздно встали утром. У меня есть для вас новость. Что вы думаете о приглашении на обед? Утренний визит, буквально по росе. Здесь уже побывал викарий ― он зашел по пути в школу. Полагаю, чтобы прочитать нашей хозяйке лекцию о трезвости на благо косарей. Словом, он был здесь еще до девяти, когда я спустился вниз. И нас пригласили отобедать у них сегодня.

− Но Эдит ждет моего возвращения, я не могу пойти, — ответила Маргарет, радуясь, что у нее есть хороший предлог отказаться.

− Да, я знаю. Я так и сказал ему. Я подумал, вы не захотите пойти. Но если вы захотите, приглашение остается в силе.

− О, нет! — сказала Маргарет. — Давайте придерживаться нашего плана. Давайте отправимся в двенадцать. С их стороны очень любезно, но я, в самом деле, не могу пойти.

− Очень хорошо. Не мучайте себя. Я все организую.

До того, как они уехали, Маргарет незаметно прошла на задворки сада викария и сорвала маленький колючий отросток жимолости. Она бы не сорвала цветок вчера из страха, что ее заметят, и ей придется объяснять свои мотивы и чувства. Но вернулась она через пустырь — место, где царила прежняя очаровательная атмосфера. Обычные звуки жизни казались более музыкальными, чем где-нибудь еще в целом свете, свет — более золотистым, жизнь — более спокойной и полной мечтательного удовольствия. Вспоминая свои вчерашние чувства, Маргарет сказала себе:

− И я тоже постепенно меняюсь — в этом и в том, а теперь я разочарована и раздражена, потому что все не так, как я себе рисовала, и реальность не настолько прекрасна, как я представляла. О, Хелстон! Я никогда не полюблю никакое другое место так, как полюбила тебя.

Несколько дней спустя она пришла в себя и решила, что очень рада, что снова увидела Хелстон. Для нее он останется самым красивым местом в мире, но там было столько воспоминаний, связанных с прошлым и, особенно с ее отцом и матерью, что вряд ли она когда-нибудь сможет снова вернуться туда.

Глава XLVII

Настоятельная потребность

«Опыт, как бессильный музыкант, держит

Терпенья струны в своих руках.

И звуки, что понять не в силах,

Бога. И волею Своей он их ослабит

В унылом и запутанном миноре».

Миссис Браунинг «Запутанная музыка»

Примерно в то же самое время Диксон вернулась из Милтона и вновь стала служанкой Маргарет. Она привезла бесчисленные милтонские истории: как Марта переехала в дом к мисс Торнтон, когда та вышла замуж; подробный рассказ о подружках невесты, платьях и завтраках; и о том, что люди в Милтоне считают, что мистер Торнтон устроил слишком пышную свадьбу, учитывая, что он много потерял из-за последней забастовки и ему пришлось платить за нарушение контрактов; и о том, как мало денег выручили с продажи мебели, за которой Диксон так заботливо ухаживала, досадно, если вспомнить, сколько богатых людей живет в Милтоне; как миссис Торнтон пришла однажды и дешево купила две или три вещи, а на следующий день пришел мистер Торнтон и, желая приобрести несколько вещей, предложил вопреки ожиданиям и к удовольствию очевидцев большую цену, чем, как заметила Диксон, восстановил справедливость. Если миссис Торнтон заплатила мало, мистер Торнтон заплатил слишком много. Мистер Белл прислал всевозможные указания относительно книг, но их было трудно понять — он был таким привередливым. Если бы он приехал сам, все было бы сделано правильно, но письма всегда были и всегда будут только запутывать дело. Диксон мало рассказывала о Хиггинсах. Ее память обладала склонностью к аристократизму и была ненадежна всякий раз, когда дело касалось простолюдинов. Она полагала, что с Николасом было все в порядке. Он несколько раз приходил и спрашивал, нет ли весточки от мисс Маргарет… единственный человек, который справлялся о ней, кроме мистера Торнтона. А Мэри? О, конечно, она в порядке — рослая, здоровая и неряшливая девица. Она слышала или, возможно, это ей только привиделось, хотя было бы странно, если бы ей являлись видения, связанные с такими людьми, как Хиггинсы, что Мэри пошла работать на фабрику мистера Торнтона, потому что ее отец хотел, чтобы она научилась готовить. Но что эта бессмыслица могла означать, она не знала. Маргарет согласилась с ней, что история слишком непонятна, чтобы быть видением. Все же ей было приятно, что теперь рядом с ней есть та, с которой она могла поговорить о Милтоне и о людях, живущих там. Диксон не очень любила разговоры на эту тему, желая оставить ту часть своей жизни в тени. Ей больше нравилось вспоминать слова мистера Белла, в которых он намекнул ей, что хочет сделать Маргарет своей наследницей. Но молодая хозяйка не одобряла и не потакала ее лукавым расспросам, в какую бы форму — подозрения или утверждения — они ни были облечены.

Все это время Маргарет испытывала странное, необъяснимое желание услышать, что мистер Белл уехал по своим делам в Милтон. Из разговора, состоявшегося между ними в Хелстоне, они оба хорошо понимали, что объяснение, о котором она просила, должно быть дано мистеру Торнтону только на словах, но никоим образом не должно быть ему навязано. Мистер Белл был не любитель вести переписку, но время от времени, пребывая в хорошем настроении, писал длинные или короткие письма, и хотя Маргарет, получая от него весточки, не питала никакой определенной надежды, она всегда откладывала их с легким сожалением. Он не собирался в Милтон — во всяком случае, он ничего об этом не писал. Что ж, ей придется быть терпеливой. Рано или поздно туман должен рассеяться. Письма мистера Белла были совсем на него не похожи. Это были короткие жалобы, каждый раз с легкой ноткой горечи, что так не вязалось с его натурой. Он не надеялся на будущее, а, скорее, сожалел о прошлом и тяготился настоящим. Маргарет подумала, что он, должно быть, неважно себя чувствует, но в ответ на свой вопрос о его здоровье она получила короткую записку, в которой говорилось, что эта старомодная жалоба называется хандрой. Он страдает от этого, и пусть она сама решит, душевная это тоска или физическая, но ему хотелось бы побаловать себя ворчанием и не докладывать каждый раз о своем здоровье.

Следуя просьбе мистера Белла, Маргарет больше не спрашивала его о здоровье. Как-то Эдит случайно проболталась о своем разговоре с мистером Беллом во время его последнего визита в Лондон, из которого Маргарет заключила, что он намерен взять ее с собой осенью в Кадис, чтобы она навестила брата и невестку. Она спрашивала и переспрашивала Эдит до тех пор, пока кузина не устала и не заявила, что больше ничего не помнит. «Он сказал лишь только, что подумывает поехать и лично услышать рассказ Фредерика о мятеже. И что это была бы неплохая возможность для Маргарет познакомиться со своей невесткой. Что он всегда куда-нибудь ездил во время летних каникул, и не понимает, почему он не должен ехать в Испанию. Это все». Эдит надеялась, что Маргарет не хочет покидать их, она так беспокоилась из-за этого. А потом, не зная, что еще особенного сделать, она расплакалась и сказала, что заботилась о Маргарет больше, чем Маргарет о ней. Маргарет успокаивала кузину, как могла, но едва ли могла объяснить ей, как эта мысль о поездке в Испанию — всего лишь Chateau en Espagne^[54] — привлекала и радовала ее. Эдит была склонна считать удовольствие, получаемое без ее участия, невысказанным оскорблением или, в лучшем случае, доказательством безразличия. Поэтому Маргарет пришлось утаивать свою радость, но она находила отдушину, расспрашивая Диксон, когда та одевала ее к обеду, не хотелось бы той увидеть мастера Фредерика и его жену?

− Она — католичка, мисс, верно?

− Полагаю, что… да, конечно! — ответила Маргарет, на мгновение обескураженная этим вопросом.

− И они живут в католической стране?

− Да.

− Тогда, боюсь, я должна сказать, что мне моя душа дороже, чем мастеру Фредерику — его собственная. Я бы находилась в постоянном страхе, мисс, как бы меня не обратили в их веру.