Маргарет не хотелось поощрять его на разговор, отвечая ему и таким образом поддерживая его спор с матерью. Поэтому она повернулась к ней и спросила:
− Как поживает старая Бетти Барнс?
− Я не знаю, — ответила женщина довольно резко. — Мы не друзья.
− Почему? — спросила Маргарет, которая в прежние времена выступала в деревне в роли миротворца.
− Она украла моего кота.
− Она знала, что он ваш?
− Я не знаю. Полагаю, что нет.
− И что? Она не отдала его вам, когда вы сказали, что он ваш?
− Нет! Потому что она сожгла его.
− Сожгла?! — в один голос воскликнули Маргарет и мистер Белл.
− Поджарила его! — объяснила женщина.
Но это ничего не объяснило. Расспросив ее, Маргарет добилась от нее ужасной правды: цыганка-предсказательница убедила Бетти Барнс одолжить ей воскресную одежду мужа, пообещав, что честно вернет ее в субботу вечером, прежде чем Гудмэн Барнс обнаружит пропажу. Встревоженная исчезновением цыганки с одеждой и испугавшись гнева мужа, Бетти обратилась к колдовству. По одному жесткому деревенскому суеверию мученические крики кота, сваренного или зажаренного живьем, заставят, так сказать, силы тьмы исполнить желания палача. Бедная вдова, очевидно, верила в действенность колдовства. Единственное, что ее возмущало, это то, что ее кота выбрали из всех других для жертвоприношения. Маргарет в ужасе выслушала ее и тщетно попыталась образумить эту женщину. Постепенно она заставила женщину принять очевидные факты, логическая связь и выводы из которых были очевидны Маргарет. Но в результате смущенная женщина просто повторила свое первое утверждение, а именно, «конечно, это было очень жестоко, и ей бы не хотелось так поступать, но нет ничего другого, что может дать человеку то, что он желает. Она знала об этом всю свою жизнь, но все равно это было жестоко». Маргарет в отчаянии оставила свои попытки переубедить ее и ушла с тяжелым сердцем.
− Вы порядочная девушка, чтобы не торжествовать надо мной победу, — сказал мистер Белл.
− Почему? Что вы имеете в виду?
− Меня самого. Я ошибался насчет обучения. Любое обучение лучше, чем воспитывать ребенка в настоящем язычестве.
− О, я помню. Бедная маленькая Сьюзан! Я должна навестить ее. Вы не против, если мы зайдем в школу?
− Ничуть. Мне любопытно посмотреть, чему ее учат в школе.
Они не слишком много разговаривали, но продолжили свой путь через лощину, поросшую лесом; даже под его мягкой, зеленой сенью Маргарет не могла избавиться от шока и боли, вызванных рассказом о такой жестокости. Даже сама манера изложения выдала полное отсутствие воображения и сострадания к бедному животному.
Гул голосов, напоминающий жужжание роя пчел, стал громче, как только они вышли из леса на открытую зеленую лужайку, на которой находилась школа. Дверь была широко распахнута, и они вошли. Проворная леди в черном, заметив гостей, приветливо их встретила, ведя себя как хозяйка. Так же по-хозяйски, как Маргарет помнила, ее мать обыкновенно встречала гостей, когда кто-то из редких посетителей, заблудившись, заходил посмотреть школу, только манеры матери были более кроткими и мягкими. Маргарет сразу же догадалась, что это была жена нынешнего викария — преемница ее матери, будь это возможно, она бы избежала разговора. Но через минуту она подавила это чувство и скромно вышла вперед, почувствовав на себе знакомые взгляды и услышав приглушенный шепот: «Это мисс Хейл». Жена викария услышала имя, и ее поведение стало более дружелюбным. Маргарет хотелось, чтобы и чувства ее также стали более снисходительными. Женщина протянула руку мистеру Беллу и сказала:
− Я полагаю, это ваш отец, мисс Хейл. Я заметила сходство. Я очень рада вас видеть, сэр, и викарий тоже будет рад.
Маргарет объяснила, что это не ее отец, и, запинаясь, рассказала о его смерти, размышляя, как бы мистер Хейл перенес поездку в Хелстон, если бы таковая произошла, как полагала жена викария. Она не слышала, что говорила миссис Хепворт, предоставив мистеру Беллу отвечать на вопросы, а сама тем временем искала старых знакомых.
− А! Я вижу, вам хотелось бы провести занятие, мисс Хейл. Я знаю это по себе. Первый класс, встаньте для урока по грамматике с мисс Хейл.
Бедная Маргарет, чей визит был воспоминанием и ни в коей мере не проверкой, чувствовала себя так, будто ее принудили. Но так как ее заставили встретиться с маленькими, нетерпеливыми созданиями, когда-то хорошо с ней знакомыми, которые торжественно принимали крещение от ее отца, она села, почти растерянно рассматривая изменившиеся черты лиц девочек, незаметно от всех подержала Сьюзан за руку минуту или две, пока первый класс искал свои книги, а жена викария подошла так близко к мистеру Беллу, насколько леди может себе это позволить, и, держа его за пуговицу, объясняла ему фонетическую систему, а потом пересказывала разговор, который у нее состоялся с инспектором.
Маргарет склонилась над книгой и ничего не видела, только слышала гул детских голосов, «как в прежние времена», подумала она, и на ее глаза навернулись слезы, как вдруг повисла пауза — одна из девочек запнулась не зная, как назвать слово «а».
− «А» — неопределенный артикль, — сказала тихо Маргарет.
− Прошу прощения, — сказала жена викария, вся внимание, — но мы преподаем по Милсому, который называет «а»… кто помнит?
− Абсолютное прилагательное, — ответило полдюжины голосов одновременно. И Маргарет села сконфуженная. Дети знали больше, чем она. Мистер Белл отвернулся и улыбнулся.
За весь урок Маргарет больше не произнесла ни слова. Но как только он закончился, она тихо подошла к своим любимицам и немного поговорила с ними. Из девочек они превратились в девушек, ее память была лишена воспоминаний об их быстром взрослении, так же как они успели забыть ее за три года отсутствия. Все же Маргарет была рада снова увидеть их всех, хотя к удовольствию примешивалась печаль. Когда занятия в школе закончились, был еще ранний летний вечер. И миссис Хепворт предложила Маргарет и мистеру Беллу проводить ее до прихода и посмотреть на… слово «улучшения» почти слетело у нее с языка, но она заменила его более осторожным словом «новшества», которые сделал нынешний викарий. Маргарет отнеслась совершенно безразлично к этим новшествам, которые вмешались в ее теплые воспоминания о том прежнем доме. Но ей еще раз хотелось увидеть старый дом, несмотря на боль, которую она испытает.
Приход так изменился и внутри, и снаружи, что испытываемая боль оказалась слабее, чем она ожидала. Это место уже не было прежним. Сад, газон, бывало, так изящно подстриженный, что даже опавший розовый лепесток казался пятнышком, нарушающим порядок и гармонию, были усеяны детскими вещами. Сумка мраморных шариков — здесь, обруч — там, соломенная шляпа висела на розовом кусте, как на вешалке, сломав длинные, красивые ветки, увешанные цветами, за которыми в прежние времена так любовно ухаживали. Маленький коридор, застеленный половиками, был заполнен вещами из веселого, здорового, бурного детства.
− Ах! — сказала миссис Хепворт, — вы должны простить нас за беспорядок, мисс Хейл. Когда детскую закончат, я буду настаивать на порядке. Я полагаю, мы переделываем под детскую вашу комнату. Как вы обходились без детской, мисс Хейл?
− Нас было только двое, — ответила Маргарет. — Я предполагаю, у вас много детей?
− Семь! Посмотрите! С этой стороны мы вставили окно на дорогу. Мистер Хепворт тратит неимоверное количество денег на этот дом. Но на самом деле он был едва пригоден для жилья, когда мы приехали… я имею в виду для такой большой семьи, как наша, конечно.
Каждая комната в доме была изменена, кроме той, о которой говорила миссис Хепворт, — бывшего кабинета мистера Хейла. Зеленый полумрак и восхитительная тишина этого места приучали, как он говорил, к размышлению, но, возможно, в некоторой степени формировали характер, более подходящий для размышлений, чем для поступков. Новое окно выходило на дорогу и имело много преимуществ, на которые указала миссис Хепворт. Из него можно было видеть «заблудших овец» ее мужа, которые незаметно, как они, вероятно, надеялись, брели к притягательной пивной, но на самом деле за ними наблюдали. Деятельный викарий следил за дорогой даже во время написания традиционных проповедей и всегда держал под рукой шляпу и трость, чтобы преследовать своих прихожан, которым приходилось бежать со всех ног, чтобы скрыться в «Веселом Форестере» прежде, чем трезвенник викарий остановит их. Все члены семьи были энергичны, проворны, громкоголосы, добродушны и не слишком беспокоились о деликатности своих манер. Маргарет боялась, что миссис Хепворт поймет, что мистер Белл притворяется, выражая восхищение всем тем, что особенно раздражало его вкус. Но нет! Она восприняла все буквально и без малейшего сомнения, на что Маргарет не могла не указать ему, когда они медленным шагом возвращались из дома священника в гостиницу.
