Поднимаясь по винтовой лестнице на первый этаж, Локлан удивился, увидев сидящего в узком пролете высокого окна своего второго пленника, который таковым, в сущности, не являлся, однако, застать его здесь, да еще сладко спящим в сидячей позе, было по меньшей мере странно. Вил сидел в окне боком, прислоняясь спиной к холодной стене, с закрытыми глазами, и грудь его мерно раздувалась и опадала. Одна нога была согнута в колене и служила упором, вторая болталась в воздухе, не доставая до пола. На нем был новый костюм, подаренный Ракли вместо тех жалких лохмотьев, в которых он явился из леса на заставу, и старые башмаки Локлана, из которых тот давно вырос, но которые уже не достались по наследству младшему брату. Странный человек. Похож на вабона, речь понятна с трудом, делает вид, будто не знает, какое сокровище принес, и ведет себя так, словно тяготится Вайла’туном и рвется домой, правда, неизвестно куда. В замке его встретили с должным почетом. Локлан лично представил его большинству эделей, пришедших хоть одним глазком взглянуть на легендарные доспехи и меч Дули, а Ракли распорядился предоставить ему как гостю отдельные покои и даже приставил слугу. При этом, разумеется, парня лишили любого оружия, даже сломанного ножа, которым он, похоже, весьма дорожил, а роль «слуги» досталась одному из лучших сверов гарнизона, прославившегося своей недюжинной силой и умением разделываться с противником голыми руками. Того, что он не пленник замка, не понимал, вероятно, только сам Вил.
При всей невнятности своих ответов, из двух пленников он был наиболее разговорчив. Локлан провел с ним не один вечер, задавал вопросы, терпеливо выслушивал сбивчивые ответы, сам рассказывал внимательному собеседнику о вещах, про которые в Вайла’туне знали даже малые дети, но которым тот искренне изумлялся, постепенно становясь все грустнее и грустнее. Особенно сильное впечатление на него произвело то обстоятельство, что Локлану незнакомы такие странные названия, как «Англи» и «Ирланди». Судя по его словам, так называлась страна, откуда он был родом, а также страна, где жили люди, подобные шеважа, такие же рыжие, правда, не такие дикие. Когда Локлан попытался уточнить, где же эти страны расположены и на всякий случай вывел гостя на свою обзорную площадку, тот растерялся и пришел в еще большее унынье. Он не узнавал ничего из того, что открывалось с высоты замка, и лишь подавленно молчал, когда Локлан спрашивал, каким же образом ему удалось попасть в Торлон, страну вабонов, если он не знает, в каком направлении лежит его собственная Англи.
Позже выяснились еще более странные обстоятельства. Вил начал плести что-то о своей смерти и глупых родичах, которые, решив, что он умер, взяли и, недолго думая, закопали его в ящике под землю. Вабоны хоронили покойников как есть, без всяких ящиков, разве что те, которые умерли своей смертью, закапывались лежа, чтобы не растревожить их сон, а погибшие на поле брани – сидя или стоя, как правило, с оружием в руках, чтобы в случае необходимости, отразить нападение убитых ими в прежней жизни противников. Каким образом оказалось, что Вил умер, а теперь жив-здоров, было неясно, похоже, самому рассказчику. Локлан терпеливо выслушивал его сбивчивые истории лишь потому, что в одном не могло быть сомнений – именно Вил, каким бы чудным и сумасбродным он ни казался, принес на заставу замечательные доказательства героической гибели Дули, предка рода Локлана. Даже сомневавшийся всегда и во всем Ракли при виде заветного меча со знаменитой надписью «Охрани да укрепи», сделанной сказочным мастером железных дел, кузнецом Эшем, пришел в восхищение и, не раздумывая, объявил кольчугу, шлем и меч истинными и священными. Более того, вскоре Локлану удалось выяснить у Вила, что тот обнаружил в Мертвом Болоте не только эти вещи, но и скелет великого воина, причем в полном облачении, и просто поленился захватить с собой все остальное. Щита и копья, правда, он как будто не видел. Тем самым Вил выдал себя как человека и в самом деле совершенно не причастного к традициям вабонов, незнающим их сказаний и не чтящим их истории. Да он этого и не скрывал, с откровенным интересом удивляясь многим вещам, представлявшимся Локлану более чем заурядными.
Пожалуй, единственное, что удивило Локлана неприятно и что не давало покоя, было то неподдельное равнодушие, с каким Вил вступил в стены замка. На прямой вопрос, неужели он не поражен его мощью и размерами, гость с примечательной непосредственностью заметил, что, мол, «у нас в Англи замки встречаются сплошь и рядом, хотя, конечно, таких красивых мало». Его удивил разве что светлый цвет стен и башен. По его словам, в Англи, где бы она ни была, замки строят темные и мрачные, а светлый камень отдают… тут он перечислил названия построек, неизвестных Локлану, нечто вроде «сборов» или «заборов». Зачем расходовать на заборы столь драгоценный материал, Локлан не понял, однако решил переспросить в следующий раз.
Он потрепал спящего по плечу.
Вил открыл глаза и чуть не упал, потеряв равновесие. Вид он имел заспанный и растерянный, но пытался улыбнуться.
– Почему ты не у себя? – поинтересовался Локлан. – Не понравилась кровать?
– Кровать хорош. Чисто ложе. – Вил даже руками всплеснул. – Смотреть хотел на улица. Надо дом искать. Идти надо.
– Куда же ты отсюда пойдешь? Или не слышал, что творится? Шеважа в лесу, нас, говорят, обложили со всех сторон. Сперва с ними совладаем, дорогу расчистим, а там уж можно будет и о доме твоем подумать.
– Лихие всюду есть, – махнул рукой Вил, косясь на кожаную сумку Локлана, из которой торчал батон колбасы. Было непонятно, называет ли он «лихими» шеважа или рассчитывает на смелость своих новых друзей. – Завтрак?
– Это не мне. – Локлан замялся, вовсе не собираясь откровенничать с посторонним. – Если проголодался, могу угостить. А то сам на кухню сходи, что найдешь – твое.
Уил не понял, чего от него хотят.
Этот Локлан говорил приветливо, медленно и разборчиво, но в словах его то и дело слышался какой-то подвох. Так что Уил предпочитал не переспрашивать, а молчаливо соглашаться. Увидев, куда его привели из лесной чащи, всех этих закованных в броню пеших и конных рыцарей, большой город у подножья утеса и неприступный замок на его вершине, он с огромным трудом скрыл от посторонних глаз охвативший его трепет, точнее, страх, и теперь все больше помалкивал, опасаясь сболтнуть лишнего. На всякий случай, правда, он сделал вид, будто на родине лицезрел подобную каменную мощь чуть ли не каждый день, однако, похоже, ему не слишком поверили.
Здешние люди вообще выглядели недоверчивыми и подозрительными. В комнату, которую ему отвели в этой башне, сразу же нагрянуло несколько слуг, пожелавших не столько помочь ему обустроиться, сколько поглазеть на нового жильца. Среди них было несколько довольно миловидных девушек, однако взгляды их показались ему чересчур заинтересованными, чтобы ответить им вежливым отказом или ничего не значащей улыбкой. Одним словом, оказавшись в центре внимания, он с непривычки так растерялся, что наверняка произвел на всю честную компанию впечатление заносчивого барчука, каковым отродясь не был даже в наиболее удачные с точки зрения торговли года. Деньги у него водились всегда, пусть и не настолько много, чтобы ему оказывали такой почет, как здесь, но достаточно для того, чтобы превратить кого-нибудь другого, менее совестливого, в самолюбивого выскочку и ловеласа. Он был верен своей Мэри тогда и не собирался изменять сейчас, пусть даже нынешнее его положение вызывало целую кучу вопросов, обращенных к ней и ее семейству. Не без труда выпроводив слуг и служанок, он с любопытством осмотрел свое новое жилье, поклявшись, что не задержится в нем надолго. Однако прошло вот уже сколько дней, а он все еще пользуется гостеприимством странных хозяев и, страшно подумать, постепенно свыкается с подобной жизнью!
В Уинчестере их с Мэри дом стоял в общем-то неподалеку от замка градоначальника, всеми почитаемого графа Годвина, которого ему не раз приходилось видеть скачущим мимо их калитки впереди почетного эскорта с охоты или на охоту, но в самом замке он был всего лишь однажды, когда жене графа вздумалось облачить свою дворовую в одинаковую одежду. Уил был приглашен на смотрины, привез с собой целый ворох ткани и так нервничал, надеясь получить заказ, что почти не смотрел по сторонам, а когда в последний момент графиня передумала, с позором удалился, ругая себя еще и за то, что ничего как следует не увидел. Ему всегда казалась, будто жизнь в замке необыкновенна и замечательна, особенно если проводишь все дни то на рынке, то на соседних овчарнях, выгадывая на мелочах из боязни проиграть по-крупному и мечтая так поставить дело, чтобы на тебя работали другие, а ты бы только и знал, что считал барыши да путешествовал. Например, в Лондон. А то и дальше, на собственном баркасе, через пролив, в далекую Францию, откуда, как говорят, давным-давно на острова переселились первые их обитатели. Чего только ни рассказывают умные люди!
