Принимая во внимание насущную необходимость для человечества массовой колонизации Корнуэллы, Верховная комиссия по освоению космоса большинством в два голоса санкционировала ликвидацию корнуэлльской саранчи!..

…Джошуа Митт тоже давно ужо устал спорить с Мэрфи. Но он упорно продолжал стоять на своем.

— А дело в том, что для ничему и никому не нужного, как вы выражаетесь, атавизма корнуэлльской эволюции саранча слишком надежно приспособлена к любым внешним условиям. Вдумайтесь: совершенная система защиты, невероятная жизнеспособность, универсальность питания, великолепнейшие адаптивные способности… Неужели все это просто так, ни для чего? Природе подобная расточительность нехарактерна…

— Дорогой комиссар! Вы путаете причину со следствием. Саранча так прекрасно защищена вовсе не потому, что выполняет какую-то очень важную не понятую нами функцию. Наоборот, она выжила и не подверглась дальнейшей эволюции именно потому, что выработала в свое время эту самую приспособляемость!

— Однако вас не проймешь!

— Так же, как и вас!

— И все-таки, неужели вам никогда не приходило в голову, что роль саранчи в биоценозе Корнуэллы могла остаться не раскрытой из-за однобокого подхода ваших экспертов?

— Думайте, что говорите — однобокий подход! Да во всем жизненном цикле насекомых не осталось ни единой секундочки, которая не была бы изучена ими вдоль и поперек!

— Вот именно — в жизненном цикле! Ваших консультантов интересовало только то, что связано с жизнью саранчи. Корифеев давил груз привычных представлений, инерция мышления: упаси бог, помыслить нечто такое, что не укладывается в рамки стандартных теорий! А ведь все так просто: раз изучение жизни насекомых не дало результатов, может быть, разгадка кроется…

Мэрфи встрепенулся. Слова Митта насторожили его — это было нечто новое, какой-то припасенный под занавес важный козырь. Неужели комиссар все еще надеется, что сумеет переубедить его? Не выйдет! И Мэрфи решительно прервал Митта:

— Ну, знаете, это уж слишком! До такого действительно надо додуматься: искать какую-то мифическую роль, которую якобы играет саранча после собственной смерти! И это говорит биолог! Что за мистика и некрофилия! Какая чушь! А может, вы сейчас заявите, например, что корнуэлльская саранча — это форма разумной жизни? Так говорите прямо, не стесняйтесь — по сравнению с другими вашими заявлениями это будет звучать не так уж нелепо!

— Досужие фантазии — не моя специальность! — вспыхнул в ответ Митт. — Я хочу, чтобы выводы основывались на всех известных фактах и не противоречили ни одному из них. А этого у вас не получается…

— Саранча в сообществе форм корнуэлльской жизни никакой роли не играет — это доказано!

— Живая саранча — верно. Следовательно, напрашивается единственный вывод: какую-то очень важную функцию экологического равновесия Корнуэллы обеспечивает сам процесс ее отмирания! Необходимо разгадать эту загадку. И ни в коем случае ничего против насекомых не предпринимать — вот мое глубочайшее убеждение. Готовящийся удар может вызвать последствия, которые сейчас и представить невозможно!

Мэрфи иронически хмыкнул.

— Мне кажется, — не позволяя больше себя прерывать, с жаром продолжал комиссар, — я нащупал путь к разгадке тайны корнуэлльской саранчи. Поверьте, это важно, необыкновенно важно… Еще немного времени — и я смогу представить твердо установленные факты…

— «Немного» — это сколько?

— Послушайте! Вы же не меньше моего должны быть заинтересованы в установлении истины. Пока не поздно, распорядитесь отменить операцию… Хотя бы отложите ее до следующего цикла размножения саранчи… Разве это изменит хоть что-нибудь в масштабах общечеловеческого прогресса?

Вице-председатель еле сдержал улыбку. До следующего цикла — это почти четыре земных года. Человечество, конечно, такой срок переживет. А сколько миллиардов и триллионов будет стоить эта отсрочка и Межпланетной горнодобывающей, и «Старс инжиниринг», и всем другим, чьими средствами и усилиями должно осуществиться задуманное! Они-то ждать не станут — просто-напросто сожрут «Спейс сафари» почище всякой саранчи — даже косточек не оставят! И вообще, черт его знает, этого фанатика, вдруг он и в самом деле отыскал какую-то ерунду, на основании которой Верховная комиссия пересмотрит с таким трудом добытое решение! Нет, отступать уже никак нельзя — надо бить его, и бить наверняка!

— А где гарантия, что ко времени следующего цикла я опять не услышу тех же самых слов? И вы снова будете утверждать, что вот-вот подойдете к разгадке тайны. А тайны-то никакой не существует! За ликвидацию саранчи высказались крупнейшие ученые. Я понимаю — для вас их авторитет, конечно, не аргумент. Но должны же что-то значить для вас такие категории, как прогресс, достижение человечеством новых высот, неуклонное стремление вперед… Ведь это же просто смешно: какие-то букашки, о которых, кроме плохого, и сказать-то нечего, для вас важнее, чем судьба человечества! У меня создается впечатление, что именно вы проявляете непростительную однобокость взглядов и полное непонимание наших главных принципов и ценностей. Все ваши попытки сорвать операцию еще получат принципиальную оценку: не забывайте — я облечен полномочиями Верховной комиссии. Их выполнение — мой священный долг и обязанность!..

Митт молча собрал записи, медленно встал и тяжело двинулся к выходу. Мэрфи с облегчением вздохнул: пусть комиссар, если хочет, сам обращается в Верховную комиссию. Даже при самых благоприятных для Митта обстоятельствах указание об отмене операции дойдет до Корнуэллы намного позже, чем все будет закончено.

* * *

На посадочной площадке катеров-челноков кипела напряженная работа. От пакгаузов сплошным потоком тянулись на взлетное поле доверху наполненные контейнерами грузовые гравипланы.

Прочный прозрачный фонарь герметически закрывал кабину их гравиплана, и поэтому Мэрфи и Чук могли позволить себе наблюдать за царившей вокруг суетой, сняв тяжелые шлемы. У Мэрфи совершенно не было желания попадаться лишний раз кому-нибудь на глаза, и он распорядился поставить машину как можно дальше от пассажирского павильона, укрывшись в тени какого-то пакгауза, едва ли не единственного, из ворот которого к катерам ничего не везли.

Совсем недавно, печально констатировал про себя вице-председатель, Корнуэлла была охвачена оживлением другого рода. Не отсюда старались лихорадочно отправить все, что только можно, а, наоборот, сюда тек возраставший с каждым днем поток грузов.

Мэрфи саркастически улыбнулся. Уроки истории учат только тому, что они еще никого никогда ничему не научили, — вот, пожалуй, самый универсальный закон из всех, открытых до сих пор человечеством. Ему вспомнились дни проведения операции — его звездные дни. Никогда в жизни не чувствовал себя Мэрфи таким всемогущим и счастливым. К нему сходились все нити гигантского мероприятия, в его распоряжение были предоставлены все имеющиеся на планете ресурсы, весь персонал Межпланетной горнодобывающей корпорации, «Старс инжиниринг», «Спейс нюклеар траст», десятков других могущественных компаньонов.

На Корнуэлле тогда бушевала весна — единое для всей обитаемой Вселенной время пробуждения и расцвета жизни. Могучие инстинкты властно будили во всем живом яростную страсть продолжения рода. Корнуэлльскую саранчу эти инстинкты окрыляли — в самом прямом смысле слова — и собирали в тучеподобные миллиардокрылые стаи, хотя все остальное время года отвратительные насекомые жили порознь и способностью летать не обладали.

С приходом весны саранча спешила отправиться в зоны размножения. Таких зон на Корнуэлле было около тридцати — территорией от полутора до двух тысяч квадратных миль каждая. Насекомые со всей планеты устремлялись сюда, чтобы только здесь и нигде больше отложить яйца и как можно быстрее снова разлететься, возвращаясь в места, откуда начинался перелет и где им предстояло лишь одно — отмереть.

Что толкало их, свершивших свое биологическое предназначение, на это лишенное всякого смысла возвращение? Зов предков? Голос крови? Ностальгия? В то время этого никто еще не знал…