— Не кажется ли вам, что вы стоите большего? — спросил Фрэйтаг.

— Я могу предложить больше, — сказал доктор Каспари. — Сколько? Назначайте сумму сами.

— Вам или вашим друзьям тоже?

— Мне и моим друзьям.

— Это все, что я хотел знать, — сказал Фрэйтаг.

— У вас все равно последнее дежурство, вы сходите на берег и сюда уже больше не вернетесь. Ваша последняя прогулка ничего не значит для вас, однако то, что она вам принесет, могло бы вас обеспечить под старость. Как вы относитесь к моему предложению, капитан?

— На этом корабле вашего предложения никто не примет!

— Я уже отдавал дань восхищения вашему оптимизму — и восхищаюсь опять.

— Да, никто, — повторил Фрэйтаг. — И к тому же брандер не сдвинется с места до тех пор, пока нам не будет дано официальное указание. Мы подчиняемся дирекции.

…Филиппи ждал его, и, когда Фрэйтаг вошел в рубку, он задвинул за ним дверь, запер ее на засов, резко повернулся и уперся ладонями в дверь. На его ястребином лице лежало тихое умиротворение. Большие пальцы его ритмически постукивали по двери, и звук получался полый и определенный, напоминающий дробь барабана.

— Ну?.. — спросил Фрэйтаг. — Что случилось? Ты меня звал?

— Как только это дежурство кончится, я прощаюсь с тобой, — сказал Филиппи.

— Мы все прощаемся, об этом каждый из нас знает.

— Нам больше никогда не быть на одном корабле.

— Ты позвал меня для того, чтобы об этом сообщить? — спросил Фрэйтаг.

— Нет… — сказал Филиппи. — Это было всего лишь вступление. Я хотел сказать тебе, что дирекция уже извещена. Там уже знают, что у нас стряслось.

Фрэйтаг недоверчиво посмотрел на него, нашарил пальцами носовой платок и обернул его вокруг кисти, так что материя натянулась на сгибах.

— Они уже все знают… — сказал Филиппи.

— От кого?

— Я сообщил им об этом. В дирекции знают о том, кто находится на борту и что здесь у нас произошло. Они должны знать обо всем.

— Так… — тихо произнес Фрэйтаг. — Они должны знать обо всем — так ты решил?

— Я считал это своим долгом.

— Гм… Ты, значит, считал это своим долгом…

— Дирекция имеет право знать все!

— Ну и что предпримет твоя дирекция — вот теперь, когда она все знает?..

— Во всяком случае что-нибудь предпримет, и, возможно, больше того, что сделал ты. Они пошлют лодку.

— Ну вот, видишь, это то же самое, что и я думал: они пошлют лодку. И что потом?..

— Теперь произойдет нечто, — сказал Филиппи. — Это я тебе говорю.

— Ты такой же, как все, — сказал Фрэйтаг, — вы все думаете, что вот-вот что-то должно случиться: вам всем приспичило действовать, это у вас как напасть!

Фрэйтаг смерил его взглядом без горечи, с выражением спокойного разочарования и с таким равнодушием, как если бы видел его насквозь и до дна. Удивлен он не был, удивлен был Филиппи — тем, что не последовало той реакции, которой он ожидал и к которой был готов. Выражение стойкого умиротворения на его лице сменилось неуверенным изумлением, и он оттолкнулся от двери, подошел к столу, на котором стоял наполненный самокрутками ящичек, взял одну, закурил. Он думал обескуражить Фрэйтага, но, натолкнувшись на его неуязвимость, был обескуражен сам.

— Когда придет лодка? — спросил Фрэйтаг.

— Не знаю, — сказал Филиппи.

— Она уже вышла?

— Они ничего не сказали.

— Тогда будем ждать, — сказал Фрэйтаг. — Ждать и готовиться ко всему.

— Что ты этим хочешь сказать?

— То, что я сказал.

* * *

Фрэйтаг положил вахтенный журнал в стол, запер ящик и сунул ключ в карман. Он знал, что сегодня вечером истекает назначенный доктором Каспари срок.

Вечер стоял пасмурный, унылый и хмурый, море было пустынно, корабль лениво рыскал на течении под вялым ветром, который казался усталым над пустынностью моря и нехотя пошевеливал черный шар на сигнальном фале, и острова становились более плоскими, как будто тонули в долине сумерек.

— Кто тебя послал? — спросил Фрэйтаг.

— Он сам, лично, — сказал Золтоу. — В следующий раз он хотел идти за тобой сам.

— Я иду.

— Их только двое, — шепотом сказал Золтоу. — Одного нет. Я удивляюсь, почему это он не выходит из кают-компании.

— Сейчас ты еще кое-чему удивишься.

Он пропустил Золтоу вперед и подумал: «К ним не подступиться. Кто не хочет действовать так, как они, остается в одиночестве. Они хотят любой ценой что-то предпринять, потому что боятся остаться в одиночестве. Их действия связывают их между собой. Наверно, ничто сейчас так не способно связать их друг с другом, как общность действия».

Они молча спустились по трапу, прошли по опустевшей палубе, и Фрэйтаг остановился и еще раз посмотрел на море, опасаясь того, что лодка, которую хотела выслать дирекция, уже идет к ним.

Лодки не было видно, бухта была пустынна.

— Пойдем, — сказал Золтоу. — Мы слишком долго ждем.

Фрэйтаг двинулся вслед за ним в носовую часть корабля, где все они собрались у лебедки и, услышав его шаги, подняли лица и посмотрели на него: спокойно, без горечи, без сожаления; все взгляды остановились на нем: как самолет, попавший в ночном небе в перекрестье лучей прожекторов, так и он стоял под их взглядами, и лица их поворачивались за ним вслед, когда, приблизившись, он проходил сквозь них, а потом медленно повернулся и сделал несколько шагов в обратном направлении. Он остановился, посмотрел на каждого в отдельности — из своей команды и на тех двух — и, наконец, на Фреда, который стоял словно бы в одиночестве за спиной Гомберта. Неожиданно он подошел к Гомберту и сказал:

— Ты почему не на вахте?

Гомберт не ответил, молча, как будто мог изъясняться только таким образом, посмотрел на Эдди, который стоял вместе с доктором Каспари у поручней, потом пожал плечами.

— Почему вы все не там, где вам положено быть? — спросил Фрэйтаг и, видя, что они стоят и молча наблюдают за ним, добавил: — Почему ты не в рубке, Филиппи? А ты, Ретгорн?

Холодная сигарета подрагивала в его губах. Он подошел к Гомберту. Сказал:

— Ты сейчас же отправишься на вахту! Или ты забыл свои обязанности?

— Он останется здесь, — сказал доктор Каспари.

— Он здесь очень хорошо себя чувствует, — сказал Эдди и взял автомат на изготовку.

— Что вы собираетесь делать? Почему вы принуждаете команду находиться здесь, в то время как ей необходимо работать?

— Мне кажется, что вы не с неба упали, — мягким, вкрадчивым голосом произнес доктор Каспари. — Вам известно, что произошло. У вас было достаточно времени для того, чтобы подготовиться и воспрепятствовать тому, на что мы теперь вынуждены пойти.

Фрэйтаг круто повернулся к команде и прокричал:

— Всем идти по своим местам!

Никто не двинулся. Никто не последовал его приказу.

— Перестаньте, капитан, — сказал доктор Каспари. — Не пытайтесь провоцировать то, за что вы не можете нести ответственность, эта роль вам не подходит.

— Что вы затеваете? — сказал Фрэйтаг, хотя уже видел, к чему все шло.

— Мы поднимаем якорь, и вы высаживаете нас на берег — все равно где, главное — на берег. Это не займет у вас много времени: ваш брандер снимется с якоря всего лишь на одну ночь.

— Корабль останется здесь! — сказал Фрэйтаг и приказал машинисту: — Иди к себе и включи свет — уже время.

Золтоу не пошевелился.

— Ну вот видите, капитан, — сказал доктор Каспари. — Ваши люди понимают меня лучше, чем вы. Заметьте, вы оказались в одиночестве. Предупреждаю вас, капитан.

— Ну что ж, тогда попробуйте… — громко проговорил Фрэйтаг. — Идите сюда и попробуйте поднять якорь. Ну, кто первый?..

Он подошел к лебедке, стал спиной к брашпилю, на котором лежали большие кольца якорной цепи, слегка пригнулся и выставил вперед кулаки, готовый защищать брашпиль от любого, кто захочет к нему подойти.

— Ну, что же вы?.. — сказал он.

— Что может быть грустнее вида мужчины, который сам себя выставляет в смешном свете!.. — сказал доктор Каспари. — Вы смешны, капитан. Отойдите от лебедки!