Она родилась в Англии, была на два с половиной года старше Джека. Отец ее, горный инженер, приехал с семьей в Калифорнию, где была острая нужда в специалистах его профиля. По долгу службы отец часто бывал в отъезде, и детьми занималась воспитанная в викторианских традициях мать. Дом Эпплгартов был выдержан во вкусах среднего класса с элементами европейской культуры, что показалось Джеку Лондону, на фоне провинциального американского Дальнего Запада, тем более романтичным и привлекательным.

Мэйбл окончила в Окленде среднюю школу и в 1893 году поступила в Калифорнийский университет, обнаружив интерес к социальным наукам и искусству. С Джеком, на следующий год, ее познакомил брат Тэд. Будущему писателю в ту пору исполнилось всего восемнадцать лет. Знакомство юных людей и последующее развитие их чувств достоверно описаны в «Мартине Идене».

Джек, поступив в университет не без влияния Мэйбл, тоже специализировался по гуманитарным наукам и литературе. Вскоре он, правда, разочаровался в тех знаниях, которые давали ему профессора в Беркли, и, оставив в начале второго семестра университет, уехал за золотом на Аляску. Он писал Мэйбл с Клондайка, а вернувшись, встречался с ней. Он навещал ее в Сан-Хосе, что в сорока милях от Окленда. Это солидное расстояние Джек преодолевал на велосипеде.

В свое время Джоан прислала мне прекрасную фотографию. На ней впервые я увидел Мэйбл. Снимок сделан в саду, в Сан-Хосе. На ней Мэйбл и ее подруга Бесси присели на корточки, а Джек прилег у их ног. Две собаки пристроились по бокам. Джек в кепке, хлопчатобумажной куртке, брюки забраны в носки (он приехал на велосипеде), но он при галстуке. Бесси серьезна, смотрит куда-то вправо, вдаль, Мэйбл улыбается, глядит прямо в объектив. Легкая усмешка тронула губы Джека. Он мнет травинку, его взгляд устремлен вниз.

Потрясающая фотография! Симметрично скомпонованная группа отнюдь не едина во взглядах в буквальном и переносном смысле: их мироощущения, как показала жизнь, существенно расходились. Сблизившись, пересекшись в юности, их судьбы роковым образом разошлись. Как известно, поссорившись с Мэйбл, Джек в 1890 году женился на Бесси (брак по рассудку) и, прожив с ней три года, ушел к Чармиан.

Мэйбл не хватило широты взгляда, чтобы по достоинству оценить сочинения начинающего писателя, так не похожие на признанные образцы любимой ею литературы. Джек много рассказывал ей о себе, был не на шутку влюблен и пользовался взаимностью. И все же в трудную годину, в минуты отчаяния он мог бросить ей в письме: «У нас нет общей почвы. Мои стремления вам известны в общих, самых общих чертах, но реального Джека, его мысли, чувства и т. д. вы совершенно не знаете…

Я вел и веду свою битву в одиночку».

Предлог для разрыва был смехотворно ничтожен. О нем рассказала со слов мужа Чармиан. Однажды как-то вечером, увлеченный игрой с Тэдом в шахматы, Джек не уделил должного внимания Мэйбл. Выведенная из терпения неучтивостью мальчиков, и прежде всего любимого человека, девушка подошла к столу и смахнула все фигуры наземь. Негодованию Джека не было границ. Он был вне себя. Он не промолвил ни слова, но Мэйбл поняла, что случилось непоправимое.

А на фотографии, подаренной Солом Нотом, стройная молодая женщина снята во весь рост. Несколько удивленное лицо (саксонский тип), завитки волос прикрывают высокий лоб, слегка, в полуулыбке раскрыт рот. Правильные, приятные, когда приглядишься, черты, поначалу показавшиеся мне заурядными. Нет, она, вне сомнения, привлекательна, женственна, скромна, что подчеркивается и высоким кружевным воротничком кофточки, и длинным, до пят, платьем с выпушками на плечах и груди, по моде того времени. В руках у Мэйбл ветка малины, и стоит она у малинового куста, прижавшегося к тесовой стене их дома. Здесь Мэйбл выглядит старше — снимок самого начала девятисотых годов. Джек уже женат. Их юношеская любовь потерпела крушение.

Конечно, роман — пусть и автобиографический — все же не документальный очерк. Ни в коей мере не следует отождествлять персонажей художественного произведения с прототипами. Да и видим мы героиню «Мартина Идена» глазами вначале восхищенного, а затем разочарованного героя, то есть искаженную его темпераментом. И все-таки не только в поступках, но и во внешнем облике Руфи Морз немало от Мэйбл Эпплгарт. У родственников последней, которых Солу Ното удалось разыскать, хранится локон ее волос. Волосы в самом деле того поразительного золотисто-желтого отлива, говорит Сол, как и у мисс Морз.

Вину за охлаждение чувств Мартина Идена Лондон всецело возложил на хрупкие плечи Руфи. И он не мог не понимать, сколь серьезно преувеличивает ответственность юного создания. Ведь в крушении любви были повинны обе стороны. Послушный логике романа, писатель явно пережимал, изображая героиню педантичной, поверхностной и тщеславной, буржуазной во всем. При всех ее слабостях Мэйбл не была таковой. Именно поэтому, надписывая в 1909 году экземпляр «Мартина Идена» в подарок Мэйбл, Джек Лондон просил, себе в оправдание, чтобы она (и те, кто прочтут эту книгу) не искала параллелей к персонажам, выведенным в романе.

По-видимому, Мэйбл не обиделась — слишком много в книге было значительного и достоверного, связанного с прекрасными и дорогими годами их молодости (на борт «Снарка», где писался роман, Лондон брал пачку своих писем к ней). Во всяком случае до конца дней они оставались друзьями. Он регулярно дарил ей свои книги, снабжал их милыми надписями, в которых порой опять упоминал о былом.

В 1910 году Мэйбл вместе с матерью или с кем-то другим из семьи (не установлено), откликнувшись на приглашение Джека, гостила на его ранчо. Об этом есть упоминание в дневнике Чармиан, которая ревниво относилась ко всем особам женского пола, посещавшим ранчо, а к приезду Мэйбл, естественно, с утроенным вниманием: «Эпплгарты уехали рано утром, и я вздохнула свободно. Они совершенно невыносимы». В другой раз Джек и Мэйбл встретились три года спустя, на просмотре фильма «Морской волк».

Мэйбл так и не вышла замуж. Она работала кассиршей в городском саду, делопроизводительницей в лавке по продаже изделий домашних хозяек, личным секретарем одной состоятельной леди. Как гласят справочники, в Сан-Хосе она числилась среди активисток унитарианской церкви.

Здоровье ее было весьма и весьма слабым. У Мэйбл обнаружилась скрытая форма туберкулеза, к сожалению выявленного слишком поздно. В декабре 1913 года ее поместили в госпиталь, а 19 февраля 1915 года «златокудрого ангела» Джека Лондона не стало. Ей минул всего лишь сорок один год. Джек в тот момент был на Гавайях. Он тоже был атакован болезнями, ему оставалось жить менее двух лет.

Время моего визита в Калифорнию подходит к концу. Понимаю: невозможно охватить необъятное. Для Хантингтонской библиотеки, что находится в Сан-Марино, пригороде Лос-Анджелеса, у меня остается всего три-четыре часа. За это время просматриваю дневники Чармиан. Небольшого формата блокноты, переплетенные в кожу книжечки, календари — с 1900 по 1917 год.

Сравнительно недавно приобретенные библиотекой дневники сразу привлекли внимание исследователей. В прошлом году американский литературовед Кларис Сташ закончила биографию Чармиан. Вскоре ее книга должна увидеть свет, и мы получим возможность подробнее поговорить о судьбе спутницы Джека Лондона.

Кое-что дневники раскрывают и уточняют, но порой и озадачивают. Так, просматривая ее записи от января 1916 года, я не смог обнаружить ни слова о дне рождение Джека Лондона. А ведь 12 января ему исполнилось ровно сорок лет. Они отдыхали в этот момент на Гавайях, он не здоров. Возможно, об этом дне не вспомнил даже юбиляр. А верная, любящая жена?! Почему не удостоена упоминания эта знаменательная дата в ее дневнике, остается загадкой.

* * *

Итак, я на пути на родину. Сокрушаюсь краткости визита, переживаю и уповаю на будущее. Испытываю неудовлетворенное, но отрадное чувство от встреч с замечательными, так помогшими мне людьми, от окрепшего убеждения, что слава писателя-реалиста, представителя передового искусства, которого реакционеры с завидным упорством пытались (и все еще пытаются!) задвинуть на задворки американской литературы, не померкла, а, напротив, прочно, на века утвердилась на его родине. Пророческими оказались слова его соотечественника, известного прогрессивного литературоведа Максуэлла Гайсмара, сказанные более двух десятилетий назад: «Вытравить Джека Лондона из национальной литературы невозможно. Для этого он слишком могуч, слишком страшен, слишком крепко вошел в историю и стал влиятелен, для этого он слишком интересен, привлекателен и богат фактами».