— Вы спросите, где я беру материал? — предварил наш вопрос Таманулла. — Здесь же, неподалеку, в горах. Но предпочитаю самшит, что растет в роще отца.

Подошел Ширали, вставил робкое словечко. Отец протянул ему напильник. Мальчик принялся обтачивать деталь.

— Что дает мне это ремесло? — продолжал Таманулла. — Отвечу не задумываясь, потому что уже не раз задавал себе этот вопрос. Острее чувствуешь, что ты нужен людям, что приносишь им радость, а потом невольно ощущаешь нескончаемость жизни. Ведь колыбель— это символ продолжения рода человеческого. Не случайно в Гобустане, неподалеку от Баку, нашли древнее поселение людей, где одно из наскальных изображений — детская колыбель…

Покидая дом мастера, я подумал, как важно, чтобы дело, которое принял он когда-то от отца, перешло в надежные руки. И потом, вспоминая слова Тамануллы, сказанные на прощанье, все больше укреплялся в мысли, что так оно и случится: «Сын мой, Ширали, уже помогает мне. Хочу взять его весной с собой в горы. Есть у наших резчиков поверье: кто увидит цветущий самшит, будет счастливым и добрым мастером. Пусть посмотрит, как цветет самшит в роще, которую вырастил его дед…»

Юрий Сушко

ПРИПЛЫЛ из XV ВЕКА

Очерк

Художник И. Гансовская　

Сообщение сотрудников Ленинградского отделения Института археологии Академии наук СССР Г. Зайцева и Ю. Маркова было предельно лаконичным: по данным радиоуглеродного анализа, возраст взятого у острова Хортица «обломка дерева» равен 550 (плюс-минус 40) годам и, следовательно, относится к XV в. Обломок этот — фрагмент лодки, которой пользовались наши далекие предки.

…Старый мастер свалил дуб, как следует обтесал его могучий ствол. Потом со всех сторон осмотрел свою заготовку и решил: пусть будет челн, крепкий и надежный. Не день и не два работал топором и теслом, пока наконец не позвал на днепровский берег соплеменников, чтобы показать им свою работу. Смотрите, люди!

Челн сохранил естественную округлость ствола, нос заострен снизу и с боков, а в верхней части небольшая, вогнутая площадочка, на которую можно было укладывать рыбацкие сети или якорный камень. Все, кажется, предусмотрел славянин. Края бортов несколько свел к середине, чтобы не захлестывали волны, проделал в носовой части отверстие — и челн можно было тащить против течения или через пороги на длинном ремешке. А корму он сделал широкой, чтобы гребец мог удобно на ней устроиться, для ног же оставил упоры — два крутых выступа.

С помощью родственников мастер столкнул свою лодку в реку, вскочил в нее и сильно оттолкнулся длинным шестом. Потом для тех, кто остался на берегу, он продемонстрировал иной способ управления челном: стал делать быстрые-быстрые гребки на манер каноэ. В челне можно было даже стоять.

Наверное, не одно лето ходил мастер на своей лодке, преодолевая просторы Славутича. Места в плоскодонке хватало еще на двоих-троих, и тогда начиналась большая рыбалка. Но однажды «капитан» все-таки не справился с властным течением, и волны бросили судно на скалистые пороги. Крепкое дерево не выдержало: пробоина! За считанные минуты борта сровнялись с водой и исчезли. Лодка осталась на дне на долгие пять столетий.

…Был самый обычный рабочий день экспедиции подводных археологических работ Запорожского краеведческого музея и клуба любителей гидроархеологии. Воды Старого Днепра были немного зеленоватыми и на удивление прозрачными. Юра, Вязовский, кузнец Днепровского алюминиевого завода, а во время отпусков и выходных дней — активнейший аквалангист, уже решил было возвращаться, как натолкнулся на какой-то длиннющий предмет, торчащий из песчаного дна. О находке он тотчас сообщил на борт экспедиционного теплохода «Поиск». И начались бесконечные погружения гидроархеологов. Подводные исследования подтвердили, что на дне находится какая-то лодка, возможно, древняя однодеревка.

Впрочем, допуски, выражения типа «возможно», «вероятно» — не для исторической науки. Решение приняли единогласно: будем поднимать.

Пока шли подготовительные работы, отнявшие немало времени, место затопления судна обозначили буем. Как же были поражены археологи, когда при очередном обследовании дна, там, на девятиметровой глубине, где лежал челн, они ничего не обнаружили. Под буем на дне поднималась песчаная дюна. Она-то и скрывала находку. Дело в том, что в этом месте придонное течение стремительное и порывистое, оно постоянно переносит с места на место массы песка, создавая своеобразные песчаные дюны. Аквалангисты дождались, пока дюна сдвинется с места и обнажит челн…

Рассказывает директор областного краеведческого музея, кандидат исторических наук Георгий Иванович Шаповалов, который и возглавляет экспедицию:

— Прежде чем взяться за подводные «раскопки», на месте уникальной находки установили особый короб, чтобы он во время работы грунтососов защищал лодку от песчаных наносов и обеспечивал чистоту исследований. «Раскопки» под водой старались проводить по всем правилам наземной археологии, тщательно обследуя каждый квадрат после очередной откачки грунта. Но неожиданно обнаружилось, что челн начал углубляться в песок. Что делать? Решили ускорить темпы грунтооткачивающих работ. А для этого потребовались более мощные эжекторы. Я сам несколько раз нырял на дно, проверяя ход работ. Наконец челн был полностью освобожден от песчаного плена. Подводники осторожно, на руках перенесли его в специальный стальной решетчатый контейнер, который вскоре и подняли на борт судна.

Об успехе долгой и ответственной операции оповестил радостный гудок, поданный капитаном «Поиска», кандидатом технических наук О. Быковским.

Исследователи быстро обмерили лодку: длина — 5,2 м, высота бортов с внешней стороны — пол метра. Расстояние между ними больше на десять сантиметров. От борта Шаповалов легко отломил кусок дерева, который и отправился на экспертизу в Ленинград.

На воздухе челн пробыл недолго. Чтобы он не разрушался (а эта проблема не из простых: даже дубовая долбленка может не выдержать «проверку воздухом»), по совету ученых Белорусского технологического института однодеревку сначала поместили в гигантскую ванну с днепровской водой. Затем корпус пропитали специальными консервирующими фенолоспиртами. И только после тщательной сушки и реставрационных работ древний славянский челн стал наконец полноправным музейным экспонатом.

Местные краеведы мечтают о создании тематической экспозиции по истории судостроения. Что ж, ведь именно здесь, вблизи Хортицы, тысячелетия назад пролегал легендарный путь «из варяг в греки». Сколько же судов погибло на грозных днепровских порогах! Потом покрыли себя славой скорые казацкие «чайки».

Много позже, во время русско-турецкой войны 1736–1739 гг., здесь находились стоянки русского флота, а на островке Канцеровском была сооружена Запорожская судоверфь. Уже первые месяцы войны доказали необходимость создания такой верфи. Чтобы успешно атаковать, а затем и блокировать хорошо укрепленные вражеские крепости Очаков и Кинбурн, закрывавшее выходы из Днепровского лимана, был остро необходим флот. В бухтах вблизи Хортицы была сосредоточена Днепровская гребная флотилия. Ну, а на верфи оказывалась помощь пострадавшим судам. Сюда шел корабельный лес с днепровского притока — речки Орель (ныне Днепропетровская область). Суда ремонтировали казаки, которых возглавлял кошевой атаман Иван Малашевич, а также русские команды мастера Алатинцева. Командовал же всей Днепровской экспедицией вице-адмирал Наум Акимович Синявин, который вместе с инженер-майором Ретшем «место для строения судов ниже днепровских порогов… приискали на острове, именуемом Высшие Хортицы».

Многочисленные исторические источники свидетельствуют, что весной 1739 г. у Хортицы находилось 336 судов самых различных типов: галеры, бригантины, дубель-шлюпки, кончебасы и др. 15 судов затонул «за худобою», некоторые с грузом ядер погибли на месте зимовки артиллерии.