Но «Флер» понадобилось целых два часа, чтобы одолеть оставшиеся несколько миль, осторожно проскользнуть по извилистому каналу в рифах и бросить якорь у берега. И тут взору Уильямса открылась та самая идиллическая картина, которую так красочно рисовала рекламная брошюра. В безоблачном небе уже ярко сияло солнце, но в воздухе еще чувствовалась утренняя прохлада. Поверхность лагуны напоминала голубое зеркало, а глубоко внизу между кораллами сновали разноцветные рыбки.
Не дожидаясь, пока матросы-канаки закрепят трап, доктор Уильямс спрыгнул на берег и пошел по едва заметной в густой траве тропинке, петлявшей между спускавшимися к самой воде кокосовыми пальмами. Вскоре тропинка вывела его к круглой туземной хижине с островерхой крышей. Она стояла под раскидистым деревом с большими красными цветами, окруженная, как изгородью, кротоновыми кустами с золотистыми листьями. У входа в хижину его ждал невысокий полный туземец в одной лишь парео — ярко-желтой набедренной повязке. Он уже издали начал приветливо улыбаться доктору, но в последний момент вдруг резко нагнулся, схватил с земли толстый сук и что есть силы запустил его в траву рядом с тропинкой.
От изумления Уильямс застыл на месте.
— Простите, господин, крысы совсем одолели, — радостно сообщил туземец, обнажая в улыбке ослепительно белые зубы. — Эти бестии здесь прямо-таки кишмя кишат. Шагу ступить нельзя. Раньше хоть те орехи, что падают, прогрызали, а теперь по пальмам лазить научились. Чуть запоздаешь, раньше тебя все орехи снимут. Из-за них в этом году копры и на полшхуны не наберется…
Он радушным жестом повел вокруг себя рукой, как бы приглашая нового владельца Тетиароа полюбоваться исцарапанной корой пальм, из крон которых торчали лишь жалкие перегрызенные черенки кокосовых орехов. На следующее утро Уильямс и сам убедился, насколько прожорливы хвостатые твари. Когда он спустился к берегу лагуны, где накануне со шхуны выгрузили кадки с саженцами пальм, то с отчаянием обнаружил, что крысы успели полакомиться ими. Они прогрызли кору на стволах и выели нежную сердцевину. В течение следующих нескольких дней крысы словно бы издевались над хозяином острова. Они сновали чуть ли не под ногами, нагло карабкались на его собственные — подумать только! — пальмы, устраивали на песчаном берегу целые сражения из-за выброшенной волнами дохлой рыбы. Его присутствие крысы, просто игнорировали. Если же он подходил с палкой слишком близко, то они моментально скрывались в ближайшей норе, которыми, словно сыр, был продырявлен весь остров.
— Мне не оставалось ничего другого, как объявить крысам войну не на жизнь, а на смерть… — рассказывал доктор Уильямс Сомерсету Моэму, когда тот в 1917 году приехал на Таити собирать материалы для книги о Гогене и, естественно, в первые же дни познакомился с владельцем необычного острова: дантист к этому времени стал британским консулом в Папеэте. — Я пообещал туземцам прислать яд и к тому же установил премию за каждый десяток уничтоженных мародеров. Расчет мы договорились производить по предъявленным мне хвостам.
— Но откуда крысы вообще взялись на Тетиароа? — удивился Моэм. — Насколько мне известно, на других атоллах их нет.
— Вы задали мне трудный вопрос. Я и сам пытался докопаться до корней этой печальной истории, но окончательного объяснения так и не нашел. Возможно, часть крыс перебралась на остров с заходивших сюда шхун. И еще — крысы на Тетиароа унаследовали худшие черты обоих предков: живучесть коренных полинезийских и дьявольскую хитрость корабельных.
Но дело даже не в этом. Когда через два месяца я вернулся на остров, то сразу понял, что потерпел поражение. Крысы по-прежнему кишели повсюду. Туземцы объяснили мне, что после нескольких смертельных случаев они извлекли урок и обходили стороной аппетитные лепешки со стрихнином, разбросанные по всему острову. От камней, которыми пробовали обстреливать их островитяне, крысы ловко увертывались. Когда же те шли в атаку на хвостатых бестий с палками, то встречали отпор. Крысы вскоре перестали спасаться бегством и вместо этого моментально собирались в ударные отряды и с яростным писком бросались на преследователей. Вот тогда-то я по достоинству оценил чувство юмора его величества Помаре V, сделавшего мне неповторимый подарок. Да, сейчас вы вот смеетесь, а мне тогда было не до смеха. Я часами сидел у себя на веранде, тщетно стараясь найти выход. И знаете, кто мне его подсказал? Мой Ша. Был у меня такой наглый сиамский котище, который имел обыкновение прыгать на колени и демонстрировать остроту своих когтей, если я забывал принести его любимое лакомство — консервы из тунца. Так вот, когда я в очередной раз смазывал йодом оставленные им царапины, меня осенило: ведь кошки — смертельные враги крыс и мышей. Значит, нужно только собрать их в достаточном количестве и отвезти на Тетиароа.
На следующее утро мой бой-китаец повесил в порту объявление, что «док Вилли» скупает котов и кошек по два франка за штуку. Через час ко мне повалили туземцы с мяукающим, царапающимся и шипящим от злости товаром. Во дворе плотник сколачивал большие клетки, в которых к полудню набралось сотни две свирепых мини-тигров. Этого было вполне достаточно. Несколько дней я решил подержать их на голодной диете, чтобы прибавить рвения, когда они прибудут на остров. Мне было любопытно посмотреть, что получится из моей затеи, и я отправился туда вместе с мяукающими ландскнехтами…
Позднее шкипер Эмиль Леви, доставлявший необычный груз на Тетиароа, довольно красочно описал Моэму уникальную десантную операцию. Во время 25-мильного перехода кошки непрерывно выли подобно судовой сирене. Когда же клетки выгрузили на берег, пленники словно обезумели. Видимо, после трехдневного печального опыта они ожидали самого худшего. Два матроса-канака, открывавшие клетки, едва успевали увертываться от рассвирепевших кошек, когда они выскакивали на песок: те сначала не разобрались, кто друг, а кто враг, и стали бросаться на людей. Спасли положение крысы, привлеченные на берег необычным шумом. Выросшие в полной изоляции, они никогда прежде не видели смешных мяукающих зверьков и с любопытством смотрели, как те метались по песчаному пляжу. Зато таитянские коты прекрасно знали своих заклятых врагов. Стоило кому-то из них заметить крыс, как кошачья лавина устремилась на ничего не понявших аборигенов.
— Посмотрели бы на дока Вилли, — рассказывал шкипер. — Он прямо-таки плясал на палубе, размахивал руками и вопил что было мочи: «Ату их! Ату! Боже, как это прекрасно!»
К вечеру командующий десантной операцией зубной врач Уильямс убедился, что сражение выиграно. Обойдя остров, он не заметил ни одной крысы. На поле брани остались лишь тела поверженных врагов, а уцелевшие попрятались кто куда. Канадец не сомневался, что в ближайшие дни будет покончено и с ними. Можно было возвращаться на Таити и закупать новую партию саженцев кокосовых пальм.
— Увы, мое торжество оказалось преждевременным, — вздохнул Уильямс. — Наступил сезон дождей, и прошло три месяца, пока я собрался поехать на Тетиароа. Однако события опередили меня. Как-то раз, когда я вечером пришел домой, у веранды меня встретили мои островитяне в полном составе. Оказывается, я не учел одной вещи: быстроты, с какой размножаются кошки. Их количество по крайней мере утроилось. Расправившись с крысами, они принялись за другую живность, обитавшую на Тетиароа, но и ее хватило ненадолго. Среди кошачьего населения начался голод. Часть погибла, а оставшиеся, очутившись в безвыходном положении, начали форменную осаду островитян. Опасаясь за свою жизнь, те поспешили убраться на Таити с первой же зашедшей на Тетиароа шхуной.
Что мне оставалось делать? Отравить своих недавних союзников? На это у меня не хватило духа. Бог с ними, пусть владеют моим островом, а кокосовые пальмы могут и подождать. В конце концов, лишенные пропитания, кошки так или иначе погибнут естественной смертью. Пока же я предупредил в порту, что заходить на Тетиароа опасно. Весть эта быстро распространилась по всему Папеэте, а остров получил новое название — Мяу-Мяу.
