А Мумик малость стесняется приходить и стоять совсем возле них, и он только подбирается потихоньку, волоча ранец по тротуару, и вдруг оказывается совсем рядом со скамейкой и может слышать, о чем они говорят там на идише, и этот идиш чуть не такой, на каком говорят его родители, только здесь он как раз понимает каждое слово: наш раби, шепчет маленький Зайдман, был таким умным, что самые знаменитые доктора говорили о нем, что у него два мозга! И Едидия Мунин говорит: Эт! (это такой звук, который они всегда издают), наш ребеле в Нойштадте, его звали Януке, он тоже, небех, сгинул Там, так он не хотел вписывать в книгу всякие свои новые мысли, ну вот, и хасидские гдойлим^[86] не всегда этого хотели, так что случилось? Я скажу вам, что случилось: случились три случая, в которых маленький ребеле, благословенна память его, должен был увидеть знаменье свыше. Вы слышите, господин Вассерман? Свыше! У нас в Динове, говорит госпожа Цитрин, просто так, ни к кому не обращаясь, на площади у нас памятник Ягелло^[87] был высотой, может, пятьдесят метров, и весь из мрамора! Из заграничного мрамора!

Мумик так расчувствовался, что даже рот забыл закрыть! Ведь ясно, что они разговаривают здесь совсем свободно о стране Там! Это же почти опасно, что они позволяют себе так болтать о ней, но он обязан использовать эту возможность и запомнить все-все-все, а потом убежать и записать все это в той тетради, и еще нарисовать, потому что есть вещи, которые лучше рисовать. Так, например, то, что они говорят обо всяких местах в стране Там, Мумик может зарисовать в тайном атласе, который он составляет. Он уже может внести туда ту гору, о которой рассказывает господин Маркус, что была в стране Там, огромную гору, может, вторую по величине в мире, и гоим называли ее Еврейской горой, это действительно была гора чудес, чтоб нам с вами так жить, господин Вассерман, и если вы разживались там какою-нибудь находкой, она исчезала, когда вы возвращались домой, просто страх такое видеть! Шреклех!^[88] Деревья, срубленные на этой горе, не горели в огне! Пылает, а не берет их! Так говорит господин Маркус, и на его лице стремительно меняются все его рожи, не знать бы такого! Но господин Мунин тянет дедушку Аншеля за плащ, как ребенок мамашу, и говорит ему, это еще пустяки, господин Вассерман, у нас в Нойштадте был такой Вайнтрауб, Шая Вайнтрауб, так его звали. Молодой парень, сопляк. Но до чего башковитый! Даже в Варшаве о нем прослышали. Он получил особый стипендион от премьер-министра просвещения! Представьте себе, что это такое! Если уж поляк дает ему стипендион! А теперь слушайте сюда, говорит господин Мунин, его скрюченная рука, как всегда, роется в кармане (он ищет там клад, который каждый бедняк может найти, говорит о нем Белла), этот Вайнтрауб, если б вы, к примеру, спросили его в месяце тамузе, в тамузе, к примеру, ну? Скажите мне, пожалуйте вас, Шая, сколько минут с Божьей помощью, остается у нас до Песаха в следующем году? Минут! Не дней и не недель, верно? Не сходя с места, чтоб мы так дожили до свадьбы наших детей, господин Вассерман, он давал вам точный ответ, даром что не робот какой! И госпожа Ханна Цитрин на мгновенье перестает расчесываться, и задирать платье, и царапать свои ноги снизу доверху, и насмешливо глядит на Мунина и спрашивает, не у Вайнтрауба ли это, не про нас будь сказано, голова была вытянута, как кукуруза? Это тот, что потом уехал в Краков? И господин Мунин вроде вдруг малость разозлился, и сказал потише, да, этот парень, исключительно башковитый… И Ханна Цитрин закидывает голову и заходится смехом, скрипучим, как ее почесывания, и говорит ему: так знайте, что он заделался там спекулятором на бирже и совсем опустился. Башковитый! Видали мы таких!

И они продолжают безостановочно беседовать, не слушая вовсе друг друга, и этот напев кажется ему знакомым, только он не помнит откуда, и так лихо без всякой опаски бросаются словами насчет страны Там, и выбалтывают самые секретные ее тайны, говорят Львовское воеводство, Бжижовский уезд, старый скотный рынок, страшный пожар в клойзе, трудовая мобилизация и разные уловки, и пакостный выкрест, рыжая Фейга-Лея, и чернявая Фейга-Лея, и Аголден бергл, Золотой холм, что за Зайдманским городишком, холм, на котором были закопаны бочонки с золотом, которые притащил туда шведский король, когда удирал от русской армии, ох, а Мумик глотает слюну и все запоминает, на то у него и голова на плечах, голова настоящего алтер копа, ладно, может, он еще и не сравнялся с Шаей Вайнтраубом, который даром что не робот, но и Мумик вполне может сказать вам в любую минуту, сколько уроков физкультуры остались до летних каникул, и сколько вообще учебных часов (и в минутах тоже), не говоря уже о других фокусах, которые ему знакомы, и не говоря уже о его даре предвиденья, ведь Мумик, это уж точно, почти пророк, эдакий чародей, он может, к примеру, угадать, когда будет контрольная по арифметике, и вправду, учительница Элиза вошла и объявила: уберите, пожалуйста, тетради в ранцы и приготовьте чистые листы, и ребята вылупились на Мумика, а это как раз было простое пророчество, потому что уже три месяца назад, когда отец пошел, как обычно, проверять сердце в больницу Бикур-Холим, была контрольная, а Мумик всегда нервничает, когда отец отправляется на проверку, и потому он это запомнил, и на следующий раз, когда отец снова ушел, была контрольная, и потом уже Мумик провидел, что в понедельник через четыре недели учительница устроит контрольную, а остальные дети никак не могут этого усечь, для них четыре недели слишком долгий срок, чтоб чего-нибудь там подсчитывать, и они вправду думают, будто Мумик чародей, но только тот, у кого есть шпионская тетрадь, и он записывает туда все, что происходит, начинает понимать то, что уже случилось, случится снова, и потому ребята просто балдеют от того, что Мумик с точностью предсказывает по-разведчицки насчет колонны бронетранспортеров, которая проезжает мимо школы по шоссе Малха раз в двадцать один день в десять утра, а еще он может узнать (это его и самого чуть пугает), когда снова разрастутся странные и уродливые ранки на лице учительницы Неты, но все это понятно, пророчества ерундовые, простой фокус-покус, чтобы дети чуток его уважали, а не только издевались, потому что настоящие пророчества про судьбу Мумик бережет для себя, и о них он не может поведать никому на свете, и сюда относится, например, вся его разведслежка за родителями, и весь тот шпионаж, который нужен для того, чтобы заново собрать, как складыш, потерянную всеми страну Там, впереди еще прорва работы, и никто другой за него ее не сделает, ведь только он может избавить родителей от страха, от молчания, и от крехцев, и расколдовать их, поскольку все это даже ухудшилось с того дня, как к ним прибыл дедушка Аншель и напомнил им, совсем того не желая, все, что они пытались забыть и о чем молчали.

Само собой, Мумик собирался спасти дедушку Аншеля, хотя еще не знал, как именно это сделать. Он пробовал по-разному, но пока ничего не выходило. Вначале, когда он сидел с дедушкой и питал его обедами, Мумик будто случайно постукивал по столу напротив деда, как делали заключенные Рафаэль Блиц и Нахман Фаркаш, когда готовили побег из тюрьмы. Сам он не знал, означают ли что-нибудь эти стуки, но было у него ощущение или, вернее, надежда, что тот, кто внутри дедушки, начнет стучать в ответ. Но ничего не получилось. Потом Мумик пытался разгадать тайный шифр, написанный у деда на руке. Он уже раньше пытался распознать шифры отца и Беллы и тети Итки, но и тогда это ему не удалось. Эти номера просто выводили его из себя, они не были написаны ручкой, и не смывались водой или слюнями. Мумик пробовал по-всякому, когда мыл деду руки, но номер не сходил, и оттого Мумик начал думать, что, возможно, этот номер написан не снаружи, а изнутри, и у него появилось еще больше уверенности в том, что быть может и вправду кто-то спрятан у дедушки внутри, а может и у других тоже, и цифрами они зовут на помощь, и Мумик ломал голову над тем, что все это значит, и записал в тетради дедушкин номер возле номеров отца, Беллы и Итки, и производил с ними всякие вычисления, а потом, к счастью, их начали в школе знакомить с гематрией, и Мумик, понятно, первым ее посек, и вернулся домой, и сразу же попытался перевести цифры в буквы по-всякому, но из этого ничего не вышло, а получались только странные и непонятные слова, но Мумик не отчаивался, с какой стати, и однажды, это было уже поздно ночью, его осенила идея, вроде Эйнштейна, потому что он вспомнил, что есть такие штуки, которые называются сейфами, и в сейфах богатые люди прячут деньги и бриллианты, и открывается такой сейф только тогда, когда повернешь в нем семь замков по особой тайной нумерации, и можете положиться на Мумика, уж он-то провел полночи за вычислениями, и назавтра, сразу как вернулся из школы, поднял дедушку со скамейки и накрыл на стол, и сел напротив, и важным, серьезным голосом начал произносить всякие сочетания чисел, написанных у дедушки на руке, он говорил это так, что малость походило на дикторов, которые объявляют по радио, какой номер выиграл в лотерее тридцать тысяч лир, и он уверился, что вот еще минута, и дедушка совсем раскроется. Раскроется посередине, по всей длине, как стручок желтого гороха, и дедушка-цыпленок, маленький, смеющийся, добродушный дедушка, который любит детей, выскочит оттуда. Но этого не случилось, и вдруг Мумик почувствовал печаль и странную грусть, и он встал и подошел к этому своему дедушке и крепко его обнял, и ощутил, какой он горячий, просто как печка, и дедушка перестал тогда бормотать, и полминуты, наверно, молчал, и его лицо и руки отдыхали, как будто он прислушивался ко всему тому, что у него внутри, но, как известно, ему запрещалось отлынивать от бормотанья слишком долго.