Его золотистые волосы, отросшие после болезни, были грубо острижены и торчали ежиком при свете свечи, худоба торса не слишком бросалась в глаза, скрадываемая тенью.

– Я чувствую себя просто в раю, когда ты рядом, милая Таня. – Он вернулся с самого края пропасти и знал это.

Слезы хлынули у нее из глаз.

– Я каждый день молилась об этом.

Он вдруг вскочил на ноги и в два шага оказался рядом, взял гребень у нее из рук, положил вниз и увлек ее в свои объятия.

– Я, наверное, услышал это, – прошептал он нежно, осушая поцелуями ее слезы.

– Ты не должен никогда, слышишь, никогда больше покидать меня.

Прозвучавший сквозь всхлипывания и сопение приказ вызвал слабую улыбку на его лице.

– Не волнуйся, любимая. Я ведь буквально выкарабкался из могилы, чтобы вернуться к тебе. И у меня нет ни малейшего желания вновь испытывать судьбу. – Вспоминая тот жуткий момент, он просыпался ночью в холодном поту.

– Из могилы? – Ужас отразился на ее лице.

– Я пришел в сознание от того, что комья грязи падали прямо на мое лицо.

Зловоние смерти вдруг снова ударило ему в нос. Отгоняя ужас, который всегда нападал на него при мысли об этом, он пытался говорить спокойно.

– Когда я понял, что меня закапывают заживо, я стал звать тебя, выкрикивая твое имя. – На щеке начался нервный тик при воспоминании о том, как он никак не мог привлечь внимание людей, закапывавших его живьем. Даже сейчас это вызывало у него невыразимую панику. – Мой крик был такой слабый, – продолжил он, взяв себя в руки, – что, как сказали потом закапывавшие меня люди, они меня не услышали бы, если бы не взглянули вверх на орла, кружившего у них над головами.

– Твой орел, – прошептала она.

– Наш орел.

– Он приносит нам счастье. Я помню каждую секунду того дня: улыбки, слова и прикосновения, любые желания. Он нашел тебя для меня и отправил домой. – Ее лицо было влажным от слез. – Хотела бы я знать это. Но никто не послал мне весточку. – Она бросила бы все свое хозяйство и отправилась за ним хоть на край света.

– Это было слишком опасно, – объяснил ей Ставр, кончиками пальцев утирая слезы с ее лица. – Люди, которые вытащили меня из могилы, никому не сказали из страха, что их обвинят в моей смерти. Да и когда я в конце концов пришел в себя, я не знал… – Он замолк, не желая упоминать ни имени ее мужа, ни рассказывать об их смертельной схватке. Она могла посчитать себя виновной.

– Ты не знал, не, ищет ли он все еще тебя.

Ставр кивнул.

– Я спросил о тебе лишь сегодня в последней деревне, через которую проходил, и узнал, что он уехал.

– Он умер от ран на обратном пути.

– Что ж, я рад.

По ее телу пробежала легкая дрожь, словно ее коснулись демоны из прошлого, но она тут же взяла себя в руки. Она вздернула подбородок.

– Я должна была сама найти способ, как избавиться от него.

– Понимаю. – Ставр не продолжил: «Но только если бы царь позволил тебе, а также двор, да и сам Шуйский». – Духи были добры к нам, – сказал он, оставив при себе эти мысли.

– Тебе нельзя больше искушать их и снова идти на войну.

– А я и не пойду. – В его голосе прозвучала твердая решимость.

– И ты будешь принадлежать только мне одной, весь без остатка, мой господин, – произнесла она шутливо в надежде прогнать мрачное выражение, появившееся на его лице.

Мгновение ушло у него на то, чтобы привести в порядок свои чувства, и еще одно, чтобы изобразить на лице ленивую улыбку.

– Считай меня в полнейшем твоем распоряжении, дорогая, – протянул он. – Годным для использования в любых целях и любым способом…

– Я не имела это в виду, – покраснела она. – Ты еще недостаточно оправился от ран, чтобы…

– Я уверен, что смогу собраться с силами, – прервал он ее тихим бархатным голосом.

– Это тебе так кажется, – дрогнула она. – Ты уверен? Нет! – Она перевела дыхание, пытаясь задавить мерцающий жар, свивший гнездышко под ложечкой в желудке, напоминая себе, что у них для этого впереди целая жизнь. – Нет, сейчас нам нельзя, – строго заявила она, отталкивая его.

Со снисходительной улыбкой он позволил ей отступить на шаг. Он тоже понял, что время теперь было не в цене.

– Я же не инвалид, дорогая. – Он подошел к кровати и начал расстегивать воротник своей мужицкой косоворотки. – И не хочу спорить с тобой в первую же ночь моего возвращения, но очень надеюсь, что ты передумаешь.

Он стоял у постели, собираясь раздеться, такой высокий и красивый, широкоплечий, очень похудевший, но так неотразимо соблазнительный, что она почти захотела отбросить все свое благоразумие и угрызения совести.

Пуговицы были расстегнуты, он поднял взгляд.

– Придется мне опередить тебя и раздеться первым. – Его улыбка была воплощением искушения. – Хотя мысль о том, как я буду раздевать тебя, подстегивала меня, пока я скакал домой. Я собирался начать с твоих чулок. – Он усмехнулся. – В мечтах я шел дальше в этом направлении. Так что я хочу помочь тебе раздеться. Подожди минутку… – Он отпихнул ногой расшитые шлепанцы, которые она дала ему, и взялся за застежку на брюках.

– Это нечестно. Теперь получается, что я сопротивляюсь, – она покрутила рукой, – когда ты…

– Готов заняться любовью?

– Ну… да… и это нечестно, потому что я с трудом пытаюсь не быть эгоисткой и пожалеть тебя, и вообще…

– Если ты действительно жалеешь меня, дорогая, – его пальцы трудились над застежкой на штанах, – то подойдешь чуть ближе. – Его глаза пылали жаром, улыбка призывала, явно видна была эрекция, оттопыривавшая мягкую шерсть штанов.

Нахлынувшее желание смело угрызения совести Татьяны, и как она ни пыталась сдержаться, трепет и волнение глубоко внутри ее только усиливались.

– Ты не будешь потом раскаиваться в этом?

Какое-то мгновение он с твердостью выдерживал ее взгляд, а когда затем заговорил, его голос стал хриплым от сдерживаемого вожделения.

– С тебя снимается любая вина, дорогая.

– Так уж и любая?

Он рассмеялся.

– Я что-то не припомню, чтобы ты была столь сдержанной.

– Слово «могила» иногда действует на меня так, – ответила она смущенно.

– Могила – это в далеком прошлом. – Он чуть подмигнул ей. – Подойди ближе.

– Насколько близко? – Вожделение слышалось в ее дрожащем голосе.

– Желательно прямо сюда, – мягко произнес он, едва заметным движением руки указывая на бугор на своих штанах.

– Это потому, что ты хочешь меня, – прошептала она, и мурашки пробежали по ее спине.

Он с трудом сдерживал себя.

– О да…

– Ты уверен, что тебе не будет больно, если я… – Его сердитый взгляд удержал ее от продолжения.

– Иди ко мне, – чуть слышно произнес он. И она пришла.

Шелк ее платья коснулся мягкой шерсти его панталон, его руки обвились вокруг ее талии, их жаркие тела слились воедино – его худое, жилистое и ее нежное, сладострастное, вызывающее желание, его твердая эрекция и ее расслабленный живот.

Он склонил голову и нежно поцеловал ее, и сладость момента заглушила на время неудержимую страсть. Любовь обрела материю и форму, запах и вкус, обволокла их своей неповторимостью и очарованием, заставила их вновь поверить в доброту мира.

И долго они просто сидели, крепко обнявшись, и ощущали блаженство.

Однако у человека, который отнюдь не был святым, нежное воркование Татьяны пробуждало плотские инстинкты, и когда она улыбнулась ему и тихо шепнула: «Добро пожаловать домой», его рот тронула улыбка.

– Это звучит, как будто ты скучала по мне.

Ее полузакрытые глаза пылали фиалковым огнем.

– Я тосковала по тебе во всех отношениях.

– И в этом тоже? – прошептал он, обвив руками ее спину, чувствуя изысканный шелк ее платья, тепло ее тела, его талисман и искушение, его радость и восторг. А когда его руки скользнули ниже и задержались на округлостях ее нежного зада, она растаяла с тихим вздохом.

– Именно в этом, – шепнула она, прильнув к нему.

– А так? – пробормотал он, теснее прижав ее к себе, и оба они ощутили опьяняющий трепет своих тел.