Глория (сердито). Молчите!

Валентайн утихает.

Мак-Комас (собравшись с силами). Позвольте мне в последний раз попытаться смягчить ваше сердце, миссис Клэндон. Право же, бывает так, что человек преисполнен всяких чувств — и нежных чувств, заметьте, — а выразить их не умеет. Вас смущает в Крэмптоне отсутствие светского лоска, этого искусства с обворожительной учтивостью говорить неискренние комплименты и оказывать пустячные знаки внимания. Если бы вы пожили в Лондоне, где все отношения построены на мнимом благодушии, где можно так никогда и не узнать, что человек, с которым вы знакомы вот уже двадцать лет, ненавидит вас лютой ненавистью, — в Лондоне у вас открылись бы глаза на многое! Мы, лондонцы, с добрейшей улыбкой творим свои недобрые дела, сладчайшим голосом произносим слова, полные яда, и разрываем наших друзей на части не иначе, как под хлороформом. Теперь представьте себе оборотную сторону. Представьте себе людей, творящих добро с мрачной миной, людей, чье прикосновение неуклюже, а голос неприятен, людей вспыльчивых и раздражительных помимо собственной воли, которые мучают и ранят именно тех, кого любят, и как раз в тот момент, когда пытаются привлечь к себе их сердца, — и которые, однако же, нуждаются в любви не меньше нас с вами. Характер у Крэмптона отвратительный, не спорю. У него ужасные манеры, полное отсутствие такта и обаяния. Кто полюбит его такого? Кто догадается, кто поверит, что этот человек жаждет любви? Так неужели же он не вправе ожидать от собственных своих детей какого-то проблеска чувства, хотя бы жалости в конце концов?

Долли (совершенно разомлев). Ах, Финч, как красиво у вас получается! Какой вы душка!

Филип (убежденно). Финч, вы оратор! Заправский оратор! Долли. Мама, мы, верно, не дали папе как следует развернуться. Пригласим его к обеду!

Миссис Клэндон (непреклонно). Нет, Долли, мне и позавтракать-то почти не удалось. Мой дорогой Финч, ни к чему говорить мне о Фергюсе. Вы не были за ним замужем. Я была.

Мак-Комас (к Глории). Мисс Клэндон, до сих пор я не решался взывать к вам, ибо, если верить мистеру Крэмптону, вы оказались еще бессердечней, чем ваша мать.

Глория (заносчиво). Ее сила заставляет вас обратиться к моей слабости?

Мак-Комас. Нет, мисс Клэндон, я уповаю отнюдь не на слабость вашу. Я апеллировал к уму миссис Клэндон, а теперь я обращаюсь к вашему сердцу.

Глория. Я больше не доверяю своему сердцу. (Бросая сердитый взгляд на Валентайна.) Я бы хотела вырвать свое сердце из груди и выкинуть его вон! Мне нечего прибавить к тому, что сказала моя мать.

Мак-Комас (признавая себя побежденным). Ну что ж, жаль, очень жаль. Я сделал все, что мог. (Встает, собираясь уходить, в сильном огорчении.)

Миссис Клэндон. Я не понимаю, Финч, на что вы могли рассчитывать. Чего вы хотите от нас?

Мак-Комас. Первым делом вам вместе с Крэмптоном следует узнать мнение квалифицированного юриста относительно того, имеет ли соглашение, которое вы заключили между собой, юридическую силу. Так вот, чем откладывать дело в долгий ящик, почему бы вам не заручиться этим мнением сейчас, устроить дружескую…

Лицо миссис Клэндон становится каменным.

или, если угодно, нейтральную встречу — тут же на месте, сегодня вечером? И дело бы с концом, а? Что вы на это скажете?

Миссис Клэндон. Но где нам раздобыть такого юриста?

Мак-Комас. Само небо посылает его нам. По дороге от Крэмптона сюда я встретил одного видного адвоката, крупного специалиста. Дело, благодаря которому этот адвокат прославился, он как раз вел по моему поручению. Он только что приехал, пробудет здесь до понедельника, чтобы подышать морским воздухом и повидаться с каким-то своим родственником, который здесь проживает. Он был так любезен, что обещал помочь нам советом, если я возьму на себя собрать всех заинтересованных лиц. Давайте же воспользуемся случаем и решим наше дело тихо-мирно, по-семейному! Позвольте мне привести моего коллегу и попытаться уговорить Крэмптона тоже прийти! Ну как, согласны?

Миссис Клэндон (после минутного колебания, тоном, не предвещающим ничего хорошего). Финч, я не желаю знать мнение юриста, потому что у меня есть свое собственное, которым я и намерена руководствоваться. Я не желаю больше встречаться с Фергюсом, потому что он неприятен мне, и я ничего хорошего от этой встречи не жду. Но вам… (вставая) вам удалось внушить детям, что их отец не совсем отпетый человек. Поступайте, как вам угодно.

Мак-Комас (взяв ее руку в свою и пожимая ее). Благодарю вас, миссис Клэндон. В девять часов вам удобно?

Миссис Клэндон. Вполне. Фил, позвони, пожалуйста.

Фил звонит.

Но раз уже меня обвиняют в заговоре с мистером Валентайном, пусть он тоже присутствует.

Валентайн (поднимаясь). Совершенно согласен с вами. По- моему, это необходимо.

Мак-Комас. Не возражаю. Я убежден, что все удастся уладить наилучшим образом. Итак, до скорого свидания. (Идет к двери и сталкивается с официантом, который распахивает ее перед ним.)

Миссис Клэндон. Уильям, мы ждем гостей к девяти часам. Нельзя ли нам будет пообедать в семь вместо половины восьмого?

Официант (в дверях). Семь часов, мэм? Отлично, мэм. Нам это даже еще удобней, мэм, у нас сегодня вечером много дела. Тут и оркестр и за иллюминацией проследить нужно. Не одно, так другое, мэм.

Долли. Иллюминация?

Филип. Оркестр? Уильям, что этим ты сказать желаешь?

Официант. Да вот, мисс, бал-маскарад…

Долли и Филип (бросаются к нему одновременно). Бал-маскарад?!

Официант. Да, сэр. Его устраивает лодочный комитет в пользу Спасательной службы, сэр. (К миссис Клэндон.) У нас такие балы не редкость, мэм: китайские фонарики, мэм, по всему парку, светло и приятно, невинное веселье. (Филипу.) Билеты внизу, в конторе, сэр, цена пять шиллингов; дамам в сопровождении кавалеров — за полцены.

Филип (хватает его за руку и тащит за собой). В контору, Уильям!

Долли (задыхаясь, хватает официанта за другую руку). Скорее, пока их не распродали!

Вдвоем им удается увлечь его с собой.

Миссис Клэндон (идет за ними). Нельзя их отпускать на бал. Ведь нужно, чтобы они были здесь, когда придет… (Исчезает в дверях.)

Глория окидывает Валентайна спокойным взглядом и затем многозначительно смотрит на часы.

Валентайн. Понимаю. Я засиделся. Ухожу!

Глория (с холодной учтивостью). Мистер Валентайн, я должна перед вами извиниться. Я как будто была несколько резка, а может быть, даже и груба с вами.

Валентайн. Ну что вы!

Глория. В свое оправдание скажу лишь, что тот, кто не умеет держаться с достоинством, должен пенять на одного себя, если люди не соблюдают по отношению к нему элементарных правил вежливости.

Валентайн. Как же человеку держаться с достоинством, когда он влюблен?

Глория (сердито). Не смейте так говорить со мной. Я запрещаю вам! Это оскорбление!

Валентайн. Нет, просто глупость. Я ничего не могу поделать.

Глория. Истинная любовь не заставила бы вас поглупеть — напротив, она придала бы вам серьезности, достоинства, ну и… красоты.

Валентайн. Нет, вы вправду думаете, что от любви я бы похорошел?

Она отворачивается от него с уничтожающим презрением.

Ну вот видите, вы этого не думаете. Любовь не может наделить человека новыми качествами. Она лишь обостряет те качества, которые заложены в нем от природы.

Глория (вновь оборачиваясь к нему). Какие это, интересно, качества заложены в вас от природы?

Валентайн. Легкость душевная.

Глория. А также умственная, а также легкость убеждений,— словом, легкость всего, что придает человеку вес.

Валентайн. Да, да, вы правы! Весь мир для меня сейчас — пушинка, танцующая на свету, а Глория — солнце, озаряющее этот мир.

Она сердито вскидывает головой.