— Конечно, — кивнула Змейса, — внезапно осознаешь, что не обязан жить там, где родился.

— У Слона сразу появились планы на свою команду. Его достало подчиняться чужим приказам. Опытный врач — а я уже был опытный, — с навыками военной хирургии, да ещё обязанный ему лично — это была просто находка. Так что Слон моментально всё придумал.

— О да, в этом он всегда был хорош! — подтвердила Зме.

— План накрылся мохнатой шапкой уже на первом этапе. У того говнюка, который мучил девушку, кончилось терпение, и он заявился её забрать — в любом состоянии. Она увидела его, выдернула руку из фиксатора, сломав два пальца, и, схватив со стола ножницы, распорола себе горло. К счастью, ножницами не так-то просто себя убить, артерию не задела, хотя крови было много. И тут явились мы со Слоном. Слоняра тут же свернул шею охраннику, а мне сунул нож и сказал: «Этот — твой!» Он хотел проверить, как далеко я готов зайти, но я действовал как в тумане — подошёл сзади и всадил нож в сердце. Перевязал девушке горло — чёрт, я тогда даже не знал, как её зовут! — посадил на каталку, накрыл одеялом и вывез через чёрный ход. Там нас подхватил Слон, угнавший пафосный внедорожник у своего босса.

— Да, он их обожает, — согласилась Змеямба.

— Мы свалили без документов и без копейки денег — у меня не было времени даже подняться в комнату за заначкой, — только медицинский чемоданчик прихватил. Но всё это и не понадобилось — Слон, гордый как слон, вывез нас через свой первый кросс-локус. «Вот, — говорит, — Дочище, зырь — это другой мир. И таких миров — до ипени матери. И все они принадлежат нам! В общем, не благодари — будешь должен».

— С тех пор ты ему должен?

— Мы давно в расчёте, но я не забыл. Моя будущая жена была совсем плоха. Не столько из-за горла, сколько из-за потери воли к жизни. Слон только учился быть проводником, мир, в который он нас вывез, был вымерший, помочь было некому, я старался как мог, но она умирала. Слон мотался, привозил лекарства, но не помогало. Она просто не хотела жить. И тогда я начал рисовать — просто чтобы не сдохнуть от тоски рядом с ней. Рисовал портрет за портретом, выходило паршиво, я отродясь не знал никаких художественных техник, у меня был только карандаш и пачка бумаги. Делал набросок, выходило говно, я комкал и выкидывал. Делал следующий — то же самое. Она не возражала — просто лежала, молчала и смотрела в потолок. Кормил я её почти насильно, и она за месяц не сказала мне ни слова. Но я рисовал и рисовал её лицо на подушке, по два десятка картинок в день и больше, держа в голове чёртов референс.

— Референс? — переспросила Зме.

— Я называю это так. Вижу в голове то, как должно быть, и подгоняю под это мир. Но тогда ничего не знал — просто рисовал, рисовал, пока не начало получаться. И ей стало легче. И чем больше я рисовал, тем скорее она поправлялась. Не сразу, но до меня дошло, как это работает. Когда она начала говорить — стало легче. Мы говорили часами, обо всём, я рисовал её портреты, она восстанавливалась на глазах. С тех пор так и повелось — я рисую по референсам, и они становятся реальностью.

— То есть, — дошло до Змеямбы, — ты сейчас…

— Ага. Держи, — я протянул ей портрет.

— Ты мне польстил тут, — улыбнулась она, рассматривая его, — и очень сильно.

— Вовсе нет. Просто это не сразу действует.

— О, чёрт. Не знаю, что и сказать, Док. Простого «спасибо» за такое явно недостаточно, но у меня нет ничего, кроме моей стареющей тушки, а она и так в твоём распоряжении.

— Наплюй, Зме. Мне просто хотелось это сделать.

— Отчего-то мне кажется, что для тебя эти «референсы» не бесплатны… — задумчиво сказала Змеямба.

— Ничто в этом сраном мире не даётся даром. Но плевать, оно того стоит. Тем более, не так уж много я поменял, ты и так красивая.

— Забыл добавить «для своего возраста», — засмеялась она, а потом резко посерьёзнела и спросила, — а когда ты меня с того света вытащил — это было дорого?

— Дорого, Зме. Я ведь не мог рисовать.

— И чего тебе это стоило?

— Ты не хочешь этого знать, поверь.

— Но ты бы сделал это снова, если бы можно было вернуться? Сделал бы, заранее зная цену?

— Не знаю, Зме. Не знаю. Не спрашивай меня об этом. Что сделано, то сделано.

— Чёрт, а у меня даже шрама нет. Надо было оставить на память, — грустно улыбнулась она. — Как остался у твоей жены на горле.

— Не надо оно тебе. А с женой не всё так просто, — признался я. — Я пытался его убрать много раз. И даже убирал — но он проявлялся снова. Она не видела себя без него, и мироздание не видело её без шрама. Потому что главные шрамы остались у неё в голове, и я так и не смог до них добраться.

— Я понимаю, — кивнула Зме.

— Мы не стали счастливой семьёй. Слишком много боли в начале, слишком глубокая травма, всё это было с ней до конца. И она осталась навсегда бесплодной. Рубцовая ткань на шейке матки возвращалась так же, как рубцовая ткань на горле, несмотря на все мои усилия. Ладно, хватит тебя грузить — и так рассказал больше, чем кому-либо за всю жизнь. Спасибо, что выслушала, и закончим на этом.

— Я ценю, Док. Сейчас мне пора, ночевать тут не разрешили, — но я постараюсь прийти завтра. Можно?

— Буду рад.

— Тогда, может, ещё разок? На дорожку?

— Зме, я старый усталый…

— Верь мне! Я справлюсь!

И она справилась.

Глава 9. Принцесса киберпанка

С утра заявился Слон. Оценил внимательным взглядом стати киберженщины Мехры, завтрак, интерьер, постель… В общем, вёл себя типично по-слоновски. Я ему не обрадовался — с хорошими новостями так не приходят. И действительно, после того, как Мехра укатила столик, Слон достал из кармана глушилку и включил её.

— Здесь не слушают, — сказал я. — Калидия сказала, что внутри дома не принято.

— Мало ли кто чего сказал, — отмахнулся он. — В общем, Док, тебе придётся ускориться.

— В чём?

— В отращивании пиписьки этой барышне. Мы не можем тут загорать три месяца. Ситуация начинает подгорать со всех сторон. Нас торопит Контора, но это ещё полбеды. Нас торопят местные обстоятельства. Тут начинает бурлить какое-то говно, у меня на такое нюх. Может оказаться, что мы поставили не на того спикера не той фракции, будет обидно оставить ему тебя заложником.

— И Альку.

— Чего?

— Меня и Альку.

— А, ну да. И эту твою Альку. Ты её трахаешь, что ли?

— Сдурел?

— Вот и я удивился. К тебе же Змеямба таскается.

— А что, если не трахаю, то её можно бросить?

— Док, вот только не начинай, ладно? Никого нельзя бросить. Но если приходится — то есть приоритеты. И закрыли на этом тему. Просто поспеши, ладно?

— Сколько у меня времени?

— Да хрен его маму знает. Недели две точно есть. Хватит?

— Слон, ты ёбнулся? Я в три месяца не знаю, как уложиться!

— Док, я в тебя верю. Ты, конечно, хочешь сделать всё идеально, чтобы и мальчик вышел на загляденье, и девочка не плакала, и папа доволен, и откат не словить. Ценю, уважаю, даже горжусь. Но, сука, когда не получается идеально, надо делать хоть как-нибудь. Наколдуй ей пипиську похуже, не знаю. Пусть она даже не стоит, чёрт с ней. Но быстро, ладно? Тяп-ляп, вот яйца, вот хер, вот усы, зацените, какая жопа волосатая. Поздравляем, папаша, с сыном, цветы и конфеты не пьём. Давайте гонорар, и мы поехали.

— В этом случае он не то, что три месяца, он двух недель не протянет.

— Принесём глубочайшие соболезнования. Издали. Выпьем не чокаясь и будем жить дальше. Главное, чтобы заказчик принял работу, расплатился и тебя выпустил. Ах да, и Альку, конечно. Получит тридцатиметровую гарантию.