И тогда, сорвав руками травинку, я размял её в руке и решился. Это было непривычно, но почему бы не попробовать… Сделать самому себе ловушку, как для тигров, и переместиться сначала на луну, а оттуда к Федотову.

Капитан лежал у потухшего костра. Костер дымил. Темно.

— Федотов, — тихо позвал я, — Ты как? Жив?

И не дожидаясь ответа, наклонился над телом. Стал ощупывать. Ощутил под рукой что-то мокрое и липкое, это навстречу мне протянулась рука капитана.

— Жив, — хрипло отозвался Федотов.

— Чем она тебя?

— Сам не понял, к-хы, кхы…, - закашлялся капитан, — Ты откуда знаешь, что она?

— Это не она сама, а то, что в неё вселилось…

— Я тоже понял, что не сама… Не может ребенок такое…

— Давно она ушла?

— Не ушла, уехала верхом на звере… Тут где-то фонарик я обронил. Посмотри…

Я не стал искать фонарик капитана, а шагнул к своему рюкзаку, и, достав свой фонарик, осветил Федотова. От яркого света, он прикрыл глаза окровавленной рукой. А я успел увидеть мокрое, черное, расползающееся по животу большое пятно, которое он судорожно пытался сдержать левой рукой.

Всё! Времени для разговоров не осталось, он потерял много крови. И я засуетился. Стащил с него бесполезный бронник, бушлат. Обнажил большую резаную рану на животе. Бинта, извлеченного из аптечки, было мало, до обидного мало, даже из двух аптечек. А рана глубокая, страшно представить насколько глубокая. Тогда я кинулся к костру. Подкинул сухих веток, раздул. Костер разгораться не хотел. Долбанная сырость!

Обнаружил в рюкзаке флягу со спиртом. Плеснул капитану в кружку. Дождался, когда он выпил. Плеснул ещё. Нашел фонарик Федотова и включил для лучшей подсветки. Ополоснул свои руки спиртом из фляги, полил на живот Федотову. Тот зашипел, как змея, но выдержал. А я, дав ему ещё выпить спирта, стал иголкой и суровой ниткой, сшивать края раны.

— С-су. Ты!

— Я Саша, я… Ты потерпи чуть-чуть, сейчас легче будет, — старался подбодрить я Федотова, а на самом деле себя. Ведь мне никогда ничего такого делать в своей жизни не приходилось.

— Давно она ушла?

— С полчаса, наверное…

— Это хорошо…

Ещё один стежок..

— С-сы, — зашипел Федотов.

— Потерпи ещё чуть, потерпи…

— С-сс-уетишься ты зазря, — заплетающимся языком произнес капитан.

Спирт подействовал, или сознание теряет? — мелькнула мысль, но я отмахнулся от неё как от надоедливого комара, и продолжил начатое. Выходило вкривь и вкось, и надо бы стежки почаще делать, но у меня нервов не хватит, а самое главное, хватит ли терпения Федотову.

— Молчи! Силы экономь.

— С…!

Сделав последний стежок по кровящей ране, я стянул, и завязал узелок на нитке. Всё. Теперь оставалось перебинтовать натуго. Перебинтовать оказалось сложнее, чем шить. Но кое-как справился и с этим. Затем, одел капитана в бушлат, и подтащил ближе к костру.

— Всё! Отдыхай…

А сам отошел за кормом для костра, шаря фонариком по земле. Соображая, как мне транспортировать завтра капитана. Переход через луну, он не переживет, а значит придется по старинке, тащить волоком.

— Повезло…, - донеслось негромко от костра.

— Чего? — не понял я, оборачиваясь.

— Детям твоим повезло, — попытался улыбнуться капитан, — с отцом…

— Ничего Саша, женишься, сам отцом будешь, — смутился я, как то, даже не заметив, что стал почему-то называть ненавистного капитана Сашей.

Утро пришло незаметно. Я даже как-то умудрился покимарить. Хотя один бок подмерзал, а другой от костра поджаривался. Ночью Федотов спал беспокойно, что-то бормотал неразборчиво. А на рассвете я раскормил костер дровишками, и нагрел воду в кружке. Нагретой в кружке воды хватило, чтобы заварить чая. Пора было будить капитана. Хлебнуть бы ему горяченького, озяб, поди.

— Федотов! — негромко произнес я.

Тишина.

— Саша! Проснись! — крикнул.

А в ответ тишина, только он не вернулся из боя…

Этого не могло быть? Я дотянулся до капитана и осторожно прикоснулся рукой к его лбу. И, слава Богу, не ощутил мертвецкого холода. Федотов был горячим, хоть прикуривай. Твою мать! Неужели перитонит? Кишки эта тварь задела? Но живой, уже хорошо. Значит нужно быстрее тащить до деревни, там переход до лагеря организую. И я принялся сооружать, придуманную ещё ночью волокушу. Четыре ветки потолще, и распоротые рюкзаки для дна импровизированных носилок. Лямки от рюкзаков, для связки. Но практика показала, что этого не хватает. Капитан проваливался, волокуша расползалась.

Тогда в ход пошел автомат капитана, я привязал его посредине, и центр тяжести Федотова уже не проваливался. Дело пошло веселее. Примерно определив направление до деревни, двинулся в путь. Шаг, ещё шаг. Нормально. Тащить можно. Ручки бы подлиннее, легче бы было, подумал я запоздало.

Анисимов без раздумий отправил Сергея к айтишникам, принес информацию — вот сам её и отрабатывай. Краевский не очень то и огорчился. Он сам не пылал желанием быть на глазах у нового шефа. Айтишники встретили если не с распростертыми объятиями, то по крайней мере весьма воодушевленно. Они любили свою работу, и с увлечением взялись за это дело. Тем более, что оказалось, не так уж много было в аэропорту лишних людей. Пробив по базе отлетающих и прилетающих, выяснив их личности и фото, было отсеяно 98 % лиц, засветившихся в аэропорту. Остался народ праздношатающийся, встречающие и провожающие. И тут Краевского ждал сюрприз. Одна из девушек оказалась секретаршей Артема Новикова, которая до недавнего времени работала в его ИП Технолоджи, и знакома была с Колдуном, однозначно. Вторым сюрпризом был парень, который был подчиненным Колдуна во время его работы в Энергетической компании. А третьим сюрпризом, стал одноклассник Листопада М., некто Барчан Виталий Викторович. Не успел Краевский напрячься и сделать стойку, как охотничья собака, и все трое отправились в небытиё. Нет, разумеется, они все были живы и здоровы, но у них на тот момент их присутствия в аэропорту было алиби. Девушка секретарша встречала в аэропорту свою подругу, прилетающую из Турции. Бывший подчиненный Листопада, привез и провожал своих родителей, отбывающих в Новосибирск. А одноклассник, встречал жену с дочкой, отдыхающих в Анапе. Всё это выяснилось буквально в считанные минуты, согласно спискам пассажиров. Поэтому, если и были подозрения, то только секретарше Новикова, поскольку близкие отношения с некой подругой, были спорны. Встретить человека поцеловать и обнять, можно проделать с любым незнакомцем, в виду непродолжительно попадание под камеры наблюдения. Кто его знает, как они разошлись после выхода из здания. С другой стороны, город был маленький, всего двести тысяч, и множество людей так или иначе тут пересекаются, наличие совпадений неизбежно. Все было решено довольно быстро. Краевский даже не заметил, что время уже подошло к обеду. Ребята айтишники, двое молодых и повернутых на своей работе ребят, практически ровесников Сергея, оказались заядлыми кофеманами. И Краевскому ничего не оставалось, как в благодарность за их быструю работу, предложить им кофе. Тем более, что они явно намекали, что с него причитается. В хорошем расположении духа, Сергей отправился в свой кабинет, где в его объемном и почти пустом сейфе хранилась банка почти не тронутого кофе Якобс, который он купил буквально два дня назад. Конечно, для подарка початую банку дарить не комильфо, но для своих ребят нормально, не бежать, же в магазин за новой? Лейтенант отправился в свой кабинет, открыл сейф, и тут только заметил, что в сейфе на дне лежит старая газета. Он, может быть, и не обратил бы на них внимание, поскольку считал, что газетой просто застлано дно сейфа, пока не поднял банку кофе и не увидел на газете фото Колдуна.

— Мать твою! — произнес, не сдержавшись, Сергей.

Забыв про кофе, он достал газету, которых оказалось две, и стал читать. В первой «Вечерний Н-ск», с фото- М.Казакова, была короткая заметка — «Картины инженера». В заметке говорилось, о том, что открылась персональная выставка самодеятельного художника инженера — электрика Листопадова Михаила. Выставка состоялась третьего сентября девяносто третьего года в «Доме обрядов», который на тот момент был не только центральным загсом, но и выставочной площадкой. Не успел Сергей возмутиться, какой такой Листопадов, когда он Листопад? Но посмотрел статью во второй газете, которая вышла неделю спустя, где говорилось, что редакция приносит свои извинения, в предыдущем выпуске закралась неточность. Выставка прошла инженера-киповца Листопада Виталия. Третьей газеты, где приносились извинения инженеру — сантехнику Листопардову Михаилу, Сергей не обнаружил. И то хорошо… Но что-то в голове у Сергея засело. Где-то он эти цифры видел… Чтобы понять, Краевский написал на листке блокнота: Выставка прошла 03.09.1993 года… А если убрать единицу, то можно записать и 0933. Так это или не так? Или притянуто за уши? Но цифры совпадали. Что там произошло, и с кем встретился Колдун, если тот намекает на эту дату — 0933? Или это все же не дата, а номер телефона, который заканчивается этими цифрами?