— Что он способен на искренние чувства и сильные эмоции — в этом я не сомневаюсь, тетушка. Да только его искренние чувства и сильные эмоции недолго живут.

Миссис Гиббон нацелила на племянницу испытующий взгляд.

— Голубушка, да ты никак, после всех лет странствий по свету, решилась вдруг осесть на одном месте?

— Знаю, это безумная идея, если в центре ее такое непостоянное существо, как Адам Серр… Я готова честить себя последними словами, когда думаю, кого пустила в свое сердце! Половину молодости капризно перебирать и отбраковывать лучших мужчин Старого и Нового Света, чтобы наконец втюриться в бесстыжего бабника, вдобавок и женатого! Верх глупости и унижения!

— Что касается брака, то от него осталась одна видимость, — рассудительно напомнила миссис Гиббон.

— Видимость-то видимость, а лоб об нее всякий раз расшибаешь, как о самую что ни на есть существенность, — с горечью усмехнулась Флора. — Поверьте, тетушка, я не совсем ученый сухарь, и у меня есть романтические увлечения в душе. Как вспомню, кто ко мне сватался и был отвергнут, так сердце кровью обливается. У ног валялись, красивые слова говорили, ухаживали, как сказочные принцы — а я их поганой метлой. Представляете, тетушка, всех своих трубадуров — коленкой под зад!

— Дочка лорда Халдейна трубадурам не по рылу, — сухо заметила миссис Гиббон.

— Это я образно. Мои трубадуры были нашего круга. Бог миловал от того, чтоб путаться с голытьбой… Так вот, всех отвергла, от всех отвернулась и присмолилась душой к негодяю, которого и мужем-то не имею права назвать, потому что он женат на другой! Какое безрассудство!

— Да что ты все про разум толкуешь, — вздохнула миссис Гиббон. — Где любовь, там рассуждения побоку. Спроси хотя бы у своего отца: куда он ум свой подевал, когда приспичило жениться?

— Я знаю его историю. Он рассказывал, как мама вихрем ворвалась в его жизнь, как они любили друг друга. Да и сейчас папа отослал меня сюда, на Восточное побережье, из высоких романтических побуждений. К сожалению, Адам Серр так же далек от высокой романтики, как любой жеребец в его конюшне.

Миссис Гиббон расхохоталась.

— Уважила возлюбленного, уважила! — сказала она, отсмеявшись. — Пусть он и жеребец — разве ж мерин тебя бы устроил? Да и не таких жеребцов объезжали, если брались с умом. Дай время — будет как шелковый.

У миссис Гиббон уже сложился план, как прибрать к рукам этого непокладистого молодца. Она собиралась прямо сегодня вечером начать целую военную кампанию по завоеванию сердца французского графа. В этой кампании она будет мозгом, а Флора исполнительницей.

— Деточка, хватит кипятиться. Лучше приляг, отдохни. А вечером, с новыми силами и свежим личиком — вперед на приступ! Темные круги под глазами тебе нынче ни к чему.

— Тетушка, Бога ради, оставьте ваши интриги! — почти сердито запротестовала Флора. — Я не породистая кобыла на ярмарке! Нечего меня выхоливать, как к торгам!

— Какая ты, голубушка, брыкливая! Тебя еще саму на корде надо гонять, — вздохнула миссис Гиббон и примирительно добавила: — Ты уж извини меня. Это все привычка: у моих дочек, что у Беллы, что у Бекки, чуть притомятся, такой синевой, бывало, глаза обведет, что любому жениху впору наутек броситься. А ты красавица без изъяна, как будто усталость не про тебя живет… Коли есть охота, почитай пока, а там и на вечер собираться. Что до меня, не обессудь — есть важные письма, которые ждут ответа. Не приведи тебе Бог в торговлю замешаться — деловая переписка такая скука, а главное, конца-краю ей нету, запустишь же — себе дороже. Шарлотта зовет на ужин к восьми часам. Соберется небольшой дружеский кружок, так что особенно разодеваться нет нужды.

— Уж и не знаю, идти или нет, — уныло отозвалась Флора. — Вечер напролет любезничать с местными сплетницами — бр-р! К тому же Адам, если и явится, то очень поздно. Прошляется по казино в лучшем случае до девяти.

— А ты ради меня пойди, мне с тобой веселей будет, — сказала миссис Гиббон. — Ты в Саратоге всего лишь на несколько дней, и я бы хотела похвалиться племянницей, умницей и красавицей, перед всеми старыми подружками твоей матери. Твое чудо-образование, как тебе известно, именно ее странная блажь. Помню ту ночь, когда она умирала в каюте проклятого корабля в малаккском проливе. По ее настоянию, я записала последнюю волю твоей матушки, и она навсегда закрыла глаза не раньше, чем мы с отцом засвидетельствовали завещание своими подписями. Вдобавок она взяла с нас устную клятву, что мы поступим в отношении тебя именно так, как она пожелала. Лишь после этого позволила ввести в каюту тебя, шестилетнюю глупышку. Только ты с ней попрощалась и ушла, как она потеряла сознание — и все, конец. Можно диву даваться, что она держалась так долго — на одной решимости! Сюзанна не позволяла себе умереть, пока не составила завещание и не втолковала свою волю относительно дочери! Мужественная была женщина и очень целеустремленная. Другую такую еще поискать! Она была бы рада, что ты пошла характером в нее.

— Мне тогда казалось, что она спит, — промолвила Флора. — До меня не доходило, что мама умерла. Просто я не имела понятия, что такое смерть. У мамы было такое чудесно-умиротворенное лицо… Еще, помню, меня поразило, как аккуратно причесаны ее волосы — ведь до этого, в болезни, она была растрепанная, измученная.

— Джордж обмыл тело, причесал Сюзанну в последний раз, надел ей на шею ее всегдашний медальон с его портретом. Сколько раз она при жизни шутила, что и в гробу хотела бы выглядеть хорошенькой! Она была изумительно красива — и в этом ты вся в мать. Твой отец чуть ума не лишился, когда потерял ее. Что и говорить, дивный был человек и подруга верная — готова за ним на край света…

Обе женщины помолчали.

— Мама вряд ли одобрила бы мое нытье, — наконец заявила Флора. — Надо показаться ее подругам. Решено, иду с тобой на ужин к Шарлотте.

— Вот и умница! — радостно воскликнула миссис Гиббон. Ее план начинал осуществляться. — Все безумно обрадуются твоему появлению. Ну а теперь, я пошла кропать нудные письма.

В своем кабинете миссис Гиббон остановилась возле конторки и, возведя глаза к небу, изрекла:

— Сюзанна, ты бы одобрила мои действия. Ты не раз повторяла, что робкие сердца ничего не добиваются. Помоги мне Бог найти верные слова.

Последняя фраза касалась важной записки для Шарлотты Брюстер, которую миссис Гиббон принялась сочинять.

Сперва она сообщила подруге, что позволила себе зазвать на ужин Адама Серра. Затем просила посадить Флору рядом с племянником Шарлотты, юным лордом Рэндоллом. Молодой красавец, «лакомый жених», приехал в Саратогу проведать тетку и подыскать себе богатую невесту. Миссис Гиббон коварно предполагала, что лицезрение Флоры рядом с этим блистательным юношей неизбежно подхлестнет Адама на какие-то действия. Вдова была убеждена, что ревность помогает мужчинам яснее осознать свою любовь.

Отправив записку со слугой, миссис Гиббон задумалась над непонятным поведением племянницы. Что за вздор — терять любовь из-за каких-то глупых принципов! Да прикинься ты овечкой, если мужчина хочет видеть перед собой овечку. Замуж выйдешь — тогда и показывай когти, а до того терпи, носи личину. Сколько можно в девках сидеть, уж, слава Богу, двадцать седьмой годок пошел!

Сегодня она вырядит Флору в простенькое белое платьице. Сама чистота и невинность. Никаких бриллиантов. Ниточка жемчуга на шее, и все.

В таком приятном возбуждении миссис Гиббон еще ни разу не была с тех пор, как удачно выдала замуж своих дочерей, которых в добрый час звала «мои прелестницы», а в лихую минуту честно именовала замарашками.

Только бы Флора не упиралась и помогала ей! Сариной смекалки и опыта хватит на двоих.

Племянница с легкостью согласилась надеть белое платье и ограничиться жемчугом.

— Эх, не бойся я шокировать публику, — вздохнула девушка, — я бы с удовольствием отказалась от белых чулок. Такая жара, впору кожу с себя снять, а тут корсеты, нижние юбки…