- Да, она вся в этом. Своего рода мазохистка. Может, это не совсем подходящий термин. Но когда она связанная валялась на кровати с кляпом во рту, ей это доставляло удовольствие. По крайней мере, возбуждало ее, наше присутствие щекотало ей нервы. Она чуть не рехнулась, когда Хоук начал ее обыскивать, а она была беспомощна.

- Мне тоже кажется, что мазохизм - неподходящий для этого случая термин. Но она явно находит некоторую связь между сексом и беспомощностью, между беспомощностью и унижением, между унижением и удовольствием. Многие из нас имеют противоречивые наклонности к агрессии и пассивности. Если у людей нормальное детство, если они без проблем проходят юношеский период, то вырабатывают правильное отношение к этим вещам. Если же нет, происходит путаница и появляются такие вот Кэти, которые не могут разобраться в своих понятиях о пассивности. - Сюз улыбнулась. - Или такие, как ты, - довольно агрессивные.

- Но ведь галантные.

- Как ты думаешь, Хоук поддастся ей? - Сюз посмотрела на меня.

- У Хоука нет чувств, - ответил я ей. - Но у него есть правила. Если она впишется хоть в одно из них, он будет относиться к ней очень хорошо. Если же нет, будет поступать по настроению.

- Ты всерьез считаешь, что у него нет особых чувств?

- Я никогда не видел их проявления. Он всегда прекрасно выполняет порученное ему дело. Но я не помню, чтобы видел его счастливым или печальным, испуганным или ликующим. За те двадцать лет, что я знаю его, он ни разу не выразил ни малейшего признака любви или приязни. Он никогда не нервничает. Никогда не поступает опрометчиво.

- Он такой же хороший, как и ты? - Сюзан положила подбородок на сложенные руки и пристально посмотрела на меня.

- Возможно, - ответил я. - А может, даже и лучше.

- Он не убил тебя в прошлом году на мысе Код, хотя и имел такое намерение. Наверное, тогда в нем что-то шевельнулось?

- Мне кажется, он испытывает ко мне такую же любовь, как к вину, хотя не любит джин. Он отдал предпочтение мне, а не тому парню, на которого работал. Хоук рассматривает меня как вариант собственной личности. И где-то в глубине приказ убить меня по чьей-то указке противоречит его правилам. Не знаю. Но я бы тоже не смог его убить.

- Ты тоже считаешь себя в чем-то с ним схожим?

- У меня ведь есть чувства, - сказал я. - Я люблю.

- Да, это верно, - откликнулась Сюзан. - И делаешь это с большим успехом. Давай вернемся в спальню и там допьем последнюю бутылку шампанского. Продолжим наш разговор о любви, и, может, как говорят наши студенты, тебе еще раз захочется заняться этим самым.

- Сюз, - заметил я. - Я ведь не так молод, как они.

- Знаю, - ответила Сюзан. - Я воспринимаю это как вызов.

Мы вернулись в спальню, легли на кровать, тесно прижавшись друг к другу, пили шампанское и смотрели какой-то фильм по ночному каналу в темноте комнаты, овеваемой воздухом кондиционера. Жизнь, может, и переменчива, но иногда все идет как надо. Фильм по ночному каналу оказался "Великолепной семеркой". Когда Стив Маккуин, глядя на Эли Уоллака, сказал: "Мы прорвемся, дружище", - я повторил это вместе с ним.

- Сколько раз ты смотрел этот фильм? - спросила меня Сюзан.

- Не знаю. Раз шесть или семь, я думаю. Его часто показывают на последних сеансах в гостиницах.

- И как ты можешь смотреть это снова и снова!

- Я смотрю его так же, как смотрят танцы или слушают музыку. Это не просто сценарий, это жизненная позиция.

Она засмеялась в темноте.

- Не сомневаюсь, - сказала она. - Это история твоей жизни. Что там происходит, не имеет значения. Важно то, как ты смотришь на происходящее.

- Не только, - возразил я.

- Понимаю, - ответила Сюз. - У меня кончилось шампанское. Как полагаешь, ты готов, прости фривольность моего вопроса, к следующему доказательству своей любви?

Я допил шампанское.

- С маленькой помощью моих друзей.

Ее рука легко коснулась моего живота.

- Я - единственный твой друг на данный момент, дорогой мой.

- Это все, что мне нужно, - ответил я.

Глава 25

На следующее утро Сюзан отвезла меня в аэропорт. По дороге мы остановились в кафе "Данкин" и попили кофе с пирожками. Утро было ярким и теплым.

- Ночь любви сменилась утром земных радостей, - заметил я, поедая пирожки.

- А Уильям Пауэл водит Мирну Лой в "Данкин-шоп" есть пирожки?

- Что он понимает! - ответил я и поднял свою чашку с кофе, изображая тост.

Она подхватила:

- За тебя, приятель!

Я спросил:

- Откуда ты знаешь, что я собирался сказать?

- Случайно догадалась, - засмеялась она.

В машине мы почти все время молчали. Сюзан - ужасный водитель. На поворотах я постоянно упирался ногами в пол.

Когда мы остановились у аэровокзала, она произнесла:

- Боже, как мне надоело! На этот раз надолго?

- Ненадолго, - пообещал я. - Может быть, на неделю. Вернусь не позднее закрытия Олимпийских игр.

- Ты обещал показать мне Лондон, - вспомнила вдруг она. - Если ты не выполнишь свое обещание, я сильно рассержусь.

Я поцеловал ее в губы. Она вернула поцелуй. Я сказал:

- Я люблю тебя, Сюз.

В ответ прозвучало:

- Я тоже. - Тут я выбрался из машины и направился на вокзал.

Через два часа двадцать минут я уже очутился в Монреале, в домике близ бульвара Генри Борасса. Дом был пуст. Среди бутылок шампанского, заполнявших холодильник, я обнаружил бутылочки эля "О'Киф". Хоук прошелся по магазинам. Откупорив пиво, я уселся в комнате перед телевизором и посмотрел кое-какие соревнования. Примерно в половине третьего в дверь постучал какой-то человек. На всякий случай я сунул в карман пистолет и отозвался.

- Мистер Спенсер? - Человек был одет в полосатый костюм и соломенную шляпу с маленькими полями и широкой голубой лентой. Его речь не отличалась от американской, но так говорила половина канадцев. У обочины с невыключенным двигателем урчал "додж-монако" с квебекскими номерами.

- Да, - отозвался я почти моментально.

- Я от фирмы мистера Диксона. У меня для вас конверт, но прежде я бы хотел взглянуть на какое-нибудь удостоверение.

Я показал ему свою лицензию с фотографией. На ней я выглядел крайне решительно.

- Да, - согласился он. - Это вы.