Преследовать стремительно удалявшийся в сторону Дубровки обоз отряд милиционеров возможности уже не имел. Почти все взятые ими с собой патроны были израсходованы во время этой безумной стрельбы. Сдав село и трофеи подошедшему со станции подразделению японцев из двадцати человек во главе с маленьким коренастым унтер-офицером, Серебряков увёл отряд обратно в Суражевку. Распустив по домам своих пехотинцев, он оставил пока при себе конных милиционеров и добровольцев, чувствуя, что основные события этого дня могут быть ещё впереди.

В помещении участка милиции его уже ждал нарочный с запиской от прапорщика Мищенко из Новоивановки. Из этого донесения следовало, что сосредоточившимися в деревне Сукромли красными в ночь на 24 февраля была сделана попытка двинуться на город Свободный. Перед их приходом в Новоивановку Мищенко удалось через проживавших в деревне добровольных агентов милиции распустить слух о разгроме зазейских повстанцев, подходе к Свободному крупных японских подкреплений с артиллерией и о движении большого правительственного отряда из города в Серебрянскую волость. Сам Мищенко со своим разъездом взял на себя роль авангарда этих сил.

Розыгрыш удался. Как только мобилизованные красными крестьяне услышали обо всех этих событиях, они начали немедленно разъезжаться с оружием по своим деревням. Уже через три-четыре часа от полутысячного отряда осталось всего несколько десятков человек, которые тоже поспешили убраться из села при появлении в нём группы суражевских милиционеров. Письмо завершалось сообщением об аресте в Новоивановке нескольких сторонников большевиков, выявивших себя сразу после прихода туда красных и не успевших вместе с ними покинуть село.

***

Когда последняя рота повстанческой армии – вторая Борисоглебская – достигла, наконец, деревни Дубровки, было уже совсем светло. С трудом разместив своих бойцов в четырёх указанных вестовым командующего маленьких домиках на её северной окраине, командир роты Демус и его заместитель Давыдов, согласно переданному тем же вестовым распоряжению явиться в штаб армии, отправились к центру села.

Дубровка к этому времени представляла собой нечто среднее между военным лагерем и кочевым табором цыган. По единственной улице взад и вперёд проносились верховые, двигались повозки и сани. Повсюду во дворах и прямо на улице возле них теснились такие же повозки, запряжённые жующими брошенное перед ними сено лошадьми. В почти не закрывающиеся двери домов постоянно входили и выходили, сопровождаемые клубами пара, люди в перетянутых ремнями и кушаками крестьянских шубах, шинелях и полушубках. Откуда-то доносились грустные звуки напевных украинских песен, заглушаемые временами переборами гармошки, весёлым хохотом и топотом подкованных каблуков.

– Что-то не похоже на обещанное сегодня наступление, – проворчал Демус, оглядываясь на перешедшего через дорогу с большим медным самоваром в руках молодого бойца, скрывшегося затем во дворе одного из домов. – Давно уже должны были в Свободном чаи гонять. О чём там наше начальство думает?

– Вот в штабе всё и узнаем, – задумчиво проговорил Давыдов. – Ох, не нравится мне эта канитель. Чует сердце – что-то здесь не так.

– Ладно, не ворожи. Видишь, кажется, уже пришли.

У высокого крыльца занятого штабом дома толпился народ. Помимо бойцов охраны, здесь было немало и местных крестьян. Кто-то из них явился с жалобами на слишком большое количество новых «постояльцев», которых нечем было кормить, а кто и просто пришёл поглазеть на «комиссаров», о которых после падения Советов в прошлом году многие стали уже понемногу забывать.

Миновав узкие сени, Демус и Давыдов оказались в довольно просторном помещении, в дальнем углу которого, под образами, сидели вокруг широкого стола почти все члены штаба. Остальные расположились на лавках вдоль стен. Справа от входа суетилась у русской печки хозяйка, готовившая завтрак гостям.

– А, Демус, проходи, садись, – радушно пригласил к столу сидевший с краю, возле самого окна, Дрогошевский. И вы, товарищ, тоже садитесь, – обратился он к Давыдову. – Как там ваша рота? Всем хватило места?

– Да ничего, как-нибудь утрясутся, – пошутил Демус. – Ночевать ведь, надеюсь, здесь не придётся?

– Нет, товарищи, ночевать тут нам никто не позволит. Если не найдутся пропавшие полки товарища Патрушева4, – тут он с иронией взглянул на сидевшего слева от него с растерянным выражением лица председателя штаба первого района, – то придётся штурмовать город самим.

– Ну не могли они никуда исчезнуть, – взорвался Патрушев. – Ума не приложу, куда они делись. Спрашивал у дубровских крестьян – говорят, что только позавчера проезжало человек двадцать на конях. А кто они такие – не разобрали.

– Да-а-а, порядочки у вас в первом районе, как я посмотрю, – подбавил жару адьютант командующего Иван Матвеев. – Целые армии пропадают без следа. Прямо Кащеево царство какое-то.

Ладно. Шутки в сторону, – резко оборвал его Дрогошевский. – Будем готовить войска к наступлению. А пока нужно выставить посты на сопках. Вы, товарищ Бондаренко, поставите от своей роты караулы со стороны Свободного, а вы, товарищ Демус – со стороны станции Суражевка. Это нужно сделать немедленно. Извините, что чаем не успел напоить.

– Ничего, попьём у себя в роте, – улыбнулся сквозь усы Демус и вслед за Давыдовым и Бондаренко быстро вышел из штаба.

***

Около полудня в участок Серебрякова прибыл курьер из штаба гарнизона с приказом капитана Баранова сделать силами Суражевской милиции разведку в сторону деревни Дубровка, где предполагается значительное скопление войск красных. Уже через несколько минут группа из восьми конных милиционеров пересекла железнодорожный путь и по узкой просёлочной дороге направилась к темнеющим невдалеке сопкам коренного берега реки Зеи.

Не доезжая полверсты до бревенчатых строений городской бойни, Серебряков остановил свой отряд и через трофейный цейсовский бинокль принялся внимательно разглядывать поросшие мелким дубнячком сопки и огороженную забором территорию бойни.

– Зря стараетесь Вашбродь, – услышал он за спиной голос Станиславского. – На этих сопках дивизию можно спрятать, и никто ничего не увидит. Единственный выход – подъехать ближе. Так сказать, ловля на живца. А там уж как повезёт. Разрешите, я съезжу на бойню, узнаю там – что да как. У меня лошадь быстрая, сколько раз из самого пекла выносила.

– Ладно, поезжай. Да возьми с собой ещё кого-нибудь для страховки. – Эй, Франц! Поедешь со Станиславским. Тот молча кивнул головой и тоже двинул коня вперёд. Оба всадника быстро поскакали по дороге, разбрызгивая по сторонам снег, лежащий посередине накатанной тележными колёсами колеи. Не доезжая до деревянного моста через речку Бардагонку, они вдруг резко остановились и начали быстро поворачивать назад своих лошадей. В этот момент тишину неожиданно разорвал хлёсткий винтовочный залп со стороны сопки напротив, а вслед за ним сразу же последовал и второй, из самой бойни.

Обе лошади, вместе со всадниками, упали почти одновременно. Оставшиеся сзади милиционеры моментально рассыпались по сторонам и открыли ответный огонь. Заметив, что оба упавших разведчика живы, к ним бросились галопом два других милиционера и быстро вывезли их из-под огня. Станиславский был ранен в бедро, а Франц при падении с лошади зашиб себе бок. Вслед за тем, отстреливаясь, отряд Серебрякова отступил к станции, куда в это время уже подходил японский эшелон со станции Бочкарёво.

***

Расставив посты по гребню сопки против дороги на станцию Суражевку и оставив в поддержку к ним ещё семь человек в доме ветеринара, возле городской бойни, Давыдов и Демус направились вновь в деревню, предвкушая угощение долгожданным горячим чаем. Уже в конце своего пути они услышали за спиной два винтовочных залпа, а затем беспорядочную ружейную трескотню. Встревоженные этим шумом, командиры побежали назад, к своим караулам, но стрельба там вскоре закончилась также внезапно, как и началась.