Милена оторвалась от доски.

– Кто тебе такое сказал? – спросила учительница.

– Да так… услышала. – Соня в смущении принялась вертеть в руках карандаш.

– От кого? – нахмурилась Милена.

– Израильтяне на теннисном корте нам кричали, – пришла на помощь Соне Берта, ее лучшая подруга и соседка по третьей комнате.

Берта отличалась танцевальными способностями и любовью к коротким джинсовым юбкам и к ботинкам на шнуровке, с квадратными каблуками. На дискотеке, которую устроили в одну из пятниц в честь нашего прибытия в Деревню, они с Соней были звездами. Вокруг них образовался круг, девчонки в центре закидывали ноги друг другу на плечи, изгибались в мостиках, а Берта даже села на шпагат. Все рукоплескали и свистели, а потом с Бертой и Соней захотели познакомиться местные и увели их показывать потайные уголки Деревни, что очень польстило нашим.

– Друзья, – серьезно сказала Милена, отложив мел и отряхнув руки, – это ужасное слово. Никогда и никому не позволяйте себя так называть. Если услышите, сразу обращайтесь к кому-нибудь из старших.

– Че, крысить? – презрительно буркнул Миша из Чебоксар. – Сами разберемся.

– Что же это значит? – испуганно переспросила Соня.

– Зона – это женщина легкого…

– Шлюха, – перебил Милену Натан Давидович. – Проститутка. Шалава. Бл…

– Прекрати! – вдруг воскликнула учительница с таким видом, будто Натан Давидович обзывал ее саму.

– Зачем прекращать? Пусть знают правду. Милена Владимировна, слово есть, а шлюхи нет? Вы же учительница словесности. Русские девчонки, девушки и женщины – шалавы в глазах израильтян. Это тайна, что ли? Пусть знают, что о них думают и чего ожидают, когда приглашают прогуляться по Деревне.

– Офигеть! – совсем распоясался Миша. – Да я этих гребаных обезьян изувечу…

– Я с тобой, братан, – поддержал его атлетический Никита, сосед Арта по комнате.

– Натан! – Миловидное лицо Милены покрылось густыми красными пятнами, будто она переела клубники. – Как тебе не стыдно!

– С чего это мне должно быть стыдно? – спросил Натан. – Я всего лишь описываю факты.

– Я в шоке, – сказала Вита. – В полном шоке. Типа, если мы красивее всех этих черных уродок, так мы теперь шалавы?

Юля опустила глаза и застегнула верхнюю пуговицу на блузке.

– Не надо было надевать юбки, из-под которых видно декольте, – повернулась Алена к Соне и Берте.

– Ты идиот, Натан, – вдруг вмешалась Аннабелла и резко выпрямилась. – Женская сила заключается в соблазне. Эти местные просто никогда не встречали настоящих женщин. Вы видели, как одеваются эти израильские дуры? Видели, что творится у них на головах? Они вообще когда-нибудь причесываются? А эти жиры, выпирающие из боков? Эти ляжки? Это ужас какой-то! Неудивительно, что их мужчины готовы платить за то, чтобы быть с русской женщиной. И пусть платят подороже.

Натан расхохотался.

– Сколько же ты стоишь, Влада? – спросил черноглазый Марк, главный подпевала Арта и его второй сосед по комнате.

– Тебе никогда столько не накопить, – бросил Фукс.

– Давайте устроим аукцион, – предложил Леонидас.

– Обращайтесь, когда соберете на ламборгини, – с королевским достоинством заявила Аннабелла.

Поднялся шум, хохот, крики и визги.

– Тихо! – вскричала Милена. – Что вы за люди, десятый класс Деревни? Где вы воспитывались? Соня и Берта, я хочу знать, кто эти мальчишки, которые посмели оскорбить вас. Они должны быть наказаны. Они будут наказаны. Совершенно не важно, во что вы были одеты. Да даже если бы вы сами бросились им на шею…

Милена задохнулась, попыталась совладать с собой, но ей не удалось.

– Милена Владимировна, – снова подал голос Натан Давидович, – принести вам воды?

– Влада, – проигнорировала его слова учительница. – Ты тоже останься после звонка. Я сперва поговорю с Зоей, а потом с тобой.

– Без проблем, – спокойно улыбнулась Аннабелла.

Милена повернулась к доске, плечи ее дрожали.

Казалось, ожидание звонка стало для нее не менее мучительным, чем для меня.

Что хуже – прослыть шлюхой или андрогином? – невольно задалась я вопросом.

Звонок наконец прозвенел.

Все, кроме Натана и Алены, пулей вылетели из класса. Должно быть, потому, что каждый хотел оказаться первым, кто сообщит Арту о том, что он пропустил.

– Все будет окей, – сказала Алена, похлопала меня по плечу и тоже вышла.

Натан озадаченно смотрел на учительницу, резкими движениями вытиравшую губкой доску. Потом обратился к ней на иврите, но та по-русски попросила его покинуть класс.

Все еще клубничного цвета Милена села за учительский стол и сцепила руки на моей тетрадке. Я придвинула стул и уселась напротив.

– Не обращайте на них внимания, – на всякий случай сказала я. – Это обычные подростковые конфликты.

– Вернемся к нашим делам, Зоя, – отрезала Милена, заново обретая ровный тон. – Я не впервые замечаю, будто твоя голова постоянно чем-то занята. Такое впечатление, что ты не находишься здесь, в реальном мире.

– А где я нахожусь?

– Это только тебе одной известно.

– Здесь я нахожусь, – заверила я Милену. – В Иерусалиме, в Деревне Пионерских Сионистов.

– Сионистских Пионеров, – поправила меня Милена. – Скажи мне, Зоя, тебе здесь плохо? Ты скучаешь по дому? По маме? Как ты вообще справляешься с адаптацией?

“Адаптация” была термином, к которому все взрослые в Деревне испытывали чувства даже более нежные, чем к слову “савланут”, что означало “терпение”, и “леат-леат”, что означало “потихоньку”, и использовали его при каждом удобном случае, несмотря на то, что оно звучало так мерзко, будто кто-то водил ногтем по наждачной бумаге. В уродстве с “адаптацией” могла потягаться только “абсорбция”.

Оба этих слова превращали нас из людей в химические элементы.

– Хорошо справляюсь, – ответила я. – Не скучаю. Все у меня окей и беседер.

Милена посмотрела на меня внимательными глазами:

– А почему же ты все время отключаешься? Как ты думаешь, что тебе мешает?

– Ничего мне не мешает. Я всегда такой была. И никому это тоже никогда не мешало. Верните мне, пожалуйста, мою тетрадь.

– Может быть, в этом и заключается проблема.

– В моей тетрадке?!

– В том, что никому это никогда не мешало.

– Не вижу никакой проблемы. Если вам это мешает, я буду внимательнее слушать вас на уроке. Но, честно говоря, лучше отключаться, чем выслушивать эту чушь про куртизанок и смотреть на провокации Арта, который срывает все уроки, чего никак не скажешь обо мне.

Милена нервно кашлянула:

– Хочешь рассказать мне о том, что ты пишешь?

– Нет, не хочу.

– Мне очень интересно, правда.

– Ничего интересного там нет.

– Можно посмотреть?

– Нет!

– Ты этим занимаешься на уроках, Зоя, вместо того чтобы ментально, а не физически присутствовать в классе. Тебя как будто ничего больше не интересует. Но если ты не участвуешь в обсуждении общих проблем, ты не сможешь стать интегральной частью коллектива?

“Интеграция” была третьим отвратительным словом, от которого начинало чесаться все тело и наступала фрустрация.

– Не все обязаны становиться интегральной частью чего бы то ни было, – возразила я. – На свете существуют свободные частицы. Мне хватает моей собственной кинетической энергии.

– Тебя интересует физика? – смягчилась Милена.

– Меня не интересует физика. Ею интересовались мой брат и папа, который учитель математики. Но и брата она тоже больше не интересует. Он учится на журфаке.

– Как интересно, – улыбнулась Милена. – А что же интересует тебя?

Я пожала плечами.

– Можно получить тетрадь обратно?

– Давай договоримся: я отдам тебе тетрадь, а ты взамен задашь мне один вопрос. Хоть о чем-то, что тебя в самом деле интересует.

Странные педагогические методы практиковались в Деревне Сионистских Пионеров. Мне ничего не оставалось, кроме как кивнуть.

Милена протянула мне тетрадь:

– Спрашивай.