– Чего ты ему пытаешься доказать?! – обратился ко мне Степанчук. – Этот хер больше всех здесь охерел.

– Будто у нас есть выбор, парни, – трезво взглянул на ситуацию Малкин.

– Это понятно. Но я буду из принципа злить этого козла, чтобы больше на выезды не совался.

– Ха, удачи!

– Завтра к десяти часам подъезжайте, – договорился с водителем я.

– Заметано. Спокойной ночи, парни, – саркастично выдал тот, отгоняя неповоротливую махину.

– Проходим, проходим, – скомандовал хоккеистам Степанчук. Ему хотелось поскорее покончить со всем этим.

– Только после вас, – галантно выдал Абдуллин.

– Хм, словно там японку делают, – ответил я, проходя впереди. – Курам на смех.

Внутри хуже, чем снаружи. Окрашенные густой зеленой краской стены, тусклый свет, местами растрескавшийся бордовый кафель на полу. Потрепанный жизнью вахтер, сидящий за столом меж решеток, выполненных в виде распускающихся цветов. Впереди узкие коричневые двери лифта и лестницы по обе стороны от него. Обстановка – будто в морге.

– Я недавно играл в «S.T.A.L.K.E.R.». Чернобыль отдыхает по сравнению с этим местом.

– И как только люди здесь живут?

Разговорчики в рядах хоккеистов не могли пройти мимо меня:

– Радуйся, что тебе повезло родиться, вырасти и до сих пор проживать в отдельном доме. А кто-то и такой роскоши не видел. Так что захлопнись и иди.

От большого количества разом зашедших гостей охранник вскочил с нагретого места, чтобы лучше видеть. Баулы шумно грохотали; хоккеисты же гоготали о своем.

– Куда это вы… все? – спросил вахтер, подойдя ко мне – я стоял в сторонке и отмечал всех в списке по фамилиям.

– В гостиницу. Вот бумаги, – махнул я каким-то побочным документом у носа охранника, не обращая на него внимания.

– Вам на пятый этаж. Не ошибетесь.

– А разве этот дом не целиком гостиница? – поинтересовался я.

– Только пятый этаж. И немножечко четвертый.

– Оформляться где?

– На пятом.

– А остальное тогда что?

– Общежитие Челябинского государственного колледжа.

У меня сразу же возник животрепещущий вопрос:

– Дамское?

– Нет.

– Это радует.

– Общее.

– Уже полбеды.

– А вас откуда так много?

Я решил проигнорировать вопрос вахтера – вдруг он фанат «Трактора» – и протиснуться поближе к лифту через толпу хоккеров.

Чуть только двери лифта стали со скрипом распахиваться, мы со Степанчуком синхронно юркнули в кабину (внутри тесновато). Видели бы вы физиономии остальных.

– А вот хрен вам, а не лифт, – воскликнул я. – Идете пешочком. Вместо вечерней пробежки. Пятый этаж.

Брадобреева аж передернуло:

– Ух, гнида! – сорвался с места Павлик, бросив баул на пол. Только пятки засверкали. Он понесся наверх, перепрыгивая по две, а то и по три ступеньки. И все ради того, чтобы на каждом этаже успеть нажать кнопку вызова лифта.

Не успела кабина набрать ход, как тут же застопорилась. На втором этаже нам показалось, что лифт умудрился вызвать какой-то лентяй, которому быстрее спуститься вниз на своих двоих. Остановка на третьем этаже насторожила меня и начала злить Степанчука, ибо лифт медленно притормаживал, а скрипучие шестерни натужно открывали дверцы, при этом кнопки их автоматического закрытия в таких допотопных устройствах еще не изобрели. А команда уже вовсю поднималась на нужный этаж, проходя мимо открытых дверей лифта, еле сдерживая смех. На четвертом этаже Степанчук вытолкнул меня из кабины. В холл гостиницы на пятом этаже я ворвался как отряд ОМОНа – тяжелые створчатые двери от моего удара чуть с петель не слетели.

Кто-то стоит у закрытой двери с табличкой «Комендант», кто-то сидит на больших черных диванах в холле, а кому не досталось места, задумчиво мнут баулы. Сканируя упырей грозным взглядом, я приметил затейника тупой шутки с лифтом – самым развеселым и хихикающим был слегка запыхавшийся Брадобреев, сидевший на корточках у стены.

– Я так и знал, что это ты, недоразумение! Обоссыте его кто-нибудь!

– С чего бы? Мы разделяем его поступок.

Я взглянул на Митяева:

– Ну хотя бы ты, Арсений. По-братски.

– Э-э, нет, Петь, так не пойдет, – увильнул он. – Сейчас мы с тобой в служебной поездке, поэтому ты не мой друг, а помощник тренера. Сам же так говорил, помнишь? Так что прости. Ничего личного.

– Понятно, – досадно вздохнул я. – Попроси у меня еще помощи в школе.

– Да я тебя знаю. Все равно поможешь.

– И ты этим пользуешься, – я ткнул ему в грудь указательным пальцем.

– Жалкое зрелище, – не мог смотреть на нас Бречкин, поэтому закатил глаза и отвернулся.

– БРАДОБРЕЕВ!!! – взревел Степанчук. Он стоял меж дверей, словно голодный медведь, спячку которого бесцеремонно прервали. – Лег и отжался 50 раз! На кулаках! И чтоб пол целовал, глиста кудрявая!

– Но… тренер…

– Лег, я сказал!!! А если сейчас кто-нибудь из вас, пидарасы, хоть слово выплюнет, будет на улице ночевать!

Его строгий клекот, кажется, услышали на всех этажах и перекрестились.

– Что тут происходит?! – визгливо-протяжным голосом, напоминающим звук лобзика, произнесла низковатая бабулька с крашенными в ярко-рыжий цвет волосами, уложенными стрижкой боб. Она возникла с помытой кружкой в руках в темном коридоре, ведущем в первый блок. В противоположном конце главного холла, аккурат по диагонали, такой же коридор уходил в другой блок. Хоккеры загораживали женщине не то что обзор, а весь белый свет. – Что вы так орете? Надо же. Откуда ж вы свалились на мою голову? – она протиснулась к своей комнатушке и отворила ее, озираясь на отжимающегося Брадобреева.

Я мигом принялся решать вопросы, пройдя следом. Интерьер ее комнатки перенес меня в СССР (хоть я его и не застал): чисто советский письменный стол со стеклом, под которым лежат какие-то записочки; настольная лампа, источавшая желтый свет и одновременно служившая обогревателем; мерно считающие секунды часы с маятником; чисто советский стул для посетителей, жесткий и без излишеств; кресло для коменданта, получше стула, но не конкурент нынешним диванам, поглощающим пятые точки своей мягкостью. Платяной шкаф в углу; холодильник, способный выдержать ядерный взрыв; телевизор, способный этот взрыв спровоцировать; калорифер посреди комнаты, советские занавески, тахта, подкладка которой уже давно превратилась в пыль, как и одна из ножек, под которую подложены ветхие книги. На стене ковер, узоры которого можно разглядывать часами. И все перечисленное исполнено исключительно в оттенках красного: от темно-бордового до цвета разбадяженной томатной пасты.

– Здравствуйте, товарищ комендант! Вот мы и прибыли.

– Меня сейчас больше заботит то, что вы мне там натоптали в коридоре всей толпой.

– Тысяча извинений, – раскланялся я. – Ну-ка все живо тапки надели!

Бабулька уселась за стол, надела очки, висевшие у нее на шее, и с упреком спросила, недоумевая, почему говорю я, а не кто-то из «взрослых»:

– И кто ж вы такие? И почему вас так много? – вроде бы она недовольна, но в то же время заинтригована множеством прибывших в ее смену гостей.

Я обернулся и обнаружил, что хоккеисты стоят прямо за моей спиной (в комнате, в дверях, в коридоре) и приветливо глядят на коменданта, чего-то ожидая. «Ждут, когда к ним выйдет носильщик или портье? Или как этих мальчишек называют, которые подхватывают твой багаж в отелях, а потом клянчат чаевые?» – подумал я.

– И чего ты глаза вытаращил? – крикнул мне откуда-то из толпы Степанчук. – Разбирайся!

Я достал все необходимые бумаги, приветливо улыбнулся коменданту и уселся на стул с противоположной стороны стола:

– Вы, верно, не поняли, сударыня. У нас забронировано.

– Не знаю, не знаю, – выделывалась она. – На всех вас комнат не хватит. У меня тут должны металлурги из Магнитогорска приехать.

– Так это мы, – воскликнул Абдуллин.

– Больно вы молодые для такого производства, – не поверила комендант. – Мой муж всю жизнь ЧМК отдал. Так его в горячий цех только в 40 лет запустили.