– Мне безразлично, что вы намерены из меня сделать, – упрямо стоял на своем Крыс. – Я никуда не собираюсь ехать, и это категорически. Напротив, я намерен опять приклеиться к своей реке, норе, лодке и жить так, как жил до сих пор. Мало того, я уверен, что и Крот приклеится ко мне и будет делать то же, что и я. Вы согласны со мной, Крот?

– Да, конечно, – отвечал верный Крот. – Я всегда буду вместе с вами, и как вы скажете, так все и будет… так и должно быть… или, лучше сказать, так может быть… это звучит более мягко, что ли…

Бедный Крот! Приключенческая жизнь его так и манила. Вторично представший перед ним новый образ так искушал! С первого взгляда он полюбил и канареечный фургон, и всю его очень уютную обстановку.

Крыс смекнул, что происходит в душе друга и обеспокоился. Он терпеть не мог разочарованный народ, а, кроме того, успел к Кроту привязаться и был готов для него почти на все.

Жаб внимательно наблюдал за обоими.

– А теперь завтракать, – дипломатично предложил он. – Там и продолжим разговор. Никогда и ничего не следует решать в спешке. Конечно, я не собираюсь брать вас под свою опеку. Ребята, я ведь только хотел доставить вам удовольствие. «Жить для других!» – мой девиз.

Во время завтрака (который был исключительным, потому что в Жаб Холле всегда имелось все, что пожелаешь, и в любом количестве) Жаб позволил себе пойти дальше. Не обращая внимания на Крыса, он играл на неопытности Крота, словно на арфе. /Как и всякое многоречивое животное, всегда находящееся в плену своих же фантазий, он рисовал картины путешествия и радости привольной жизни в таких ярчайших пламенных красках, что Крот едва мог усидеть на стуле. Непроизвольно вышло так, что все уже втроем, начали считать путешествие решеным. А Крыс, внутри еще колеблясь, решил-таки довериться доброй своей душе и пренебречь сомнениями. Ему не представлялось возможным огорчить двух своих друзей, которые углубившись в проекты и предвкушая прелести будущего, расписывали занятия для каждого дня на много недель вперед.

Когда принятое решение устоялось, торжествующий Жаб повел приятелей на выгон и поручил им поймать старого серого жеребца, который к великой досаде и без всяких с ним консультаций был приговорен Жабом к самой грязной работе в этой пыльной экспедиции. Конь совершенно искренне предпочитал выгон и потому без боя сдаваться не собирался. Жаб тем временем усиленно паковал шкафы. Он развесил торбу для лошади, сетки с луком, пучки сена и разные корзинки, валявшиеся на дне телеги. Конь, наконец, был пойман, впряжен, и ничего не оставалось, как трогаться. Кто-то отправился пешком рядом с телегой, кто-то уселся на оглоблю – кому как заблагорассудится.

Стоял золотой полдень. Запах пыли был терпким и пряным. По обе стороны дороги благоухали сады. Птицы их окликали и одобрительно посвистывали. Некоторые путники, встречаясь, говорили «добрый день», а другие останавливались, чтобы перекинуться несколькими словами об их прекрасной телеге. И даже кролики, сидевшие у калиток, восхищенно указывали на них передними лапами.

Поздним вечером за несколько миль от дома усталые, но счастливые, они устроились на уединенном участке, отпустили коня свободно попастись, и, сидя прямо на траве у фургона, съели свой незатейливый ужин. Жаб при этом очень много говорил о том, что намечается на следующий день, а высыпавшие на небо звезды и неизвестно откуда взявшаяся желтая луна внимательно его слушали. Наконец, они отправилась по своим койкам, и Жаб, сонно сбросив туфли, произнес:

– Ну, спокойной ночи, ребята! Это и есть настоящая жизнь для джентльмена! Стоит ли после этого говорить о вашей реке?!

– А я и не стану говорить о моей реке, – не сдержался терпеливый Крыс. – Вы это знаете, Жаб. Я о ней только думаю, – прибавил он с чувством, – Я все время… о ней… думаю!

Высунувшись из-под одеяла, Крот, в темноте отыскал лапу Крыса.

– Я сделаю все, что вы захотите, Крысик. – зашептал он. – Давайте завтра же утром отсюда уйдем… рано утром… очень рано… и вернемся в нашу дорогую старую нору у реки.

– Нет, нет, мы все доведем до конца, – так же шепотом ответил ему Крыс. – Благодарю вас сердечно, но я обязан присмотреть за Жабом, пока все не кончится. Его небезопасно оставлять одного. Тем более, что наше путешествие на долго не затянется. Прихоти его довольно капризны. Спокойной ночи!

И конец действительно, настал очень скоро. Даже скорее, чем предвидел сам Крыс.

После предшествующего возбуждения и огромной дозы свежего воздуха Жаб спал очень крепко. Наутро у двух товарищей не хватило сил, чтобы его добудиться. И тогда Крот и Крыс спокойно и мужественно взялись за дело сами. Крыс приглядел за лошадью, разжег огонь, вымыл вчерашние чашки и тарелки, приготовил все для завтрака. Крот успел сходить в довольно неблизкую деревню за молоком, яйцами и еще кое-какими продуктами, которые все же оказались забытыми. Когда тяжелая работа была сделана, и оба животных уселись передохнуть, появился Жаб. Вид его был свежим и бодрым. Он весело на них взглянул и с удовольствием отметил вслух, какую легкую и беззаботную жизнь они здесь ведут, и это после всех домашних хлопот.

В тот день прогулка их была не менее приятной. они пересекали пологие холмы, ехали по балочкам. Между ними остановились и на ночь, как в предыдущий раз, в уединении. Только теперь, в отличие от прошлого, двое приглашенных сами выбирали время с учетом того, чтобы Жаб совершенно честно мог выполнить свою долю работы. И на следующее утро он не был уже так восторженно настроен, поскольку как ни пытался продолжить свой утренний сон, был решительно стянут с постели.

Как и до сих пор, путь их лежал через сельскую местность. Дороги были кривыми и узкими. И потому они чрезвычайно обрадовались, когда к полудню, наконец, выехали на настоящую большую дорогу. Первую большую дорогу! Обрушившую на них столь непредвиденное, столь значительное несчастье и совершенно поглотившую своим эффектом беднягу Жаба.

Они легко катили по наезженному пути. Крот шел у головы коня и радушно с ним беседовал. Конь жаловался, что насильно втянут в это предприятие и что никто не обращает на него внимания, и с ним не считаются. Жаб и Водяной Крыс шли позади телеги, разговаривая между собой. Вообще-то говорил один Жаб. Крыс в промежутках вставлял: «Вот именно. А что ж вы ему сказали?» Думал он совсем о другом. Но тут далеко позади послышался настырный звук, напомнивший собой жужжание пчелы. Они оглянулись и заметили маленькое облако с темной точкой в середине. Облако с невероятной скоростью на них надвигалось, и, взвывая, словно потревоженное болью животное, временами издавало: «пип-пип». Плохо соображая, что это значит, оба приятеля вернулись к прерванному разговору. Однако мирная сцена в один момент была нарушена – шквал ветра заставил их разом спрыгнуть в кювет. «Пип-пип» – снова с наглым упорством прозвучало в ушах! Они едва успели бросить взгляд на то, что с блеском промелькнуло мимо них… на дорогой сафьян, на обнимавшего штурвал лоцмана, способного, казалось, в долю секунды овладевать землей и небом. Потом они опять нырнули в столь же темное облако, которое еще раз прожужжав, превратило себя в далекую точку.

Грезя о спокойном выгоне, старый конь между тем лениво брел вдоль дороги. Оказавшись в столь необычной для него ситуации, он получил, наконец, моральное право дать волю природной своей горячности. Встав на дыбы, и бросаясь вперед, он сумел-таки, несмотря на все усилия Крота, развернуть телегу к ближайшей канаве. Повозка заколебалась… раздался душераздирающий треск… и их канареечно окрашенный фургон… их гордость, их краса, рухнул в канаву, превратив себя в неисправимую развалину.

Крыс в отчаянии так и запрыгал по дороге. Он не мог прийти в себя от досады. Потрясая обоим кулаками, он кричал: «Негодяи! Разбойники! Лихачи проклятые! Подождите, я найду на вас управу! Я сообщу куда следует! Я вас по судам затаскаю!». Грусть его по родному дому мигом улетучилась. Он мгновенно превратился в шкипера канареечно-желтого судна, посаженного на мель беспечными жокеями-матросами. Он пытался припомнить все самые яркие, самые цветистые выражения, какие употреблялись им в свое время по адресу владельцев моторных лодок, проходивших слишком близко от берега и заливавших ковер в его кабинете.