Соня остановилась, беспомощно оглядываясь по сторонам, опустила на землю сумку. Замерла, не решаясь переступить высокий порог. Лера, почуяв неладное, осторожно тронула подругу за локоть.

– Под-вал, – тихо выдохнула Соня. Она обхватила себя руками за плечи, пытаясь сдержать дрожь.

На скрип входной двери из крайней комнаты выглянула невысокая девушка в синем рабочем халате. Радостно замахала руками новоприбывшей подмоге.

– Девчонки, привет! Вы на тушёнку или на сетки?!

– Сегодня на сетки, вон, сколько тряпок притащили, – нарочито бодро ответила Лерка, тревожно поглядывая на застывшую Соню. – Хотя у тебя пахнет вкуснее! Мы потом зайдем. Пробу снимем.

Девушка грустно вздохнула, и тут же расплылась в улыбке.

– Добренько, но в следующий раз ко мне! – она заговорщицки понизила голос, – а то я целыми днями с бабульками банки кручу, поболтать не с кем.

– Наталочка!!! Кипит!!! – радостно закричали из открытой двери.

– Бегу, бегу!! Лерка, говорят, ты на черный ставок собираешься?!

– Ага. И Соня тоже, – Лера легонько толкнула подругу в бок, – в субботу.

– А можно я с вами? – Наташа умоляюще сложила руки.

– Кипииит!!! – не унимались на кухне.

– Все-все, потом поговорим! – ойкнула она, захлопывая тяжёлую железную дверь.

Пыльная тишина пустого коридора. Тусклые лампочки на крученых коротких проводах. Старые деревянные стулья изломанной кучей громоздятся в дальнем мрачном углу. Сырость давно не крашенных стен…

Четыре ступеньки, скользкие от талого снега и грязи, ведут вниз, в темноту. Спотыкаясь и падая, люди бегут, надеясь укрыться в подвале от обстрела.

Первая ступенька высокая, неровная, вторая – короткая и узкая, третья – с отколотыми краями, четвертая… четвертую Соня не помнила. Она поскользнулась на третьей, упала, покатилась по полу, ударилась головой. Ее подхватили, рывком поставили на ноги, подтолкнули в спину. Боли не было, или была? Шишка на затылке болела долго. Хорошо, шапка смягчила удар. Яркая, бело-голубая, двойной вязки с теплой подкладкой – бабушкин подарок. Соня не снимала ее много дней подряд, натягивала на уши, на глаза – прячась от жути и смерти. Шапка была с ней в Городе, а потом – испарилась. Наверное, осталась на раскладушке на том суматошном вокзале, отдав до капельки все свое тепло и заботу бабушкиной любимице…

– Знаешь, а ведь у меня была необычная шапка. Ты же ищешь волшебство. Так вот. Она меня… прятала. Ну…там…в ТОМ подвале. А когда мы вырвались, она…ушла. Сама. Я бы ее ни за что не потеряла. Понимаешь? Шапка меня спасла и исчезла.

Соня глубоко вздохнула, решительно расправила плечи и крепко сжала Леркину ладонь.

– Пошли. Я не боюсь!

************

Вдоль длинной стены на деревянной, грубо сколоченной раме была натянута огромная сетка. Женщины разного возраста стояли рядом и вязали узлы, переплетая тонкие полоски темной ткани. В углу были свалены старые вещи. Лера вытряхнула содержимое сумки, облегченно вздохнула, мельком глянула на подругу. Та подошла к раме, провела ладонью по серо-зеленым скрученным узелкам. На одном из немногих фото, присланных папой с фронта, была такая же сетка. Данька заявил, что это шкура страшного дракона, – «дракончик рос-рос, однажды шкурка стала ему тесной и порвалась, чешуйки посыпались, он ее под кустиком оставил, а папа нашел и забрал себе. А у дракончика новая вырастет, он прилетит и всех победит». Вот, значит, где живут драконы…

В комнате стало очень тихо. Смолкли неспешные разговоры, перестали щелкать ножницы, – все уставились на Соню. Она что, говорила вслух?

Про Данькиного дракона?

Про папу?

*******

Работа на сегодня была закончена, но расходиться никто не спешил. Уйти додому голодными – та вы шо!!!

На стол накрывали все вместе. Каждая хозяйка захватила с собой «трошечки смачненького». Пригодились и кабачковые оладушки тети Томы. Непривычная к сельским посиделкам, Соня восторженно наблюдала, как за считанные минуты из ниоткуда возникали сочные помидоры, малосольные огурчики с укропом, молодая картошечка, посыпанная ароматной зеленью, блинчики с творогом, вареные яйца, нарезанные с зелёным луком, пирожки с картошкой, вареники с вездесущими вишнями…

Говорливые сельские кумушки поначалу остерегались расспрашивать «бидну дивчинку», но мало-помалу осмелели, и на Соню ворохом посыпались вопросы о Городе, о прошлой беззаботной жизни, о пережитой кошмарной весне. Девочка негромко отвечала, смущенно улыбалась и вежливо благодарила, отказываясь от помощи, повторяя, что у них все есть.

Игрушки для братика? Вот игрушки нужны, и книжки…наверное…

Мама? Мама – парикмахер. Скоро вернётся в Михайловку и сможет вас подстричь, как в модном салоне…наверное…

Папа? Папа… он обязательно приедет, когда врачи разрешат. Папа – герой? Герой! Наверное…

Так, слово за слово, нарезали хлеб, расставили тарелки и чашки, накрошили большую миску салата. Из коридора притащили старые облезлые стулья, сдвинули в центр комнаты столы. То ли поздний обед, то ли ранний ужин…

– Лерка! Говорят, ты молоко заговоренное домовому ставила? —

загорелый мальчишка лет двенадцати плюхнулся рядом и по-свойски толкнул Леру локтем в бок.

– Штавила, – важно кивнула Лерка, жуя пирожок с картошкой, – не пришел, гаденыш. Кошак молоко штырил. А ты?

– Не, мне мама не разрешила, – обиженный взгляд в дальний конец стола. – Она боится этих…всяких… ну, чертовщины.

– А до цыганки гадать ходила? – ехидно подковырнула высокая худая девушка, кажется, Маринка.

Лера ненадолго задумалась.

– Нее… а у нее интересно?

– Я не знаю, не была, мне рановато, но некоторые, – Маринка кивнула в сторону старших и добавила шепотом, – частенько бегают. Только она деньги берет.

– Денег не дам. Пусть бесплатно гадает. Сбудется – заплачу…– Лера потянулась к тарелке с блинчиками.

– Как же! Будет она бесплатно гадать! – вмешалась совсем не старая, но полностью седая женщина. – Ты лучше скажи, Валерия, засуха скоро закончится? А то, сама знаешь, какие слухи по селу ходят. Не хочешь проверить?! Это тебе не молоко в миску налить – это посерьезнее будет.

Соня слушала с интересом. Оказывается, среди местных есть почитатели необычного таланта подруги. Хотя намеки о прямой связи засухи и неправильных покойников уже порядком надоели.

Лерка налила в чашку компот, по-хозяйски подвинула к себе тарелку с салатом, но, глянув на Соню, отложила ложку и начала терпеливо пояснять:

– В мае тут один самоубился. Повесился, короче. По сельским понятиям хоронить такого на кладбище нельзя. Только в поле или при дороге. Родичей у него не было. Хоронили за счет села. Сельсовет взбеленился и всех суеверных…далеко послал. Перегрызлись тут добряче. Ну и закопали по закону, как полагается. Даже крест поставили. Теперь покойник воду ворует. Вот и засуха. – Лерка отхлебнула компот, поставила чашку, многозначительно глянула на каждого и продолжила зловещим голосом. – Нужно его напоить! Вылить на могилу 40 ведер воды. И все. Этот злыдень напьется и дожди отпустит. Все село выжидает, кто на такое дело пойдет. Кто решится?! Никто не верит, но…

Соня в изумлении смотрела на подругу. А та, как ни в чем не бывало, уплетала салат…

Бред какой-то! Самоубийца ворует дождь!? Как можно обсуждать такую чушь? Да еще всем селом!

– Никто в эти бредни по-настоящему не верит, – вмешалась тетя Маша, Маринкина мама. – Просто похороны эти, жарища, и война проклятая – будь она неладна…

– Не скажите, – Лерка хмыкнула. – Ну, в смысле, что не верят. То-то на базаре трындят об этом вторую неделю.

– Ну, трындят, на то он и базар. Даже батюшка грозился, хм…голову оторвать тем, кто эти слухи распускает.

– Вот! Об этом все говорят, даже батюшка. Кстати, у него я ещё ни разу не была. Надо бы разведать. Церковь – это же такое место…как эта мысль раньше в мою голову не пришла? – Лерка увлеченно размахивала ложкой. – Решено! В субботу на черный ставок, а в воскресенье – в церковь!