Проблема троллей в том, что у нас даже мысли звучат гулко, как из пещеры. Так уж они устроены — у меня хватает полостей в самых разных местечках, причем некоторые выложены красивейшими кристаллами, и все это служит прекрасным резонатором, стоит мне открыть рот. Как результат, разговаривать втихую мне не дано. Шеф вскакивает на ноги и машет измазанной в воске печатью где-то в сторону моего пупка.

— Вы! Вы… (Он ищет слова.) Вы мне за это заплатите! Подобная дерзость совершенно неприемлема в нынешней кризисной ситуации. Я вам…

Он раздумывает, потом на его грозном лице появляется тень улыбки. Я такую же торжествующую ухмылку видал у многих некромантов; вот вам объяснение, почему у них не выходит выигрывать в покер.

— Вот что я с вами сделаю, — торжествует он.

И он запускает в меня самым сокрушительным из своих проклятий.

Старший из гномов ждал меня у подножия подъемника. По шахте разносятся тысячи знакомых звуков: рев кузничного дракона, рушащаяся под ударами кирок порода, скрип вагонеток, груженных рудой. И все же этого милого гама недостаточно, чтобы поднять мое настроение. Когда я выхожу из клети, я чувствую себя таким же уставшим, как после хорошей лавины, только без приятных побочных эффектов.

— Ого, — говорит гном, увидев меня. — Придется заглянуть в твои запасы. Чего-нибудь сильного?

— Сапфиры. Пару, самых больших, каких сумеешь найти.

— Что, все так плохо? Дать тебе бриллиантов?

Я мгновение колеблюсь. У меня есть специальная коробочка, полная самоцветов, которые я иногда жую на манер пастилок, во время стресса. Рубины возбуждают, сапфиры — со вкусом моря. А для приятного дыхания я использую изумруды. Но бриллианты — это мрак. Эквивалент извержения вулкана с двойным ароматом, если вы себе такое способны представить.

— Только это сейчас меня и успокоит, — вздыхаю я. — Если бы ты только знал, чем он меня нагрузил… Кстати, завтра на рассвете я уезжаю. Вы должны будете самостоятельно начать планировать производство, исходя из тех показателей, которые мы только что получили. Я вернусь через несколько дней и не хочу видеть никаких неплановых выработок. Иначе я взгрею ваши маленькие попки, я тебе это гарантирую!

Он кивает, глазки под кустистыми бровями бегают.

— Не попадитесь в ловушку, — добавляю я. — Если они повышают нормы выработки, так это специально; это для того, чтобы заставить вас копать везде и всюду, пока галереи не обрушатся. Для вас, для гномов, обвалы в галереях — это вернейший путь контролировать численность популяции.

— Это верно, в последнее время у нас много народилось, — нехотя признает он. — Но это их вина, у нас было не так много работы, чтобы мы думали о чем-то другом.

— М-да, ладно, а я пока собираюсь подготовиться к своей поездке. Проклятые болота, и в самый пиковый период, ты себе представляешь этот бардак? И это еще не все…

При воспоминании о проклятии, которое меня ожидает, у меня как будто вся физиономия идет трещинами.

— Он тебя понизил в должности?

— Хуже. (Я в ужасе качаю головой.) Он приставил ко мне стажера.

На следующий день я просыпаюсь от ударов кувалдой по затылку. Эффект от бриллиантов уже прошел, но такое чувство, будто утробу мне залили железистой минералкой. Я слегка ворчу для порядка, но гномы продолжают выбивать свой ритм, и я наконец встаю.

— Здесь за тобой пришли, — говорит самый старший. — Тебе лучше бы поторопиться, потому что, я так понял, вы уже на час отстаете от графика, а он говорит, что должен тебе доложиться. Если хочешь, он тут затеряется в галереях? Малышню это развлечет.

— Нет, давай не будем… Как он выглядит?

Он пожимает плечами. Гном часами тебе может рассказывать о хрупкой красоте, скрывающейся за густой бородой его жены, но эстетически судить о ком-то кроме собственного вида они не способны. В тех редких случаях, когда меня навещала троллесса, они пытались изваять ее с помощью кирки.

Я быстро проглатываю свое утреннее пиво и наливаю себе еще на дорожку. Затем роюсь в своих расщелинах. Там куча всякого — в прошлый раз я обнаружил кости зверушки, которая спряталась в одной из моих трещин в юрском периоде. С возрастом трещины растут. Мне уже давно не приходится таскать с собой рюкзак в поездки. Самое сложное — найти то, что я туда сложил.

— Ну, я готов, — бросаю я, покончив с обследованием собственного тела. — Пойдем-ка, посмотрим, каков он из себя.

У входа в кузницу, против света, сияющего из пасти дракона, стоит силуэт в цветастых одежках. У его ног лежит огромная раздувшаяся дорожная сумка, из которой торчит ручка ракетки. Дюжина собравшихся в круг возле него малюток-гномов увлеченно за ним наблюдает, пожевывая зубные прорезыватели в форме горняцких инструментов. Он что-то говорит, размахивая руками, но я за грохотом не могу расслышать, что. В воздухе пахнет раскаленным добела шлаком и угольной пылью.

Когда стажер видит, что я иду, он чуть ли не бесится. Затем он разглядывает меня чуть пристальнее, и у него становится бледный вид. Я молча смотрю на него, пока выражение его лица меняется, а сам он съеживается. Удивительно, какой он молоденький. В геологическом масштабе его даже не существует!

— Теперь, когда мы познакомились, — говорю я, — можем договориться о нескольких основных правилах. Первое — это что ты будешь делать то, что я тебе говорю. Никаких споров — разве что всегда можешь конструктивно покритиковать при условии, что в целом со мной согласен. Второе — я ненавижу терять свое время. Я хочу вернуться сюда до того, как ситуация в шахте выйдет из-под контроля. Это означает — без ненужных инициатив и никаких посторонних отклонений, ни по каким причинам! Если ты меня затормозишь, расстроишь или станешь мешать, знаешь, что с тобой случится?

— Вы не утвердите мой отчет о стажировке?

Я разжимаю кулаки и делаю глубокий вдох.

— И это тоже!

Видя, что представление подходит к концу, гномья детвора перебирается в кузницу и играет в прятки вокруг наковальни, ловко избегая ударов молота подмастерьев. Стажер, качая головой, смотрит им вслед.

— У тебя есть имя? — ворчу я.

— Седрик-Анри Дюссар де Отеконтр, барон де Корвиль, — говорит он. — Мои друзья зовут меня Седрик.

— Я тоже так и сделаю, потому что остальное у меня в голове не задерживается. Ты можешь обращаться ко мне «шеф». Вот увидишь, очень легко запоминается.

— Несмотря на свой титул, я против понятия иерархии, — изрекает он с апломбом. — Имеются, конечно, естественные различия, которыми следует воспользоваться. Например, причина, по которой в нашей промышленной империи распоряжаются люди, заключается в их мощном интеллекте, который позволяет им наилучшим образом использовать силу и потенциальные таланты нечеловеческих рас. Я стараюсь воплощать в своем повседневном поведении эту необходимую взаимодополняемость, которая лежит в основе нашего многорасового и многокультурного общества.

Я смотрю на его лакированные туфли на каблуках, эффектно украшенные серебряной лентой.

— Повторишь это мне после того, как сменишь ботинки, — бурчу я. — Мы отправляемся на болото.

— Они классные, правда? Я их специально взял. Мы едем сражаться с некромантом-отступником, а такие вечно окружены сексуальными воительницами (он поднимает руки на высоту собственной тощей груди так, словно взвешивает пару кусков антрацита). Я, разумеется, понимаю, что они заколдованы и все такое, но думаю после дела предложить им пропустить по бокалу.

— Те, которых я знал, больше походили на сверхурочных работниц. В том-то и беда с чарами, что нет ощущения настоящего праздника. А потом, задумайся… (я стараюсь держаться терпеливости в тоне). Если бы человек сумел окружить себя созданиями вроде тех, что ты описал, ты точно уверен, что он стал бы тратить время на варку жаб в котле?

Бери пожитки, пора отправляться в путь. Хитрость тут в том, чтобы избежать пробок выходного дня. Вот почему я не хотел выходить раньше времени.