Куропаткин Алексей Николаевич (17 (29) марта 1848, Холмский уезд Псковской губернии – 16 января 1925, с. Шешурино, Торопецкий район Тверской области) – русский военный деятель. Участвовал в войне 1877–1878 годов, в завоевании Средней Азии. Военный министр с 1898 по 1904 год. С октября 1904 по март 1905 – главнокомандующий вооруженными силами на Дальнем Востоке. После поражения под Мукденом снят с должности. В годы Первой мировой войны командовал гренадерским корпусом (1915), Северным фронтом (1916). Туркестанский генерал-губернатор в 1916–1917. Руководил подавлением Среднеазиатского восстания 1916 года. После Октябрьской революции преподавал в основанной им сельской школе в Шешурине и заведовал волостной библиотекой. Из дневника:
12 ноября 1898 г. Горемыкин (министр внутренних дел. – Н. Е.) рассказывал мне, что Государь какому-то проходимцу, коллежскому асессору Хлопову (на самом деле Клопову), поручил, секретно от Горемыкина, сбор сведений о нуждах России. Этот гусь разъезжает с бумагой от П. П. Гессе (дворцового коменданта, все письма императору передавались через него. – Н. Е.) в особых вагонах и мутит всех в Тульской губернии заодно с Львом Толстым. Ездит с большой свитою, гласно для всех, кроме министра внутренних дел.
Этого гуся Государю рекомендовал великий князь Александр Михайлович после неудачной попытки забрать в свои руки нефтяное дело.
Из воспоминаний Владимира Иосифовича Гурко (Ромейко-Гурко):
С годами постоянное согласие с соображениями своих министров несомненно тяготило государя. Ему, естественно, хотелось проявить собственную инициативу как в малых, так и в больших вопросах, но изменить своего отношения к докладам и суждениям министров начала своего царствования, т. е. лицам, с коими сложился иной порядок, у государя недоставало решимости. Отсюда возникало желание сменить этих лиц на новых, с которыми государь думал, что ему легче будет с места установить другие отношения. Этим же надо объяснить и склонность государя самостоятельно, без ведома министров, возлагать на отдельных особые ответственные поручения. Это было опять-таки следствием желания проявить личную инициативу, беспрепятственно осуществить свою волю. Едва ли не первым проявлением этой склонности была вызвавшая в бюрократических кругах немалое смущение командировка государем некоего Клопова в местности, постигнутые неурожаем, для доклада об истинном положении населения этих губерний. Откуда взялся и каким образом проник к государю этот Клопов, я не знаю. Известно мне лишь то, что государь не только лично дал необходимые на командировку средства, притом в весьма ограниченном размере, но, кроме того, снабдил собственноручной запиской, в силу которой все власти должны были исполнять предъявляемые им Клоповым требования. Первым действием Клопова было обращение с этой запиской в Министерство путей сообщения для предоставления ему особого вагона для разъездов в нем по всей России. Требование это было исполнено, и Клопов покатил в предоставленном ему вагоне, причем первой его остановкой была Тула (…), где он не замедлил предъявить губернатору свою полномочную грамоту. Можно себе представить смущение местной власти, конечно не замедлившей донести об этом небывалом случае министру внутренних дел Горемыкину. Смущен, разумеется, был и последний, но, однако, не задумался тотчас представить государю бесцельность и совершенную невозможность командировок безответственных лиц, вооруженных такими, почти неограниченными полномочиями. В результате Клопов был тотчас вызван обратно в Петербург.
Из книги Сергея Анатольевича Циона:
…и вот этот оригинал, заинтересовавший одного из великих князей, предстал, в качестве выходца из какого-то другого, таинственного мира, перед лицом царя, и, нагруженный какими-то картограммами и статистическими таблицами, заполненными для царя, стал «глаголом жечь» сердце монарха…
Клопов Анатолий Алексеевич (1841–1927) – земский статистик, корреспондент Николая II. Из письма Николаю II в ноябре 1901 года:
Вспомните, какие усилия были употреблены нашей администрацией, чтобы скрыть голод в то время, когда он уже успел охватить целую область России. Чтобы замаскировать истину, было выдумано для Вас даже особое слово «недород», слово «неурожай» слишком сильно, тяжело, близко к понятию «голод», а за последний, чего доброго, пожалуй, придется отвечать. Пустив таким образом в оборот это успокоительное слово, дав надлежащее руководство печати в том, что и как говорить о «недороде», канцелярия успокоилась, когда же раздался с высоты престола добрый голос о помощи голодающим – встрепенулась и канцелярия, полетели в голодные места телеграммы, чиновники особых поручений, затем директора и, наконец, сами министры. Все дело приняло совершенно иное, обратное движение: голодных не скрывают, а ищут.
Из книги Сергея Анатольевича Циона:
И вот Клопов получает от самого государя особый открытый лист за подписью коменданта дворца с поручением «по высочайшему повелению произвести частное исследование в местностях, пораженных неурожаем». А еще немного, и повсюду пошли и слухи о таинственной миссии коллежского асессора, посланного царем, чтобы узнать «всю правду»; Клопова стали посещать и земцы, обличавшие губернаторов, и чуткие бюрократы, почуявшие что-то необычайное, и такие же неудачники-прожектеры, как Клопов, и просто всевозможные дельцы, хамелеоны и проходимцы, «потерпевшие за правду». Некоторые исправники, по заверениям кн. Мещерского, телеграфировали губернаторам, что «в уезде появился господин, требующий настоящую, не губернаторскую правду».
Из книги Владимира Иосифовича Гурко (Ромейко-Гурко) «Царь и Царица»:
Клопов был человек необычайно чистый, далеко не глупый, но совершенно не приспособленный к какому-либо практическому делу за полным отсутствием в его действиях системы и методики. Представлял он при этом какое-то странное смешение духа произвола со стремлением к установлению абсолютной справедливости. Всякая несправедливость, всякая нанесенная кому-либо обида его глубоко волновала и возмущала, он готов был попирать все порядки и все законное для восстановления прав обиженного, не соображая, что, нарушая закон для восстановления справедливости по отношению к отдельному лицу, он тем самым разрушает весь государственный строй и гражданский порядок. Словом, он принадлежал к числу тех фантазеров, которые мечтают путем личного усмотрения восстановить справедливость, которую закон в его формальных проявлениях ни уладить, ни тем более упразднить не в состоянии.
Из книги Сергея Анатольевича Циона:
Несчастный Клопов, вынужденный неожиданно для себя самого быть пародией на Маркиза Позу, все более и более походил на галопирующую, снаряженную кавалерийским седлом корову; над «титулярным советником Правдиным» зло издевались реакционные газеты как над новоявленным спасителем всей России путем трех средств: «открытого листа, подъемных денег и фигуры, выражающей жажду к правде». (…) А царь, которому запрещенный плод был сладок, все продолжал ждать чего-то от секретных писем, в которых коллежский асессор Поза (…) тщетно старался выдавить из себя какое-нибудь «вещее слово».
Из письма Анатолия Алексеевича Клопова Николаю II от 3 мая 1899 года:
…весенний период в жизни ученика нашей школы представляет собой уже совсем нечто иное. Я разумею под ним период экзаменов.
Эту пору в школьной жизни, поистине, можно назвать периодом страды и великих терзаний всего нашего молодого поколения! В то самое время, когда природа празднует медовый месяц, когда кругом все оживает, когда невольно всякого тянет в деревню, в лес, в поле, наши страдальцы сидят по 10–14 часов, нагнувшись над книгой, приготовляясь к инквизиции – к ненужным совсем экзаменам. Только после такого мучительного нравственного и физического утомления наша школа, не торопясь, выпускает питомцев на волю! Между тем природа не ждет: лето почти на исходе, рожь чуть не заколосилась, птицы перестали петь, настают жары, а там опять не за горами – скучная холодная школа, и так 8–9 лет! (…) Разум, справедливость, гуманность и гигиена требуют (…) полное уничтожение переводных экзаменов.
