Пока, наконец, все крестьяне хором не повторили эти слова. Вот так восклицание простой девушки в пылу обиды разошлось по всей стране.

* * *

Кирилл и Мефодий были начальники полиции. Однажды они, явившись к принцу Балдуину, сказали:

— Вашему королевскому высочеству известно, что ваш царственный отец, если позволите так выразиться, дряхлеет, и наш долг донести до вас, что он утратил свои способности. Множество мер, принятых им в последнее время, вызвало глубокое недовольство у обширного круга. Разумеется, нам известно, что их величество просто нездоровы, требуя тишины и покоя и вверив свои обязанности советникам — или, осмелимся доложить, советнику — имени которого мы не осмелимся разгласить. Ходят даже слухи, что на следующей неделе он собирается подписать конституцию, которая одним ударом перечеркнет освященные веками — мы бы даже сказали, Богом данные — устои нашего великого королевства, Никосии. Вы — избранный помазанник Божий, и в страхе, что случится худшее — увы, вашего отца не окружают по-настоящему верные слуги, — мы явились засвидетельствовать вам свою верность и молить вас о предоставлении некоторых гарантий многим вашим будущим подданным в том, что вы охраните древние права и обычаи наших предков.

Принц Балдуин ответствовал:

— Вы прекрасно знаете, что относительно всего этого я расхожусь во взглядах с отцом. Он зашел слишком далеко. Когда наступит мое время, я попытаюсь восстановить все, как было. Вы знаете, что мы с отцом не такие уж друзья. Что же касается советника, как вы его называете, то он перестанет советовать очень быстро, как только я воцарюсь на троне.

— Ну что ж, — сказал Кирилл Мефодию, когда они вышли от принца, — думаю, мы неплохо справились. С ним нетрудно будет ладить. Хоть я полагаю, что ты об этом уже знаешь, все же давай еще разок опишу подробности нашего плана — по крайней мере, моей части. Думаю, я славно разобрался с этим вопросом. А потом ты расскажешь о своей части плана. Она вообще-то самая трудная из всего. Я добровольно признаю, что в чем-то ты намного сообразительнее меня.

И Кирилл продолжал:

— В следующий четверг король отправится на смотр. Он торжественно проедет по Канальной улице. Король поедет по правой стороне. Я устрою так, чтобы что-нибудь произошло — еще не решил, что именно; вообще-то это не имеет значения, поскольку они нас не подозревают; сгодится и визжащая женщина, и что-либо другое, чтобы привлечь внимание, — причем на левой стороне. Это отвлечет внимание всех. А тут у меня уже будет двое убийц или, вернее, помощников, прямо на перекрестке Аллеи источников. Какие-то деньги им уже отданы. Не думаю, что они будут стоить нам больше. Я посулил им много; точная сумма не имеет значения. Но они ее не получат. Им было сказано, что полиция прикроет им отход так, чтобы они сумели ускользнуть в ту небольшую дверцу в угловом доме, которая будет заранее приоткрыта. Мы можем разместить полицейских в конце аллеи, а дверь запрем. Так что их, несомненно, линчуют, и все подозрение падет на анархистов; а я займусь рассылкой отчетов за границу, в которых будут содержаться сведения об ужасных анархистских заговорах против короля и о том, как он нуждается в нашей первейшей защите. Это чуточку сдержит нашего друга-советника, ибо тогда у него вряд ли найдутся способы оставаться наедине со своим папашей; а у каждой двери будут дежурить чуткие уши. И все же это народное сборище выглядит довольно устрашающим. Мы не можем его игнорировать. Это я оставляю тебе. Скажи мне, что ты думаешь?

— Ну так, — сказал Мефодий низким, неторопливым голосом, — вот что я думаю. Сейчас мы пойдем и засвидетельствуем нашу верность Бастарду.

— Что? — воскликнул Кирилл. — Ты собираешься изменить всю программу? Верно, если мы посадим Бастарда на трон, у него будет больше причин оставаться нам благодарным, чем у кронпринца. Но тогда с ним придется гораздо труднее.

— Да, — согласился Мефодий, — мы поможем ему взойти на трон.

— Ты меня изумляешь!

Тут Мефодий прошептал что-то на ухо Кириллу.

У Кирилла вырвалось:

— О! — и он поежился.

После чего они предстали перед Валентином.

— Мы явились по необычному, тягостному поручению, — сказали они. — Зная вашу любовь к отцу, воображаем, как больно вам видеть, что его здоровье сходит на нет. И все же мы должны посмотреть правде в глаза. Говоря напрямую, он может умереть в любую секунду, и что будет тогда?

Вы знаете, что ваш брат совершенно некомпетентен в делах управления страной и может одним росчерком пера перечеркнуть все реформы, проведенные вашим либеральным отцом. Вам известно, что народ полагается на вас. Все можно разрешить мирным путем. Не думаем, что ваш брат особенно желает править. Если бы вы назначили ему достаточное содержание, он был бы только рад жить в какой-нибудь зарубежной стране, в полной роскоши. И это будет щедрый поступок, ибо нужно основательно напрячь мозги, чтобы вспомнить, когда он выказывал вам свою любезность. Нет никаких сомнений, к чему склонится ваш отец. Вы знаете, что ваше влияние в стране велико, и мы явились в качестве, можно сказать, почти представителей воли вашего отца. Мы бы хотели предложить вам свою верность, ибо в нашей силе призвать к вам на помощь всю армию.

— Но королевство не принадлежит мне по первородству! — выкрикнул Валентин почти страдальчески.

— Подумайте! — просто ответил Мефодий.

Последовало долгое молчание, которое прервал мягкий неспешный голос Мефодия.

— Положим, Балдуин станет королем — как, вы думаете, он к вам отнесется, принц Валентин? Припомните, как он выказал вам свое неуважение на офицерском банкете. Вы скажете, что он не обязан признавать вас в качестве своего брата — но как офицера он мог вас уважить. Народ возлагает на вас свои надежды; а что же вы? Вас прогонят как собаку — в бесчестьи — вот как он поступит с вами — о, как это разочарует многих!

После паузы Валентин сказал:

— Да, вы правы. Но дело не спешит, отец не так болен, как вам кажется.

* * *

В тот памятный день Мефодий заметил Кириллу:

— Где бы нам разместить полк Бастарда, вот в чем вопрос. Он не должен быть ни далеко, ни близко. Если разместить его близко, он расстроит наши планы; если далеко, то также расстроит наши планы, но уже по другой причине. Он должен быть достаточно близко, чтобы его легко было призвать, но не так близко, чтобы нам помешать.

Король торжественно ехал по Великой Канальной улице. Все заняли заранее оговоренные места. Какие-то волнения по ту сторону канала отвлекли внимание короля и его ближайшего эскорта.

Неожиданно метнули бомбу. Король еще успел повернуться и спросить:

— Никто не пострадал? В чем дело? — когда метнули еще одну бомбу, которая смертельно ранила его.

Как и предполагалось, убийц схватили и тут же вздернули на ближайшем фонаре.

И тут неожиданно толпа раздалась перед вздыбившейся лошадью. Некто, чье имя хорошо знали, но никогда не видели в лицо, бросился к королевской карете и прижал к груди короля. Умирающий, сделав слабую попытку обнять того, произнес:

— О Исмаил мой, Исав мой, зачем брат твой взял первородство твое?

Ему удалось поднять руку и наложить ее ему на голову благословляющим жестом.

Валентин оставался простертым, обвив руками тело отца. Наконец, поднявшись, он увидел, что толпа стоит молча, и все головы обнажены.

И когда он оглядывался вокруг, единодушный вопль потряс воздух:

— Да здравствует король!

* * *

Таким образом, помимо своей воли и даже против нее, он был объявлен королем всем народом. Сопротивления не было. Он послал письмо брату, отдав ему огромное состояние, которое было выделено ему королем, а также пообещав значительную годовую государственную субсидию.

По прошествии нужного времени состоялась торжественная церемония коронации. Редко когда народ приветствовал короля с таким воодушевлением.