И далее Дунаев пытается показать основание для замены одной «неточности» другой «неточностью»: «Однако хилиазм Аполлинария подвергся критике со стороны свв. Епифания Кипрского, Василия Великого и Григория Богослова, называвших буквальное понимание тысячелетнего царствия "вторым иудаизмом" и "иудейскими баснями", несовместимыми со всем Священным Писанием»25. Ход мысли Дунаева понятен: раз указанные святители осудили и отвергли буквальное понимание тысячелетнего царства, назвав его «вторым иудаизмом» и «иудейскими баснями», то нельзя принимать и учение святых отцов о «начале нетления», которое наиболее полно изложил святитель Ириней Лионский, поскольку, мол, это одно и то же. Разберемся по порядку с этой иезуитской загогулиной Алексея Дунаева.
В этой «неточности» Алексея Дунаева, которую он предлагает взамен «неточности» митр. Макария, нет ни научности, ни, тем более, богословия. В самом деле, о какой научности здесь можно вести речь, если, во-первых, имеется недвусмысленное упоминание о духовном прочтении «тысячи лет» самим автором ныне широко распространенного толкования ее как Церкви, то есть блаж. Августином: «Мнение это могло бы быть до некоторой степени терпимо, если бы предполагалось, что в эту субботу святые будут иметь некоторые духовные радости от присутствия Господня. Некогда и мы думали так»26. Совершенно очевидно, что признание того, что, помимо еретического, есть и духовное понимание буквального «воскресения первого» «во времена царства» не «неточность» митр. Макария, но отражение им действительности. Во всяком случае, имен Иустина Мученика, Иринея Лионского, Ипполита Римского и Мефодия Патарского, учивших о телесном воскресении в «тысячу лет», ни Епифаний Кипрский, ни Василий Великий, ни Григорий Богослов не упоминают. Что касается позиции свт. Дионисия Александрийского и блаж. Иеронима Стридонского, то о ней пойдет речь в соответствующей главе книги.
О каком богословии можно вести речь при игнорировании Предания Церкви в разрешении подобного рода вопросов? Христианский цицеронизм, то есть упор лишь на богословское красноречие, может увести человека далеко в сторону от пути истины. Действительно, в западном богословии не принимается во внимание то, что святитель Ириней Лионский учение о «тысяче лет» излагает как полученное от учеников Апостолов: в протестантизме потому, что Предание Церкви признано необязательным для фундамента богословия, а в католичестве по той причине, что свидетелем Церкви на все времена является очередной «преемник апостола Петра» и его «мозговой штаб» – римская курия.
На протяжении столетий западное богословие с невыразимой легкостью произносило слово «хилиазм», когда вело речь об эсхатологии мужа апостольского Папия Иерапольского, святого мученика Иустина Философа, святых отцов Иринея Лионского, Ипполита Римского и Мефодия Патарского. От многократного повторения хилиазм еретиков и духовный «хилиазм» святых отцов Древней Церкви настолько плотно слились в сознании западных богословов, что для большинства из них стерлась грань между духовным и «грубо-чувственным» буквализмом «тысячелетнего царства». Но отсюда вовсе не следует то, что и богословы Православной Церкви непременно должны принимать этот дискурс. В Православии на пути такого безответственного отношения к богословской проблематике стоит Предание Церкви. Ни научности, ни богословия не может быть при игнорировании церковного Предания. Алексей Дунаев находит возможным «сковать одной цепью» еретический хилиазм и «хилиазм» святых отцов Древней Церкви на основании того, что их объединяет «буквально-материальная» чувственность. К какой нелепости может привести подобного рода теологумен мы можем убедиться, если обратимся ко всеобщему воскресению мертвых. Совершенно очевидно, что и те люди, которые воскреснут для осуждения в геенну огненную, воскреснут «буквально-материально». Но разве можно их соединять на этом основании со спасенными, с теми, кто войдет в Царство Божие?
Этот аргумент противников святоотеческого «хилиазма» особенно поражает: поскольку, мол, разговор идет о буквальном «чувственном Царстве», постольку это мнение не может быть принято. Позвольте, что вы хотите этим сказать? Что Христос по Воскресении не имеет человеческих чувств: не ощущал вкуса «печеной рыбы и сотового меда», которые вкушал, чтобы убедить учеников в том, что Он не призрак, не чувствовал прикосновения к язвам Апостола Фомы и жар от костра при Тивериадском озере? Если вы верите, что Христос воскрес, как вы можете отрицать то, что Его тело способно чувствовать, ощущать? Если вы не отрицаете этого, как вы можете использовать способность чувствовать как аргумент против учения указанных святых отцов о «воскресении первом»?
Слово «чувственный» имеет два значения: «1. Воспринимаемый органами чувств (видимый, слышимый, осязаемый, обоняемый, воспринимаемый на вкус), относящийся к такому восприятию. 2. Плотский, с сильно выраженным половым влечением» (Словарь русского языка С.И. Ожегова). И коль скоро вы заводите разговор о чувственности, то будьте добры разведите эти два значения слова «чувственный». В противном случае можно смело ставить вопрос о наличии у вас сомнения в Воскресении Христа. Вы же не можете допустить и мысли, что Христос по Воскресении (как и, естественно, до него) может предаваться каким-либо излишествам, верно? Но как вы можете допустить мысль, что святые Его по воскресении будут «предаваться самым неумеренным плотским пиршествам»? Как можно сомневаться в том, что чувственность святых Христа, по Его подобию, будет находиться в полном подчинении духу и вечно служить ему? Сказано Апостолом Иоанном Богословом: «Возлюбленные! мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1 Ин. 3:2).
Думается, разговор о «воскресении первом» и первой тысячи лет вечного Царства Христа давно назрел в Церкви… Да, митр. Макарий допустил «неточность», но и все же православность удержала его того, чтобы полностью отождествить еретический хилиазм с «хилиазмом» святоотеческим. Понятна и причина, по которой православные амилленаристы не хотят официально отказаться от «неточности» митр. Макария: равноценную замену этому «аргументу» они найти не могут. «Неточность», предложенная Дунаевым, настолько очевидна для православного сознания, что иначе, как «административными мерами», ее насадить не удастся. Хотя предложение Дунаева, судя по всему, может понравиться многим аллегористам: западное богословие «протоптало» в этом направлении широкую дорогу.
Ну, а пока «успешные выпускники» и аспиранты духовных учебных заведений, узнавая о «неточности» митр. Макария, выражают свою озабоченность и дают советы, как действовать без этого «аргумента». Вот, скажем, как среагировал на это упомянутый выше «успешный выпускник МДА»: «Сделав обзор основных трудов, касающихся истории Вселенских Соборов, можно заключить: мы не имеем указаний на осуждение хилиазма на Вселенском Соборе. Приводимый митрополитом Макарием (Булгаковым) аргумент о якобы противохилиастической вставке в Символ веры фразы "Егоже Царствию не будет конца" не имеет под собой никакой почвы и может крайне легко быть отвергнутым и опровергнутым. Маркелл Анкирский, против которого, вероятно, и были вставлены эти слова, не имел никакого отношения к учению о тысячелетнем царстве Господа на земле. Единственно возможным способом доказать осуждение хилиазма на Константинопольском Соборе 381 года является попытка "привязать" хилиазм к учению Аполлинария и аполлинариан, что само по себе является верным, и попытаться доказать осуждение Собором всех еретических заблуждений аполлинаристов, что не может не вызывать нареканий. Остается открытым вопрос, осудили ли отцы Второго Вселенского Собора учение о тысячелетнем царстве Господа на земле, или же нет»27.
