Кингаль вздрогнул. На высокой колеснице, запряженной двумя черными, с отливом жеребцами, выезжал человек в черном длиннополом опашне. Черные распущенные волосы развевались на ветру, придавая его виду, что-то чуждое. Зловещая колесница, была обсажена завялившимися человечьими головами, среди которых са-каль с ужасом узнал, головы своих боевых товарищей оставленных с обозом, еще свежих и потому выделявшихся средь прочих – застывшим ужасом на бледнеющих ликах. Пронизывающим взором, колесничий метал искры гнева с йаримийцев на чужеземцев. Казалось, его ядовитые жала, видят насквозь и прожгут всех кто встанет на его пути. Подняв высоко над головой молот, он прокричал, что-то на своем диком наречии, и было понятно, что в его руках не просто оружие. Кукхулунцы радостно заулюлюкали, и с прежним остервенением ринулись добивать остатки отборной дружины. Колесничий же, без колебаний, словно его колесница умела ходить по воде и летать по воздуху, направил ее прямо на Булуг-У-Сакара. Свирепый взгляд и летящий молот, вот все, что видел в последний миг жизни нубанда – державный кингаль шести сотен.

3. Война и мир

Войско, шедшее по следам отряда, добралось до места битвы только к утру. Увидев пепелище деревни, и не найдя там боевой дружины, лушар был в ярости от того, что шестисотенный и ведомая им дружина, не стали дожидаться остальных, чтоб действовать сообща, возможно этим желая лишить его, не только положенных почета и славы, но и должности. Но вскоре, от увиденного поля битвы, ярость сменилась скорбью по погибшим, жалостью к ним, и ужасом и негодованием от жестокой расправы над ними йаримийцев. Воины обитаемых земель и сами не гнушались жестокости в войнах с врагами, но оправдывали это справедливым возмездием, а варварская кровожадность, казалась им бессмысленной и беспощадной.

Поле после сражения, было тщательно прибрано победителями, оружия не было, а сброшенные в кучу трупы дружинников, медленно истлевали без голов.

Подозвав к себе проводника, Шешу хотел сорвать на нем злость, но йаримиец опередил:

– Я предупреждал великого вождя, кукхулунцы свирепы, с наскока их не победить. Твой полковник сам виноват, да простит его неупокоенная душа мои слова, когда, не послушав своего господина, он с малыми силами проник глубоко в пределы Кукхулунна.

– Твоя правда – вынужден был согласиться лушар, – я надеюсь, он сполна получит в чертогах Эрешкигаль за свое губительное честолюбие. Но как с тремя лимами, подступиться к ним незаметно? Они ведь не будут ждать.

Не ожидая ответа на вопрос, военачальник, подстегнув вожжи, проехал дальше, оценивая возможности противника. Если бы только знать, что поддерживает их боевой дух? Темные люди, бывают безгранично преданы своей вере, но их легко сломить или отвратить от нее, если отобрать у них то, чему они поклоняются, и если нужно, можно заменить их веру другой. На его памяти, такое случалось не раз. Когда он участвовал в покорении городов и земель для его государя, многие из тех, кто упорствовал в почитании своих богов, со временем, стали столь же рьяными поборниками единовластия бога Ана. И это, не были лицемерные сановники, готовые за личное благополучие продать родную мать, эти люди свято верили в правоту своей новой веры. И если раньше, они били людей за недостаточное восхваление прежних богов, то теперь столь же ревностно заставляли ставить их ниже самодержного бога, а то и вовсе отказываться. Больше всего Шешу было жаль простых людей, вынужденных подстраиваться из-за чьей-то глупости.

Подъехав к новоиспеченному шестидесятнику, придерживая вожжи, сказал:

– Ты был прав. Собери остатки своего полка, назначаю тебя нубандой вместо Булуг-У-Сакара. Тебе и впрямь сопутствует, звезда удачи сиятельной Инанны.

И поехал дальше. Назначение произошло, кто надо видел, кто должен записал. Наконец сообщили о выжившем дружиннике.

Нельзя было сказать, что воину, брошенному умирать медленной смертью, посчастливилось выжить. Кукхулунцы давали понять, что ждет их всех, если они не отступят. Но видавший виды военачальник, не страдал излишней чувствительностью и не выносил ненужной жалости. Сейчас он благодарил варварскую самонадеянность за то, что оставили свидетеля, которого можно допросить. Старый врачеватель сделал все возможное, чтобы продлить жизнь и сознание страдальца и Шешу приступил к допросу. Он спрашивал о том, сколько у кукхулунцев воинов, сколько примерно колесниц, узнал об их вооружении, но главное теперь он знал, что ими движет. Несчастный в предсмертом ужасе рассказывал о черном колдуне, разъезжающем на страшной колеснице с человечьими головами, о том, какую власть он имеет над соплеменниками, и о священном молоте, которым сгоняет их на бой. А под конец поведал о печальной судьбе плененных дружинников, принесенных в жертву перед этой варварской святыней. Лушар оставил его с абгалом, чтобы облегчить страдания ухода, а сам распорядился созвать совет.

***

Шел десятый день бессмысленной гонки. Кукхулунцы, будто дразнили, подъезжая на своих колесницах: расстреливали стрелы и снова растворялись в пыли. Или, наоборот, внезапно нападали из своих засад, на ничего не подозревающего врага, устрашающе крича своего бога и, нанеся ощутимый урон, успевали скрыться. Несмотря ни на что, Шешу приказал двигаться вперед указуемыми проводником тропами, рассчитывая уничтожением угодий и поселений вместе с людьми, заставить кукхулунцев сдаться на милость. Но вопреки ожиданию, те, теряя поселение за поселением, тем не менее, своими набегами не давали продвигаться кишцам вглубь страны, с каждым разрушенным поселением лишь еще больше обозлялись и сопротивлялись все ожесточеннее. Движение замедлялось, также из-за того, что державные колесницы с воинами, постоянно попадали в умело расставленные ловушки, которые невозможно было предугадать. Но самой большой дерзостью, было то, что дикари каким-то образом, умудрялись угадывать нахождение обозов с припасами и разграблять их. Все попытки как-то уберечь и перепрятать его, не приносили никаких плодов, дошло до того, что пришлось сократить довольствие из зерна и плодов ишиммар не только здоровым воинам, но и раненным и больным. Волновало и то, что становилось все больше раненных и уже не хватало вьючных, итак достаточно поредевших, чтоб перевозить их. Лушар приказал лучше охранять проводника, подозревая последнего в сношениях с противником. Но прижимаясь к своим стражам, казалось тот сам напуган до смерти, и уже жалеет о том, что согласился помогать пришельцам, твердя о ворожбьей мести. Военачальник досадовал уже и на себя, за то, что послушал йаримийца, который из всех племен выдал им самое непреклонное, будто надеясь чужими руками избавиться от неудобного соседа, и ослабить пришельцев, которые будут неспособны больше грозить его стороне, и тем освободить Йарим сразу от двух напастей. Положение войска становилось плачевным: разразился голод, а вслед за ним, незаметно подступили к ослабленным и измотанным людям болезни, обычно сопровождающие затяжные войны; вши и понос стали обыденным явлением. Охота и рыбная ловля, с помощью которой пытались покончить с нехваткой еды, давали достаточно, чтобы избежать голодной смерти, но недостаточно, чтоб воевать. Измученный от усталости азу абгал, носился со своими помощниками среди больных и раненных: смазывал их раны, опаивал их снадобьями и растирал мазями.

***

Под растянутым от солнца шатром, несмотря на то, что полог был предусмотрительно поднят, от скопления народа было не продохнуть. Лушар, пять нубанд пешцев, угула колесничих и некоторые из младших кингалей, решали дальнейшие действия. Иного выхода, как пойти навстречу кукхулунцам уже не было. Был выбран единственный из возможных способов, при войне с неразумными дикарями. С предложением, о встрече вождей воюющих сторон, для ведения мирных переговоров и обсуждения беспрепятственного ухода войск, к кукхулунцам решено было отправить посыльного. Для большей убедительности, в виде посыльного, Шешу предложил йаримийца, как представителя союзного детям Кукхулунна племени к которому они прислушаются.