Вовка замолчал. Я тоже ничего не говорил, собираясь с мыслями. Да, ему, пожалуй, досталось сильнее, чем мне. Я представил себя на его месте и поежился. Все эти подвалы, кошки, незнакомцы и прочая чертовщина — здорово давили на психику. Мне, безусловно, легче: телевизор, телефонный джинн — это, конечно, тоже чудеса, но без того мрачного налета, без дьявольщинки.

Впрочем, Вовка почувствовал себя гораздо лучше, как только понял, что он не одинок. Есть еще люди, подвергшиеся таинственному воздействию и, возможно, имеющие неоспоримые доказательства. Можно найти этих людей и вместе с ними разобраться в сущности происходящего. Наконец, имея эти самые неоспоримые доказательства, можно обращаться и в более серьезные инстанции, так сказать, к широким массам академиков.

Оставив на некоторое время телевизор в покое, мы принялись обсуждать наше положение и вырабатывать план действий. Прежде всего, это не мистика, решили мы. Чертей не бывает. Да и вряд ли они додумались бы до такого. Что касается лично нас, то мы, по-видимому, здоровы, если только один из нас не является галлюцинацией другого. Это было бы просто неинтересно.

Теперь — суть происходящего. Вовка, не задумываясь, записал вчерашних красоток в пришельцы. Я возражал. На несчастных пришельцев и так уже вешают всех собак. Все необъяснимые явления природы — безусловно результат деятельности пришельцев. Стоит древним людям построить какую-нибудь пирамиду поприличнее, как у них отбирают авторские права на нее и передают пришельцам… Нет, пришельцы — это слишком просто. Это невозможно именно в силу избитости темы.

Некоторое время- мы спорили, затем я предложил выпить кофе и, оставив пока спорный вопрос, перейти к выработке плана действий. Вовка согласился, и я побежал на кухню. Возвращаясь в комнату, я отметил про себя, что телевизор не умолкает ни на минуту, и подумал, что надо бы проверить, совпадает ли с программой то, что он нам демонстрирует. Как раз в этот момент диктор объявил следующую передачу.

— Слушай, Вовка! — сказал я.

Вовка обернулся.

— Где-то у меня тут, в газете, была программа… — начал я и вдруг застыл, глядя на экран. Голос диктора продолжал литься из динамика, но изображение затуманилось и исчезло. И вдруг из этого тумана выдвинулось огромное, во весь экран лицо, заросшее щетиной, и пристально уставилось на Вовку. Я хотел что-то крикнуть, но не мог выдавить из себя ни звука. Вовка в этот момент смотрел на меня и не видел происходящего на экране. Однако мои глаза говорили достаточно красноречиво, и он резко повернулся к телевизору. Диктор мило улыбнулся, заканчивая свою речь, и началась очередная передача.

— Что там было? — спросил Вовка. Он был гораздо бледнее, чем пять минут назад. Я рассказал.

— И он смотрел прямо на меня?

— Да, и еще… Он был… выпуклый, такой… стереоскопический.

Несколько минут мы, не отрываясь, смотрели на экран, потом пошли пить кофе. Вовка все время молчал.

— Мм-да, — наконец произнес он. — Я думал, что больше этих фокусов не будет. По-моему, они за мной следят.

— Так вот и я говорю — игнорируй. Да и потом — вряд ли у них такая цель. Не из-за этого они затеяли весь сыр-бор.

— А из-за чего?

— Вот это и нужно понять. Нельзя сидеть сложа ру> ки, необходимо действовать.

Через десять минут мы выходили из квартиры. Телевизор объявил нам вслед технический перерыв и, изобразив на экране замысловатую картинку, затих. План был такой: Вовка обежит, кого сможет, из тех, кто был вчера на вечере, а я еду к Черняеву и мобилизую всю нашу банду. Необходимо выяснить, кто еще общался с этими милыми девушками и какие последствия это имело.

— Контакты будем выявлять, — хмыкнул Вовка.

На улице мы пожелали друг другу ни пуха ни пера и разошлись в разные стороны.

Алик Черняев жил на другом конце города, телефона у него не было, и единственным средством связи с ним был автобус. На остановке бурлила толпа. Судя по тому, как оживленно подпрыгивали и притопывали отдельные граждане, можно было понять, что автобуса нет уже давно. В загончике, неподалеку, стояла, правда, одна девятка — как раз то, что нужно, но шофер, развалившись в кабине, на моторе, казалось, не собирался никуда ехать в ближайшие две недели. Какая-то бабка, видимо, уже ходила к нему ругаться и теперь громогласно докладывала на всю остановку:

— Лежит себе, песни поет. «Чтоб вином наполнялся стакан…» Только об одном и думают Тоже мне, артист Кикабидзе!

Все шло как обычно. Никто из этих людей и не подозревал, что город, возможно, уже наполнился невероятными событиями, что завтра, может быть, они не узнают своего города и самих себя. Судя по тому, что уже произошло, теперь с каждым может случиться все, что угодно…

Шофер наконец расшевелился. Он сел на свое место, не торопясь закурил, долго скрипел, как положено, ручным тормозом и только после этого подъехал к остановке. Я попал в удачную струю, меня внесли в автобус, поставили в уголок и прижали к стеклу. Шофер предложил своевременно «оплатить за проезд», и автобус тронулся.

Первую половину пути вся публика в салоне представляла сплошной монолит, потом стало немного свободнее. На одной из остановок в переднюю дверь вполз изрядно подвыпивший парень и в изнеможении остановился на нижней ступеньке. Я узнал его. Это был Антоха Таращук из нашего дома. В детстве мы даже дружили, но потом что-то случилось, Антоха слетел с нарезки, то кидался куда-то на заработки, то неделями торчал во дворе, в основном возле нашего гастронома, пару раз пробовал жениться, но жены его скоро бросали. Сейчас исчерпывающей характеристикой на Антоху могла служить надпись на стене дома возле его подъезда: /(Антоха — выпивоха».

Он стоял, прислонившись к двери, и мутным взглядом окидывал публику. Публика, как всегда, возмущенно отводила глаза и с вызовом отходила в сторонку.

— Х-хоть бы одна зараза место уступила, — выдавил Антоха. — Видят же, что человек мается.

На передней площадке, спиной ко мне, стояла девушка в белой шубке и пушистой шапке. Она обернулась и с удивлением посмотрела на Антоху. У меня перехватило дыхание. Это была Лена!

Если бы наш автобус неожиданно взлетел и стал набирать высоту, я не был бы так поражен. Уж Лену-то я совершенно не ожидал встретить здесь!

Антоха заметил ее взгляд и снова заговорил:

— Н-ну, чего уставилась, лупоглазая? Поз-знакомить-ся хочешь? Так это мы враз…

Он стал карабкаться на следующую ступеньку, а я уже проталкивался через толпу на переднюю площадку. Неслыханная удача! В этот момент я был почти благодарен Антохе, ведь Лена могла так и не обернуться и вышла бы где-нибудь, а я об этом и не узнал бы. То ли дело теперь! Я поставлю на место распоясавшегося хулигана, предложу даме свои услуги… Ну и так далее, по известному сценарию.

Однако ничего этого не произошло. И вообще ничего не произошло. Автобус остановился, открылись двери, и Лена, пройдя по тому самому месту, где только что стоял Антоха, спокойно вышла и скрылась в толпе на остановке. Антохи не было. Могло показаться, что какой-то ловкий фокусник просто спрятал его в своем рукаве. Никто ничего не заметил.

Двери закрылись, и мы поехали дальше. Я стоял, уставившись в одну точку, и, кажется, ни о чем не думал. Может быть, померещилось? Может быть, не было никакого Антохи, и Лены не было, и вообще, все это мне просто приснилось?

Только когда шофер объявил конечную остановку, я пришел в себя и вспомнил, что еду, собственно, к Черняеву, чтобы рассказать ему о вчерашних и сегодняшних событиях, к которым только что прибавилось еще одно.

Открыл мне сам Алик. Он обрадовался, втащил меня в квартиру и весело накинулся:

— Ты где бродишь? Я уже два раза бегал тебе звонить!

Он был какой-то возбужденный, взлохмаченный, ему не терпелось что-то мне рассказать.

— Что-нибудь случилось? — спросил я.

— Случилось, — ответил Алик. — Я слегка тронулся. В остальном — все нормально.

Я разделся, и мы пошли в комнату.