Смерть Дмитрия вызвала многочисленные толки в народе. Однако в Москве правил законный царь, и династический Вопрос никого не занимал. Но едва царь Федор умер и династия Калиты пресеклась, имя Дмитрия вновь появилось на устах.

Глава 2

РОЗЫСК О САМОЗВАНЦЕ

В период короткого междуцарствия после смерти Федора литовские лазутчики подслушали в Смоленске и записали молву, в которой можно было угадать все последующие события Смутного времени. Толки были на редкость противоречивыми. Одни говорили, будто в Смоленске были подобраны письма от Дмитрия, известившие жителей, что «он уже сделался великим князем» на Москве. Другие толковали, что появился не царевич, а самозванец, «во всем очень похожий на покойного князя Дмитрия», Борис будто бы хотел выдать самозванца за истинного царевича, чтобы добиться его избрания на трон, если не захотят избрать его самого.

Молва, подслушанная в Смоленске, носила недостоверный характер. Боярин Нагой, говоря о смерти Дмитрия, будто бы сослался на мнение своего соседа — «астраханского тиуна» (слуги) Михаила Битяговского. «Тиуна» вызвали в Москву и четвертовали после того, как он под пыткой признался, будто сам убил Дмитрия.

Лазутчики записали скорее всего толки простонародья, имевшего самые смутные представления о том, что происходило в столичных верхах. Низы охотно верили слухам, порочившим правителя Бориса Годунова и проникнутым живым сочувствием к Романовым. Может быть, их распускали сами Романовы или близкие к ним люди? Ответить на этот вопрос трудно. В народных толках о младшем сыне Грозного невозможно уловить никаких похвал в его адрес. О том, что царевич жив, говорили как бы мимоходом, без упоминаний о его достоинствах, законных правах и проч. Куда подробнее обсуждали вторую версию, согласно которой «Дмитрий» был самозванцем и пешкой в политической игре правителя.

Итак, борьба за обладание троном и вызванные ею политические страсти, а не крестьянская утопическая идея о «добром царе» оживили тень Дмитрия. После избрания Бориса на трон молва о самозваном царевиче смолкла. Зато слух о спасении истинного Дмитрия — «доброго царя» — в народе получил самое широкое распространение. Служилый француз Я. Маржарет, прибывший в Москву в 1600 году, отметил в своих записках: «Прослышав в тысяча шестисотом году молву, что некоторые считают Дмитрия Ивановича живым, он (Борис. — Р. С.) с тех пор целые дни только и делал, что пытал и мучил по этому поводу».

Оживление толков о Дмитрии едва ли следует связывать с заговором Романовых. Эти бояре пытались заполучить корону в качестве ближайших родственников последнего законного царя Федора. Появление «законного» наследника могло помешать осуществлению их планов. Совершенно очевидно, что в 1600 году у Романовых было столь же мало оснований готовить самозванца Дмитрия, как у Бориса Годунова в 1598 году.

Если бы слухи о царевиче распространял тот или иной боярский круг, покончить с ними для Годунова было бы нетрудно. Трагизм положения заключался в том, что молва о спасении младшего сына Грозного проникла в народную толпу, и потому никакие гонения не могли искоренить ее. Народные толки и ожидания «создали почву для появления самозванца. В свою очередь, деятельность самозванца оказала огромное воздействие на дальнейшее развитие народных утопий.

Самозванец объявился в пределах Речи Посполитой в 1602–1603 годах. Им немедленно заинтересовался Посольский приказ. Не позднее августа 1603 года Борис обратился к первому покровителю самозванца — князю Острожскому с требованием выдать «вора». Но «вор» уже переселился в имение Адама Вишневецкого.

Неверно мнение, будто Годунов назвал самозванца первым попавшимся именем. Разоблачению предшествовало самое тщательное расследование, после которого в Москве объявили, что имя царевича принял беглый чернец Чудова монастыря Гришка, в миру — Юрий Отрепьев.

Московским властям нетрудно было установить историю беглого чудовского монаха. В Галиче жила вдова Варвара Отрепьева, мать Григория, а родной дядя Смирной-Отрепьев служил в Москве как выборный дворянин. Смирной преуспел при новой династии и выслужил чин стрелецкого головы. Накануне бегства племянника он был «голова у стрельцов». Как только в ходе следствия всплыло имя Отрепьева, царь Борис вызвал Смирного к себе. Власти использовали показания Смирного и прочей родни Отрепьева и в ходе тайного расследования, и при публичных обличениях «вора». Как значилось в Разрядных книгах, Борис посылал в Литву «в гонцех на обличенье тому вору ростриге дядю евородного галеченина Смирного-Отрепьева». Современник Отрепьева троицкий монах Авраамий Палицын определенно знал, что Гришку обличали его мать, родные брат и дядя и, наконец, «род его галичане вси».

Московские власти сконцентрировали внимание на двух моментах биографии Отрепьева: его насильственном пострижении и соборном осуждении «вора» в московский период его жизни. Но в их объяснениях по этим пунктам были серьезные неувязки. Одна версия излагалась в дипломатических наказах, адресованных польскому двору. В них значилось буквально следующее: Юшка Отрепьев, «як был в миру, и он по своему злодейству отца своего не слухал, впал в ересь, и воровал, крал, играл в зернью, и бражничал, и бегал от отца многажда, и заворовався, постригсе у черницы…».

Нетрудно установить, с чьих слов был составлен этот убийственный отзыв о Юрии Отрепьеве. Незадолго до посылки наказа в Польшу в Москву вернулся Смирной-Отрепьев, ездивший за рубеж по заданию Посольского приказа для свидания с Григорием-Юрием. Очевидно, он и был автором назидательной новеллы о беспутном дворянском сынке.

Юшка отверг сначала родительский авторитет, а потом авторитет самого Бога. После пострижения он «отступил от Бога, впал в ересь и в чорнокнижье, и призыване духов нечистых и отъреченья от Бога у него выняли», Узнав об этих преступлениях, патриарх осудил его на пожизненное заключение в тюрьму.

Посольский приказ фальсифицировал биографию Отрепьева в двух самых важных пунктах. Цели фальсификации предельно ясны. Посольскому приказу важно было представить Отрепьева как одиночку, за спиной которого нет никаких серьезных сил, а заодно изобразить его изобличенным преступником, чтобы иметь основание потребовать от поляков выдачи «вора».

С дружеским венским двором царь поддерживал куда более доверительные отношения, чем с польским. Поэтому в письме к императору Борис позволил себе некоторую откровенность по поводу Отрепьева. Русский оригинал послания Бориса австрийскому императору, датированного 1604 годом, хранится в Венском архиве и до сих пор не опубликован. Приведем здесь полностью разъяснения царя по поводу личности Отрепьева. До своего пострижения, утверждал Борис, Юшка «был в холопех у дворянина нашего у Михаила Романова и, будучи у него, учал воровати, и Михайло за его воровство велел его збити з двора, и тот страдник учал пуще прежнего воровать, и за то его воровство хотели его повесить, и он от тое смертные казни сбежал, постригся в дальних монастырех, а назвали его в чернецех Григорием».

Почему царь Борис решился связать имя Отрепьева с именем Романовых? Быть может, он желал скомпрометировать своих противников? Но почему Годунов не назвал имена старших братьев — знаменитых бояр Федора и Александра Никитичей Романовых, а указал на младшего брата Михаила, которого мало кто знал даже в России и который двумя годами ранее умер в царской тюрьме? В венском наказе видно то же настойчивое стремление, что и в польском. Царские дипломаты старались рассеять подозрения относительно возможной поддержки самозванца влиятельными боярами. От поляков вовсе скрыли, что Отрепьев служил Романову. Австрийцев убеждали в том, что Романов не был пособником «вора», а, напротив, изгнал его за воровские проделки.

Внутри страны появление самозванца долго замалчивалось. Толки о нем беспощадно пресекались. Наконец Лжедмитрий вторгся в пределы страны, и молчать стало невозможно. Тогда с обличением Отрепьева выступила церковь.