– Мы в стране молоссов, Сикинн. И ты прав, эта страна сурова. Особенно для нас с тобой. А вернее всего, для меня. А ты знаешь, кто царь молоссов, Сикинн?

– Не знаю, господин. Но думаю, что нам это все равно?

– Нет, не все равно. Царь молоссов – Адмет, мой враг, Сикинн. Однажды я сильно оскорбил его.

Сикинн придержал мула:

– Твой враг, господин? Так зачем же мы едем к нему?

Но Фемистокл не тронул поводьев.

– А может быть, ты скажешь, куда нам ехать? – невесело усмехнулся он. – Как ты видишь, нас привезли и высадили на этот эпирский берег. Что же нам делать? Хуже, если мы будем скрываться где-нибудь в молосских селениях. Да и не скрыться – наутро же будет известно об этом царю Адмету. Уж лучше явиться прямо к нему и довериться его великодушию!

На перевале ветер был неистовым, мулы шли, отворачивая головы: ветер слепил им глаза. Фемистокл плотнее запахнул плащ. Заря погасла. Луна то освещала дорогу, то снова пропадала. И, когда наступала тьма, Фемистоклу казалось, что они сейчас вступят в преисподнюю…

Но вот дорога выровнялась, ветер стал тише, и откуда-то издали вместе с шумом ветра донесся тонкий длинный звон…

– Додонские чаши звенят! – сказал Фемистокл. – Теперь недалеко.

– Какие чаши, господин?

– Тут святилище Зевса Додонского, – Фемистокл поддерживал разговор, чтобы заглушить тяжелое чувство тревоги, – там стоит священный дуб, огромное дерево. В нем пребывает сам Зевс и дает пророчества. На дубе висят медные чаши, вот они-то и звенят сейчас от ветра. Мы этого звона понять не можем. Но жрецы по звону понимают, что хочет сказать божество.

– А может быть, он посадит нас в тюрьму, господин?

– Кто? Зевс?

– Нет. Царь Адмет, к которому мы едем.

Фемистокл вздохнул.

– Может быть и это, – сказал он. Теперь, Сикинн, с нами все может быть!..

Горы расступились, раскрылась долина, сумеречные очертания города встали перед ними.

Фемистокл умолк. Все напряглось в нем. Сейчас он ступит в дом человека, который ненавидит его. Хватит ли у царя Адмета великодушия пощадить безоружного и беззащитного врага?

Едва они вошли в город, как ветер принес тучу мелкого острого снега. Огни жилищ еле мерцали в этой снежной мгле. Сикинн молчал и только кряхтел, укрывая лицо. Фемистокл направил мула прямо к жилищу царя, которое не очень заметно выделялось среди низеньких городских домов.

Они спешились. Во дворе стража заступила им дорогу.

– Кто вы, путники?

– Я – Фемистокл, сын Неокла, афинянин, – ответил Фемистокл, – а это мой слуга. Я к царю Адмету.

И, не дожидаясь ответа, вошел во дворец. Стража не решилась задержать человека, чье имя так много прославлялось в Элладе.

Фемистокл сбросил у порога тяжелый заснеженный плащ и вошел в мегарон. Здесь, посреди небольшого зала, жарко пылали дрова в очаге. У очага сидела женщина с маленьким сыном на руках. Это была жена Царя Адмета, Фтия. Она в недоумении вскинула на Фемистокла большие темные глаза.

– Я – Фемистокл, сын Неокла, – повторил Фемистокл. – Я осужден. Меня ищут, чтобы приговорить к смерти.

– Фемистокл… – прошептала женщина, и глаза ее еще больше расширились. – И ты вошел в дом царя Адмета!

– Да. Я вошел в этот дом, чтобы, умолять о защите.

За стеной послышались шаги и голос Адмета. Адмет спрашивал у слуг, кто приехал к нему… Женщина быстро встала, усадила Фемистокла у очага и передала ему на руки своего ребенка.

В эту минуту в мегарон вошел Адмет. Фемистокл сидел у его очага, склонив голову, и ребенок, смеясь, тянулся к его кудрявой бороде.

Адмет остановился. Вот его старинный враг, которому он так давно собирался отомстить. Фемистокл – в его руках, Адмет может припомнить ему старую обиду. Когда Адмет просил Афины заключить с ним военный союз, Фемистокл, который тогда стоял у власти, отказал ему в этом.

И вот этот Фемистокл теперь припал к его очагу, к очагу царя Адмета, и держит на руках его сына. Это – моление о защите. Такое моление у молоссов не допускает отказа.

– Встань, Фемистокл, – сказал Адмет, – и отдай ребенка его матери. Тебе ничто не грозит в моем доме.

Фтия облегченно вздохнула и, взглянув на мужа добрыми влажными глазами, взяла сына из рук Фемистокла и вышла из мегарона.

Царь Адмет угрюмо глядел на Фемистокла; его смуглое, с резкими прямыми чертами лицо было замкнуто и враждебно.

– Ты тяжело оскорбил меня, Фемистокл, – сказал он, – и не только оскорбил – ты лишил меня военной помощи, которая мне была так нужна в то время. Но не опасайся меня, я не могу мстить человеку, который не в силах защититься.

– Ты прав, Адмет, – ответил Фемистокл, – но это было не личное мое дело. Для твоей страны было выгодно заключить с нами союз, а для моей страны это было невыгодно. И ты не должен принимать это как личное оскорбление. Будь я на твоем месте, а ты на моем, ты, Адмет, поступил бы так же. И если бы я таил против тебя вражду, разве пришел бы я к тебе искать защиты? Но я пришел, потому что верю в благородство твоей души.

Адмет задумался, опустив глаза. Лицо его постепенно прояснялось. Что было – было. Государственные дела диктуют людям их поступки независимо от личных симпатий и антипатий. И все-таки это Фемистокл, человек большого ума, который много сделал для спасения Эллады.

Он снова устремил взгляд на Фемистокла, и в глазах его уже теплилось сочувствие.

– Я не обижу тебя, Фемистокл, – сказал он, – и никому не дам тебя в обиду. Припавший к моему очагу – мой гость, и никто не посмеет взять тебя из-под моей защиты.

– Но они придут…

– Я не выдам тебя, пока хватит моих сил противостоять им.

Фемистокл остался в доме эпирского царя. Зимние дни в Эпире были сумрачны, ветры гудели в горах, метель пролетала по улицам, дождь и снег шумели над крышей. Иногда наступали ясные дни, и солнце заглядывало в долину. Фемистокл любил в такие дни бродить по уединенным склонам и глядеть на сверкающие снежные вершины гор – это умеряло его непрестанную, как тяжелая болезнь, тоску. Однако уходить далеко от дома было нельзя – могли внезапно явиться спартанские соглядатаи и схватить его; безопаснее было во дворце, там неотлучно дежурила вооруженная стража.

Не было спокойного дня, не было спокойной ночи.

Фемистокл ждал своих преследователей, и даже во сне он вздрагивал от каждого стука или громкого голоса слуг во дворе. И тут же, вскочив, хватался за меч; спартанцы могут прийти в любой час!

И они пришли. Конный отряд остановился у ворот дворца. Стража тотчас подняла копья. Царь Адмет сам вышел к воротам:

– Кто вы? Что вам надо?

– Мы посланцы Спарты и Афин. Нам поручено доставить в Афины Фемистокла, который скрывается здесь.

– Можете повернуть своих коней обратно, – сказал царь Адмет, – и забыть сюда дорогу. Моя стража проводит вас, – и, отвернувшись от них, ушел в дом.

Ворота распахнулись, со двора вышел небольшой вооруженный отряд.

– Но мы не можем сразу ехать обратно! – закричал на начальника стражи спартанец. – Мы продрогли и кони наши проголодались! Такая чертова страна, холод и трава под снегом!

– Спускайтесь в Фессалию, там согреетесь и накормите коней, – ответил начальник стражи. – Может быть, у вас пропадет охота появляться в нашей чертовой стране. Ну-ка, ходу! Ходу!

Посланцы Спарты с бранью погнали коней обратно.

– Мы еще появимся! – кричали они. – Весной ждите, и тогда вам несдобровать! Ни вам, ни вашему царю!..

– Вот видишь, Фемистокл, сказал царь Адмет, – не так все страшно, как кажется издали. Так что можешь успокоиться!

– Спасибо, Адмет. Но, как я вижу, покоя мне не дождаться. Враги мои не забывают обо мне. А вчера Сикинн вернулся из Аттики.

– Что там?

– Что ж там? Дом опустошен. Семья в нищете. Всего имущества взято едва на три таланта, а по городу уже кричат, что целых восемьдесят талантов выгребли у меня. Есть и такие, которым восемьдесят мало, они прибавляют еще – уже сто талантов нашли у Фемистокла, вот сколько он награбил!