Калигула, впервые посетивший новый дом Пираллиды, был удивлен кричащей восточной роскошью. Обилие позолоты, покрывающей фрески и вазы, говорило о процветании гетеры. Прекрасные мраморные статуи заполняли ниши, гирлянды из диковинных цветов обвивали колонны, и тихо журчал фонтан, где плавали разноцветные рыбы. Сама хозяйка с ласковой улыбкой вышла навстречу гостю. Гай изумился, видя, как она похорошела. Медные волосы, заплетенные в косички и затейливо уложенные, искрились при свете ламп. Синие глаза, густо подведенные сурьмой, своим чувственным блеском сводили с ума, а короткая туника с разрезами скорее открывала, нежели скрывала волнующие изгибы округлых бедер и совершенные овалы высоких грудей. Тонкую талию обвивал золотой поясок, завершающийся змеиной головкой.

Гай Цезарь, немного удивленный таким приемом, рассыпался в похвалах. Пираллида изобразила смущение, прикрыв глаза длинными ресницами, и осведомилась о его телохранителях. Гай только отмахнулся и спросил, где же Домиций. Но гетера оставила вопрос без внимания.

– Сколько мы не виделись, Гай Цезарь? Едва ли не год уже успел пробежать с тех пор, как наши пути пересеклись в последний раз у Лары Варус. Ты забыл ко мне дорогу, а ведь раньше часто искал моего общества.

– Ох, Пираллида, – только и вымолвил Гай, смущаясь еще больше. – Бесспорно, мало кто из женщин Рима может соперничать с тобой в красоте, но моя супруга – самая прекрасная. Разве могу я изменить ей? Узы клятвы верности, что дал я ей добровольно, сковывают меня, но я не жалею, что принес ее на алтаре нашей любви. И ни к чему вспоминать о нашей былой связи, ты и тогда не была у меня единственной любовницей.

Пираллида разочарованно вздохнула. Ни ее красота, ни тщательно подобранный наряд, похоже, не возбудили в императоре ни капли желания. Но она пока не собиралась сдаваться: блеск золотых монет заманчиво мерцал перед ее мечтательным взором. Она нежно взяла гостя за руку и повела за собой в триклиний.

Там взору Калигулы предстала неожиданная картина. Пьяный Домиций, развалившись на ложе, громко храпел около залитого вином стола.

– Вот так каждый день, – равнодушно произнесла девушка. – Он гордо кричит на каждом углу, как сильно любит меня, распугал всех моих гостей, а сам напивается и беспробудно спит до утра. Приставил ко мне рабынь, что следят денно и нощно, чтобы я никого не принимала. А один раз чуть не избил, но вовремя опомнился. Сердце до сих пор замирает в груди, стоит вспомнить его налитые кровью глаза и огромный кулак, занесенный над моей головой.

Пираллида зябко передернула плечами.

– Я пришел сюда поговорить с ним, – сказал Калигула, перебив ее. – Моя сестра беременна, а он и слышать об этом не хочет. Мало того, на обеде в честь Агриппиниллы в ответ на поздравления он тяжко оскорбил ее. Она едва выжила после настоя, вызывающего выкидыш. Ливилла вовремя заметила неладное и вызвала Харикла. Это оскорбление задевает и меня, поэтому я пришел сказать, что собираюсь их развести. Пусть женится на тебе, если собрался.

Потрясенная Пираллида даже не заметила его ухмылки. Развод Агенобарба означал для нее крушение всех честолюбивых надежд! Глупая, как она могла рассчитывать, что, завоевав расположение императора, она с его помощью избавится от ненавистного любовника.

– Присядь, Гай Цезарь, выпей со мной вина! – спохватилась она. – Не уходи так скоро. Домиций сейчас проснется.

Она дала знак служанке, и та поднесла гостю золотую чашу, наполненную светлым вином. Пираллида нежно пощекотала своего любовника, тот заворочался, пытаясь отогнать шаловливую руку. И когда Калигула осушил уже вторую чашу, он открыл мутные глаза и громким ревом приветствовал императора.

– Ты, негодяйка! – закричал он на гетеру. – Что вовремя не разбудила меня? А где гости? Мы что, вдвоем должны выпивать и смотреть на актеров?

– Но, милый, я думала, мы проведем вечер спокойно. Вчера твои друзья переломали всю мебель и надругались над моим ларарием, – возмущенно сказала Пираллида.

– Я спросил: почему нет никого? Ты должна быть любезна с каждым из моих друзей! – заревел Домиций.

– Успокойся, друг, – заступился Калигула за девушку. – Я пришел сюда не развлекаться, а поговорить с тобой. К чему ты обижаешь хозяйку дома? Изображая Аполлона, ты нравился женщинам куда больше.

Агенобарб сердито нахмурил брови и что-то невнятно проворчал в рыжую бороду.

– Я пришел по просьбе моей супруги, – сказал Гай. – Она настояла, чтобы я поговорил с тобой. Тебе известно, что твоя жена едва не умерла, выпив зелье, избавляющее от нежелательной беременности? Ее еле спасли. (Агенобарб презрительно скривил губы.) Ты должен выбрать меж ней или гетерой, которую ты уже на каждом углу величаешь супругой.

– А мне плевать на Агриппиниллу и ее выродка. Кого может произвести на свет эта девка? Еще большего злодея, чем я. Пираллида мне больше по душе, чем твоя сестра, – ответил Домиций.

– В таком случае, – сдерживая гнев, сказал Гай Цезарь, – ты волен поступать как вздумается. Завтра на коллегии понтификов я поставлю вопрос о вашем разводе.

– Тогда выпьем за мою свободу! – вскричал Домиций, выхватывая из рук Пираллиды заботливо поднесенную чашу. Осушив ее одним глотком, он неожиданно обмяк и сразу захрапел.

– Уйдем отсюда, Гай Цезарь, – печально молвила девушка. – Я добавила немного сонных капель в его вино. Кажется, он сходит с ума. Приступы безудержного гнева повторяются все чаще. Слышал бы ты, с какой злобой он поминает твою супругу.

– Юнию? – удивился Калигула, следуя за Пираллидой.

– Он не может ей простить, что ради нее рядился Аполлоном и пел под кифару. Он помнит все насмешки, которым подвергался, будучи без памяти влюбленным в нее. Это приводит его в дикую ярость.

Гай молчал, слушая и размышляя. В его власти бросить Домиция в тюрьму, обвинив в разврате, припомнив обвинения в кровосмесительной связи с собственной сестрой. Но ведь он сам помиловал тех, кто был осужден по таким делам. С другой стороны, когда его сестра получит развод, Агенобарба не допустят к императору ни под каким предлогом, и, если уж он продолжит буйствовать, можно будет выслать его из Вечного города. Сейчас важно поддержать мнение о себе как о милосердном правителе, вернувшем Риму золотой век Августа. А там посмотрим…

Погруженный в свои мысли, он не обратил внимания на то, что Пираллида проводила его не в атриум, к выходу, а в небольшую кубикулу, затянутую голубыми занавесями. Девушка заметила его недоумение.

– Не уходи, император. Не бросай меня наедине с грустью, – произнесла она, постаравшись вложить все свое обаяние в эту просьбу.

И сердце Калигулы дрогнуло, не устояв перед прекрасными печальными глазами.

Они поужинали, неоднократно совершая возлияние Венере. Пираллида без умолку щебетала, казалось позабыв о неприятной сцене с Домицием, Калигула окончательно расслабился, удобно расположившись на мягком ложе. Голова начинала кружиться от благовоний и пряного вина. Ему было невдомек, что хитрая Пираллида зажгла в светильниках масло с возбуждающими ароматами и приправила вино снадобьем, разжигающим желание.

Свет в кубикуле слабел, фитильки потрескивали, угасая. Темнота сгущалась, Пираллида понемногу придвигалась ближе к гостю, мимолетно касаясь тонкими пальчиками то его губ, то плеча, то рыжих волос. Эти нежные прикосновения волновали Гая, он не мог уследить за ее ловкими быстрыми движениями, наслаждаясь этой приятной игрой. Одурманенный, он ласково погладил плавный изгиб ее податливого тела и, склонившись, прошептал:

– Моя дивная Юния готова принять в свое лоно своего возбужденного супруга? Придвинься ближе, я хочу ощутить вкус твоих губ.

– Но, Гай, – игриво возразила гетера, – я – не твоя жена. Посмотри, перед тобой – Пираллида, что больше жизни хочет тебя. Обними же меня, я сгораю от желания.

Но, к ее удивлению, Калигула быстро отпрянул и резко сел.

– Надо же, – изумленно сказал он. – Твои ароматы вскружили голову, и я чуть не забылся, где нахожусь. Прощай, Пираллида. Мне пора возвращаться во дворец. Юния, верно, не спит и уже заждалась.