-- Потом провели распределение провинций. Крассу, как тот и хотел, досталась Сирия, Помпею - обе Испании. Красс тоже прислал письмо. Помпей не написал ни строчки. Мне кажется, он слишком задаётся, и всё ближе сходиться с нашими противниками в сенате.

    -- Что пишет Красс?

    -- Что пишет... Поздравляет, конечно. В следующем году собирается начать войну с парфянами, просит направить к нему Публия и тысячу-две галльских всадников. Римская кавалерия ему тоже не нравиться.

    -- А про нашего мальчика?

    -- Про Эмилия? Всё хорошо, с должностью справляется, даже строить что-то надумал. Пишет, что пришлось потратиться на его причуды. Это он так галлов себе выторговывает. Можно подумать, что обнищал.

    Оппий досадливо поморщился.

    -- Что ответишь?

    Цезарь окликнул трибуна.

    -- Публия Красса ко мне.

    Мечта Красса-старшего о славе великого полководца толкала того на безрассудство. Цезарь предпочёл бы, чтобы он оставался в Риме и присматривал за Помпеем, который в последнее время как-то отдалился от их общих идей и всё чаще оглядывался на Катона и оптиматов. А война с Парфией никому кроме самого Красса не нужна. Парфяне вели себя спокойно, им хватало внутренних проблем. На встрече в Луке Цезарь пытался отговорить его от этой сомнительной затеи, но лишь сильнее разжёг в нём аппетит завоевателя.

    Цезарь ценил Публия Красса. Тот был сдержанней отца; в нём удивительно сочетались молодецкая удаль и осторожность опытного тактика. Он не раз доказывал, что имеет полное право вести за собой легионы, и расставание с ним было тем более тяжело, что хороших легатов и так оставалось немного: Росций, Лабиен, Котта... Но нельзя отказать отцу, желающего видеть сына рядом с собой в час опасности. Война так непредсказуема!

    -- Звал, император? - Публий Красс склонил голову, ожидая приказания, и Цезарь не удержался и провёл рукой по угольным кудрям.

    -- Отец просит тебя вернуться в Рим. Он хочет, чтобы ты отправился с ним в Сирию.

    Красс покосился на Оппия, и тот кивнул.

    -- Значит, война с Парфией не пустая болтовня... Он всё таки добился своего, - последняя фраза прозвучала как утверждение. - Цезарь, ты знаешь что я думаю об этой затее. Война с Парфией - глупость. Он просто хочет удовлетворить свои амбиции!

    Цезарь мягко взял Красса под локоть, словно не услышав его слов.

    -- Он так же просил набрать для него галльских всадников. Ты можешь взять всех, кто пожелает отправиться с тобой. Я не тороплю, до зимы ещё есть время. Соберись с мыслями, подготовься - и в добрый путь.

    -- Это приказ?

    -- Это твой сыновний долг. Как бы ты не относился к этой войне, ты должен быть рядом со своим отцом.

    Уезжать из благодатной Галлии под жгучее солнце Малой Азии совсем не хотелось. Стоило только представить, что вот этот зелёный живительный покрой, ровной пеленой простиравшийся до самого горизонта, сменит каменисто-песчяная, потрескавшаяся от безводья земля и тут же становилось не по себе. Горячие камни, оплывший песок, бескрайние пустынные степи... Да кому они нужны!

    -- По возвращении я могу надеяться на место легата в твоей армии?

    Цезарь хлопнул его по плечу.

    -- Конечно. Я с радостью приму тебя обратно.

    Красс улыбнулся, вымученно, неестественно, как будто не веря в обещание. Желая как-то приободрить его, Цезарь сказал:

    -- А пока ты никуда не уехал, будь добр выполнять мои указания. Сходи-ка проверь, как там дела у строителей.

    Проводив Красса задумчивым взглядом, Цезарь с грустью добавил:

    -- Каких командиров приходиться отпускать! - и только сейчас увидел стоявшего в сторонке Роукилла. - А, вернулся разведчик. Надеюсь, хоть ты-то меня не покинешь?

    -- Я - нет, - усмехнулся Роукилл. - Куда ты, император, туда и я.

    Он снял с седла мешок и бросил его на землю. Гай Оппий брезгливо поморщился, разглядев на ткани багровые пятна, и отвернулся.

    -- Тут у меня кое-что есть. Подарок.

    Цезарь легонько ткнул мешок носком сандалии, и глаза его помрачнели.

    -- Вот и встретились, - потом посмотрел на аллоброга. - Вечером зайдёшь в преторий, получишь награду. А это, - он снова пнул мешок, - убери. Не люблю, знаешь...

    Германия встречала Цезаря со страхом. Большинство племён поспешили изъявить Риму покорность и выдать заложников. Тех, кто не сделал этого, уничтожали безжалостно и с особой жестокостью, как когда-то галлов, чтобы раз и навсегда отвести от государства германскую угрозу. Свебы, так кичившиеся своей доблестью, отступали вглубь лесов, уводили жён, детей, прятали имущество. Вожди собирали по селениям всех способных носить оружие и готовились дать отпор Цезарю, если тот зайдёт слишком далеко. Разведчики сообщали, что войска германцев скапливаются где-то в верховьях Визургия, однако на встречу римлянам не пойдут, будут ждать на месте.

    Испытывать воинское счастье в болотах Германии Цезарь не стал, и, посчитав, что достаточно навёл на германцев страха, вернулся в Галлию. Мост он приказал разобрать наполовину, чтобы враг не воспользовался им для переправы, а самому иметь возможность в кратчайшие сроки вновь перейти Рейн. После этого он оставил две вспомогательных когорты для охраны моста, остальную армию двинул к Итию.

4

   Жители Ития никогда не видели в своей гавани такого скопления кораблей. Глядя на них с высоты прибрежных скал, окружавших гавань, каждый понимал - готовится что-то грандиозное. Заходящее солнце, зависшее над мысом оранжевым шаром, отражалось в металлических наклёпках и щитах ярко-рубиновым почти кровавым цветом, от чего казалось, что все эти толстопузые "перевозчики", быстроходные либурны, грозные триремы охвачены самым настоящим огненным вихрем. Но это только казалось. Иначе набатный колокол на Часовой башне давно бы гудел тревожным боем, оповещая людей о пожаре в порту. Большая часть судов были вытащены на берег, десятка полтора юрких хеландий приткнулись бортами к деревянным мосткам у складов, и только вооружённые до зубов триремы покачивались на волнах у выхода из гавани, воинственно обратив окованные медью тараны в сторону Пролива. Нападения не ждали, не было силы, что могла сокрушить такой флот. Просто так завещали предки - всегда стоять на страже.

    Ещё до того, как торговля была разрушена войной, в гавань Ития ежедневно заходили два-три десятка кораблей. И это считалось много. Приходили ареморейские купцы, бритты, испанцы, иногда греки. Везли хлеб, вино, ткани, дешёвую одежду, оружие. Из Глубинной Галлии и Белгики доставляли железо, меха, соль, породистых лошадей. Здесь же у причалов обменивались товаром, кому что надо, и уходили. Так уж повелось издавна: Итий служил центром галльской торговли. Город рос, богател, его купцы доходили до Африки, торговали с малоазийскими городами. А потом пришли римляне, и торговля рухнула.

    В римском лагере, разбитом на холмах напротив бухты, прозвучал сигнал трубы, возвещающий о начале первой стражи. Ночь осторожно подобралась со стороны моря и прикрыла военный городок тёмной пеленой, скрыв его от любопытных глаз местных жителей. В темноте поблёскивали лишь огоньки костров, слабо колеблющиеся под напором северо-западного ветра.

    Лагерь не спал. Легионеры собирались вокруг костров, болтали, пили вино или просто смотрели в ночное небо, думая о прошлом и будущем. Солдаты любят мечтать. Особенно о том, как вернутся домой. Патрульные на улицах с завистью поглядывали на товарищей и спешили пройти мимо, дабы не травить душу. Прошли они и мимо огромного галла с головой закутанного в длинный плащ. Свет факела выхватил его из темноты, подержал в отблесках мерцающего пламени несколько ударов сердца и потерял снова. Подозрений у патрульных он не вызвал. Галл не прятался, не пытался бежать, он просто стоял и смотрел на звёзды: вышел человек воздухом подышать... Да и связываться с таким гигантом!..