Ариовист, царь.
Письмо больше походило на вызов, чем на дружеское послание. Цезарь ещё раз перечитал его, внимательно обдумывая каждое слово, особенно то, что было написано между строк, и положил на столик. Раньше Ариовист не позволял себе ничего подобного. Стоило только намекнуть, что дела его не совсем вяжутся с политикой Рима и вроде бы как необходимо попридержать свои амбиции, как он тут же начинал мило улыбаться и петь хвалебные песни сенату и каждому сенатору в отдельности. Теперь, видимо, почувствовал силу, либо в самом деле появилось что-то, о чём Цезарь не знал. Разведка сообщала, что на соединение к нему идут очень крупные силы свебских вождей, но вряд ли дело только в этом. Скорее всего, за его спиной стоит кто-то из Рима, кто-то, кто очень не заинтересован в успехах Цезаря в Галлии. Этот "кто-то", несомненно, человек властный и любящий власть, умный, дальновидный и оперирует достаточно большим капиталом, чтобы держать в руках сенат, покупая нужное себе решение. Бесплатно сейчас даже мышь в мышеловке не пискнет. Цезарь перебрал в уме несколько имён. Богатых людей в Риме всегда хватало, один Красс чего стоил. Но Красс против него не пойдёт, по крайней мере, сейчас. Цезарь нужен ему. К тому же Красс, не смотря на все его недостатки, никогда не отказывался от данного слова. Он мог подсунуть покупателю гнилой товар, мог обсчитать на пару сестерциев при выдаче миллионного займа или оттяпать кусок земли у зазевавшегося соседа, но он никогда не предавал своих союзников. Заключив договор с Помпеем и Цезарем, Красс скорее позволит ограбить себя, нежели нарушит обещание.
Нет, Красс против него не пойдёт. Этот противник, а скорее противники без сомнения крепко связаны с оптиматами и даже сами входят в эту партию. В противовес триумвирату - Цезарь, Красс, Помпей - они создали свой триумвират или что там ещё. И это они сейчас ссылаются с Ариовистом и кроме обещаний наверняка снабжают его оружием и деньгами. Без их поддержки и подсказок вождь германцев никогда бы не решился пойти на конфликт с Римом.
Цезарь вспомнил свою первую и единственную встречу с Ариовистом. Тогда оба они были молоды, оба мечтали о славе и оба верили, что станут вождями своих народов. Цезарь только начинал политическую карьеру, а германец скитался по миру, пережидая, когда улягутся распри в его родной стране. Познакомились они на играх в Большом цирке, куда Ариовиста привёл Корнелий Долабелла, желавший показать дремучему варвару настоящую цивилизацию. Цезарь как раз готовил судебный процесс против Долабеллы и чтобы получше узнать будущего противника завёл разговор с его гостем. О Долабелле германец ничего рассказать не мог, просто не знал, и процесс Цезарь благополучно проиграл, зато он много узнал о самих германцах, об их жизни, нравах и обычаях. Уже тогда Ариовист показался ему человеком незаурядным, способным на серьёзный поступок. Он был немного старше римлянина и очень сильным. Однажды в термах Ариовист показал ему несколько приёмов владения мечом. Меч жил в его руках, извивался змеёй, порхал быстрокрылой птицей и рубил тренировочный столб яростно и беспощадно. Кто-то из бывших трибунов, присутствовавших в палестре, сказал, что столб не человек, ни увернуться, ни сдачи дать не может. Ариовист предложил говоруну взять второй меч и повторить свои слова. Трибун отказался. Цезарь считал себя неплохим рубакой, о чём о чём, а о войне он знал не понаслышке, но после этого урока понял насколько беспомощен в сравнении с германцем. Они провели вместе несколько дней, а перед расставанием поклялись помнить друг друга и оказывать помощь, когда кто-то из них будет нуждаться в этом. Уже став консулом, Цезарь присвоил германцу высокое звание "друга римского народа", что для варварских народов было большой честью.
Ариовист без сомнения был прирождённым лидером. Умным и цепким, из той категории вождей, которым если что попало в руки назад уже не возьмёшь. Вторгнувшись в Галлию, он не мог не понимать, что рано или поздно ему придётся столкнуться лбами с Римом, только вряд ли он предполагал, что сталкиваться он будет со своим старым другом. Этого ему явно не хотелось, потому и прислал не прямой вызов, а предупреждение: не лезь!
Ломать голову и вычислять, кто же его скрытый враг, Цезарь не стал. Когда-нибудь тот всё равно себя проявит и тогда всё станет ясно. Боятся его тоже не стоило. Этот враг силён лишь в Риме, здесь, в Галлии, он ничего сделать не сможет, будь у него хоть десять Ариовистов. Политика вещь тонкая, одной грубой силой в ней ничего не добьёшься, нужно и головой немного думать...
Цезарь посмотрел на Оппия, безмятежно развалившегося на его кровати - вот уж кому наплевать на всю политику - и кивнул изготовившимся писцам. Продиктовав быстро несколько писем, он запечатал их личной печатью и передал гонцу. Все письма адресованы были в Рим; гонец спрятал их в непромокаемую дорожную сумку и вышел.
Кроме Цезаря и писцов в палатке находились князья союзных галльских племён. Ожидая, когда Цезарь освободится, они вполголоса переговаривались между собой, пытаясь догадаться, зачем проконсул вызвал их. Среди эдуев не было только Думнорига. Цезарь ли его не пригласил или тот сам не смог прийти, никто не знал. Оставалось только гадать да разглядывать голые стены палатки.
Убранство палатки не отличалось той роскошью, какой любили окружать себя Помпей и Лукулл. Из мебели в ней были лишь стол, два стула и узкая походная кровать, покрытая грубым холстом. Ни пиршественных лож, ни дорогих украшений, ни шкафов с одеждой. Всё по военному просто и без излишеств. В центре стоял небольшой мраморный алтарь для возжигания благовоний и бескровных жертв. Цезарь, никогда не обнаруживавший в себе тяги к роскоши, в лагере окружал себя ещё меньшими удобствами, чем дома. Освещали палатку масляные светильники, крепившиеся прямо к деревянным колонам, что поддерживали крышу. Эти светильники, выполненные в виде обычных чаш, когда-то принадлежали Марию, и Цезарь очень дорожил ими.
Покончив с делами, Цезарь отпустил писцов и встал. На нём была тесная тога без складок с широкой пурпурной каймой, подчёркивающая его высокое положение. Тога считалась официальной одеждой. Цезарь надевал её только в особых случаях, когда того требовал этикет и для переговоров с варварами, желая таким образом обозначить разницу между ними и собой. В повседневной жизни он предпочитал военный доспех или солдатский плащ, накинутый прямо на тунику.
Диктуя письма, Цезарь украдкой поглядывал на галлов. Князья эдуев стояли отдельно от прочих, и вид у них был будто у не выучивших урок школьников. Те тоже обычно стоят склонив головы, хмуро глядя на учителя из-под насупленных бровей, и всё ждут, когда он достанет розги и велит задрать платье. Значит, знали свою вину. Дивитиак даже отвернулся, уткнувшись глазами в кожаный полог палатки. Ещё бы, он старший, с него и спрос особый.
Сложив руки на груди, Цезарь повернулся к эдуям и спросил тихим голосом:
-- Где хлеб? - В голосе прозвучали металлические нотки, от чего всем стало неуютно.
Эдуи молчали, неловко переминаясь с ноги на ногу.
Цезарь не повторил вопрос, он просто стоял и ждал. Наконец, не выдержав напряжения, вперёд шагнул Дивитиак. Он был облачён в длинную до паха кольчугу с широким посеребрённым оплечьем, опускавшимся до середины груди мелким кружевом, и воротом, защищавшим верхнюю часть спины. Галльские кузнецы славились своим мастерством. Каждое колечко, размером меньше ногтя на мизинце, сплеталось с соседними так, что почти не было видно щелей, создавая впечатление сплошного чешуйчатого доспеха, но при этом не стеснявшего движений. Римские легионеры тоже носили кольчуги, но не такие роскошные. Из-под кольчуги выглядывал подол каракалы, ложившейся на широкие кожаные штаны двумя красными лепестками. На плечи был накинут плащ из тонкой красной материи, сколотый под подбородком золотой булавкой.
-- Хлеб собран, Цезарь, - ответил Дивитиак, нервно теребя длинный ус. - Он собран и готов к отправке...
