В одном дворовом строении при храме Деркето поместили Клеопатру и Ирас. Хармиана тревожилась о ней. Но ведь гостья Иродоса и Саломеи не совершила ничего непочтительного в отношении гостеприимных хозяев. Напротив! Она поклонилась местному божеству... Теперь ежедневно она припадала к алтарю Деркето, чувствуя, как проясняется рассудок и мысли делаются чёткими... Она припомнила о том, что ни Иродос, ни Саломея ничего не говорили ей о вере иудеев. Она не видела их исполняющими обряды этой веры. То, что она знала об этой вере, заставляло её полагать эту веру враждебной женщинам, потому что эта вера иудеев не заключала в себе милосердных богинь, дарующих милость женщинам, богинь, с которыми женщина может говорить, припадая к их алтарям; нет, этих богинь у иудеев не было, один лишь бог-мужчина, скрывающий своё обличье, а возможно даже и не имеющий никакого обличья, ни звериного, ни человеческого!.. Клеопатра получила много времени для размышлений. Она не допускала к себе Хармиану. Так прошло достаточное множество дней и ночей. Ирас молилась вместе с Маргаритой, но лицо Ирас выражало, отражало некое мрачное равнодушие...

Маргарита покинула святилище Деркето в полной уверенности, что красивый Иродос уже не будет ей соблазном. Саломея встретила её дружески, но Иродоса не было. Маргарита понимала, что Саломея ждёт её вопроса об Иродосе; нарочно не говорит о нём сама, насмешница!.. Маргарита спокойно спросила о нём. Это спокойствие, разумеется, разочаровало Саломею, но она сказала, всё же поглядывая с иронией на гостью, что Иродос теперь не имеет возможности проводить с ними время:

   — ...он должен готовиться к поездке в Рим... Маргарита не в силах была ответить словами, только сделала лёгкое движение головой, показав собеседнице тонкий — нитью белой — пробор в чёрных гладких волосах, чуть даже сверкающих... Маргарита думала, зачем Иродос едет в Рим, не связано ли это, его поездка, с ней, с её пребыванием в Ашкилоне... Или он и не едет в Рим, а просто вот решил не видеть её!.. Но теперь она легко и дружески сошлась с принцессой Ашкилона, как в Александрии в своё время сошлась с Арсиноей. Втроём, Саломея, Маргарита и Эмис, играли в мяч. Разъезжали по окрестностям, и даже и достаточно далеко. Весело плескались в тинистой речке Иордан, Саломея рассказывала о царской чете, об Александре Яннае и его супруге Александре^[620], правивших в то краткое время, когда Иудея была свободна от власти Селевкидов и ещё не подпала под римское правление... Наконец Саломея рассказала Маргарите, что прежде чем отправиться в Рим, Иродос навестит одно поселение в Самарии, где живёт его наложница, которой он пожаловал титул «малтики» — «царевны», она родила ему полтора года тому назад сына, нареченного греческим именем — Архелай... Маргарита должна была бы радоваться избавлению от соблазна, однако почувствовала обиду! Впрочем, она тотчас поняла, что подобная противоречивость встречается слишком часто и потому вполне естественна!.. Маргарита спросила Саломею о священных книгах иудеев; один вечер они говорили о древних иудейских царях и пророках, отличавшихся смелостью и страстностью. В другое время Маргарита, возможно, принялась бы за серьёзное изучение этих священных книг, тем более, что она уже овладела языком, то есть восприняла от молодых аристократов Ашкилона тот литературный язык, на котором были написаны священные книги... Но теперь она знала, что ей надоело читать, учиться по книгам... И ведь в Библиотеке Мусейона есть прекрасный перевод на греческий язык!..

Маргарита гуляла одна, уходила нарочно в сторону, противоположную от моря. Она шла в своём жёлтом шёлковом платье, иудейка Мири, приставленная к ней Саломеей, держала над головой египетской царицы плоский круглый шёлковый — пёстрого шелка — зонт на тонкой деревянной рукояти. Мири была немая, и это было хорошо. Ирас шла следом за царицей, далеко отставая от неё, по её приказанию. Стражники с копьями ещё отставали от Ирас, так хотела Клеопатра. Шествие медленно приближалось к этому склону каменистому. Клеопатра останавливалась и смотрела вниз. Внизу, среди травянистых зарослей паслись толстые пушистые овцы. Пастух в грубом плаще прижимал к губам простую самодельную свирель, издававшую нестройные звуки...

Здесь, в Ашкилоне, Клеопатра повела свой первый дневник, те самые «тайные записи». И вы не должны полагать, будто дневниковые заметы египетской царицы — всего лишь ловкий (а вернее будет сказать, что неловкий!) ход, приём современного романиста, желающего одарить голосом некое историческое лицо, несомненно существовавшее реально, но всё же безгласное. Нет, подобные своего рода дневники действительно существовали в древнем мире. Вот что, к примеру, пишет Плутарх в своём жизнеописании Помпея:

«В новой крепости Помпей нашёл тайные записи Митридата и прочёл их не без удовольствия, так как в них содержалось много сведений, объясняющих характер этого царя. Это были воспоминания, из коих явствовало, что царь среди многих других отравил и собственного сына Ариарафа, а также Алкея из Сард за то, что тот победил его на конских ристаниях. Кроме того, там находились толкования сновидений, которые видел сам царь и некоторые из его жён; затем непристойная переписка между ним и Монимой...»

Речь идёт у Плутарха о том самом Митридате Понтийском и о жене Митридата Мониме...

Впрочем, ашкилонский дневник Маргариты-Клеопатры более всего описывает красоты и свойства ближневосточной природы. «Тайные записи» Клеопатры опубликованы в 1992 году в нью-йоркском Journal of American Oriental Society. Разумеется, это не подлинник, писанный рукою египетской царицы, но всего лишь одна из копий, списанная, в свою очередь, также не с подлинника, а с копии же. Записи не датированы и разделены интервалами, которые мы заполним многоточиями...

«...из окна — пустыня, похожая на те жёлтые масляные сладости, какие продают в лавках наших александрийских халвичников. Закругления песчаных холмов напоминают рыбьи хвосты. Стою на обочине дороги, вокруг бунтуют зелёные деревья. Глинобитные дома далеко. Доносится крик петуха, он кричит, как безумный... Пыль... Иудеи понаставили во дворах шалаши из наломанных древесных ветвей; это какой-то их обряд... ^[621] Горы, белый ручей, ветер взвил жёлтые колючки... Оливковые деревья... Провалы внизу и там на другом берегу горы и на них маслины и камни, и до них не добраться. Скалы, как хищные зубы дикого зверя. Мы ехали мимо зелёных зарослей у белой реки. Теперь я смотрю на эту белую реку сверху, как она медленно обходит горы и повыше ярко-красная земля... много тучных маслин... сухая река, птицы ласточки с яркими терракотовыми подкрыльями... В городе случился пожар, ветер с дымом, видела почернелые холмы... Сбор маслин. Палатка, раскинутая под деревом, все камни и ветки сухие и жёлто-серые и коричневые, вспаханные ослом, прогалины между камнями, и только лёгкие и яркие палатки и стук маслин, летящих в них из-под палки с лестницы, крестьяне, приземистые гнутся... Кочевники на верблюдах, будто сделанные из тёмного камня и соли... Ночью при луне иудеи пляшут подле своих шалашей. В кувшинах мёд, на подносах глиняных — белый хлеб... Шалаши из пальмовых веток. Я хотела нарвать дикого винограда, но ягоды иссохшие, пауки съели их изнутри. Коричневый муравей похож на драгоценный камешек... Я измучена. У меня столько врагов. Таял («Длинный» — Ф.Г. — так называет Клеопатра своего брата Птолемея Филопатора) изгнал меня и хочет моей смерти... Меня поддерживает сила духа, унаследованная от предков... В Египте происходит ужасная ложь, будто бы Таял прав. Караванщик привёз письмо от Максима. Сколько ещё времени мне терпеть здесь?.. Как набрать армию? Чем платить? Римская волчица теперь не отпустит Египет никогда... Каждую седмицу — иудейский праздник отдыха, можно есть, пить вино и совокупляться. Саломея сыплет мне в горсть, сложенную корабликом, орехи. Иудейский запрет: нельзя ничего загребать рукой; тот, кто загребает, тот «хаяв» — виноватый. Нужно протягивать горсть — корабликом и пусть тебе насыпают в горсть, тогда ты будешь «патур» — свободен...» ^[622]