Вместе с тем нельзя забывать, что Вечный город еще только-только вступал в эпоху своего невиданного блеска и роскоши, которыми он спустя столетие затмит все остальные города мира. Пока же чужестранцы, посещавшие Рим, сравнивали его с огромной деревней, ибо в городе, хотя он постоянно украшался все новыми общественными строениями, портиками, базиликами, храмами, не было даже постоянного театра, и римским драматургам приходилось давать свои представления в самых различных и зачастую неприспособленных для этого местах.

Не было в Риме и амфитеатра^[254], предназначенного для гладиаторских игр, столь любимых римским народом. В ту пору подобные сооружения возводились только в некоторых городах Кампании, где страсть к боям гладиаторов зародилась еще во времена этрусского владычества^[255]. В Риме эти кровавые зрелища устраивались, как правило, на рыночных площадях или где-нибудь за пределами города, у погребальных костров. Число участвовавших в них гладиаторов было сравнительно невелико. Обычно какой-нибудь содержатель гладиаторской школы мог выставить на арену не более двадцати-тридцати пар обученных бойцов. Сто или более пар гладиаторов были уже событием неординарным, о котором потом долго вспоминали.

Случалось, хотя и редко, что в Рим пригонялись тысячи военнопленных из Галлии, Испании, Фракии, Иллирии и других стран, где население особенно упорно отстаивало свою свободу. Тогда устраивались настоящие сражения на просторных аренах Большого или Фламиниева цирка.

Но вернемся к нашему повествованию.

Пока народ развлекался в Большом цирке, ревом тысяч голосов и громом аплодисментов приветствуя победителей в заездах колесниц и конных скачках, на Форуме заканчивались работы по возведению помостов для зрителей в той его части, где предстояло зрелище гладиаторского боя.

Десятки плотников под руководством мастеров-подрядчиков визжали пилами, стучали топорами и молотками, забивая последние гвозди в деревянные строения вокруг пространства перед Рострами^[256], которое рабы и служители усердно посыпали песком, смешанным с киноварью, отчего будущая арена постепенно приобретала буровато-багровый цвет.

Еще накануне помосты, сооруженные в южной части площади специально ко дню триумфа и загромождавшие подступы к курии Гостилия и Фульвиевой базилике^[257], были разобраны и послужили дополнительным материалом для новых ступенчатых трибун на Комиции^[258].

Эти высокие помосты, расположенные по периферии площади народных собраний, образовывали вместе с Рострами подобие амфитеатра.

Между Мамертинской тюрьмой и трибуналом ночных триумвиров два места были огорожены дощатым забором.

Одно из них предназначалось для гладиаторов, готовящихся к выходу на арену, другое, поменьше, называлось сполиарием, где после боя раздевали убитых и добивали тяжелораненых гладиаторов. Вход в сполиарий представлял небольшие ворота, увитые гирляндами цветов. Зрители называли их Либитинскими воротами, или воротами Смерти…

Военные игры, конные скачки и колесничные ристания в Большом цирке закончились после полудня.

Из цирка народ повалил на Марсово поле, где уже все было готово для общественного пиршества.

Согласно постановлению сената угощение для граждан давалось на десяти тысячах столах. Большая часть столов расставлена была в южной части поля — на Фламиниевом лугу, остальные — на Овощном рынке у Карментанских ворот. Там звучали свирели, флейты и гремели тимпаны. Фокусники и скоморохи веселили праздный люд, собиравшийся у столов с закусками.

Обычно угощение для народа было скромным и состояло в основном из пирогов и лоры, любимого виноградного напитка римлян. Подавали и вино, терпкое и не очень хмельное. Но в этот день на столах дымились изжаренные на огне куски мяса жертвенных быков из гекатомбы^[259], принесенной Юпитеру Капитолийскому в день триумфа. Рабы и общественные служители, насаживая мясо на вертела, готовили его тут же на разведенных повсюду кострах.

При восторженных и радостных криках распечатывались амфоры с вином урожая десятилетней и большей давности. Это было вино, приготовленное виноделами с Фалернской горы^[260] специально для возлияний во время жертвоприношений в римских храмах.

Народные гуляния продолжались почти до третьего часа пополудни, когда римляне, веселые и оживленные, стали покидать Марсово поле, устремившись в город и растекаясь по улицам, ведущим к Форуму.

Незадолго до заката главная площадь походила на кишащий людьми огромный муравейник, в центре которого темно-багровым пятном выделялась круглая арена.

Все места на многоярусных трибунах были заняты, что, однако, не мешало их энергичному перераспределению между теми, кто успел их захватить, явившись сюда пораньше, и теми, кто пришел слишком поздно, но так или иначе рассчитывали полюбоваться зрелищем, не испытывая при этом тех неудобств, которые неизбежно сопутствовали многим зрителям, вынужденным тесниться в толпе и смотреть представление стоя.

За лучшие места, расположенные ближе к арене, богатые люди платили от двух до четырех денариев. Бедные плебеи охотно уступали за такую плату свои сидячие места. Для них подобные сделки были очень выгодны, если учесть, что дневной заработок наемного сельского рабочего в страдную пору равнялся примерно одному денарию.

Минувший год стал знаменательным и судьбоносным в отношении гладиаторских боев в Риме.

Раньше получить бесплатно удовольствие от этого кровавого зрелища можно было лишь в дни больших похорон, у погребального костра, на котором сжигались останки какого-нибудь знатного и богатого гражданина. Пока горел костер, рядом с ним шла беспощадная резня между бустиариями — так назывались гладиаторы, предназначенные для погребальных игр. В остальных случаях пощекотать себе нервы таким представлением приходилось за плату, и беднейшие римские граждане выказывали по этому поводу большое недовольство.

Еще Гай Гракх, будучи народным трибуном, приказал однажды разобрать изгороди, препятствующие проходу на Форум, где давался платный гладиаторский бой, чтобы люди победнее тоже могли полюбоваться зрелищем. Но тогда этот поступок Гракха вызвал сильнейший скандал. Между тем и в сенатской среде все больше говорили об изнеживающем влиянии на римский народ греческой культуры, усматривая в этом причину упадка старинной доблести римлян.

Консул предыдущего года Публий Рутилий Руф, человек широко образованный, учившийся в молодости у самого Панетия^[261], первым предложил включить гладиаторские бои в программу общественных зрелищ.

В своей речи перед отцами-сенаторами он горячо доказывал, что лучшего средства для поддержания в народе боевого духа невозможно представить. Предложение Рутилия было принято. Сенатским постановлением гладиаторские бои были объявлены частью всех, без исключения, общественных зрелищ и устройство их возлагалось на курульных эдилов.

Кстати сказать, Рутилий и его коллега по должности Гней Манлий Максим тогда же решили проводить обучение легионеров с помощью гладиаторских ланист и наиболее опытных гладиаторов. Последние должны были научить солдат самым изощренным приемам рукопашного боя, чтобы противопоставить истинное боевое искусство бешеному натиску кимвров. Правда, даже такая тщательная подготовка воинов не спасла армию Гнея Манлия от поражения в битве под Араузионом: как уже говорилось выше, она почти полностью была уничтожена варварами вместе с легионами проконсула Нарбоннской Галлии Квинта Сервилия Цепиона.

От этого мероприятия консулов больше всего выиграл ланиста Гай Аврелий, содержатель самой большой в Риме школы гладиаторов, потому что он был главным поставщиком преподавателей для проходивших обучение консульских легионов. В благодарность за «особые услуги», оказанные государству, Аврелий получил преимущественное право сдавать внаем своих учеников во время Великих и Плебейских игр в минувшем году, и таким образом обошел соперников по профессии, заработав очень большие деньги, что в свою очередь позволило ему расширить свою школу на Квиринале: число обучавшихся в ней гладиаторов уже приближалось к тысяче, а это, по тогдашним меркам, ставило ее в разряд самых крупных в Италии заведений подобного рода.