В течение четверти часа ни восставшие, ни римляне не отступили ни на шаг. Однако на обоих флангах, где сражались вспомогательные отряды кампанцев, успех все больше склонялся в пользу беглых рабов.

Заметив это, Лукулл приказал Клептию возглавить резервный манипул триариев и вести его на помощь Рабулею, солдаты которого с трудом удерживали натиск противника, а Марка Лабиена с тремястами всадников послал в обход правого фланга мятежников, теснивших путеоланцев и куманцев.

В это же время Минуций направил отборный отряд во главе с Барием прямо в центр дерущихся, рассчитывая, что если удастся обратить в бегство римлян и самнитов, то кампанцы немедленно последуют их примеру.

Очень скоро сражавшаяся в центре храбрая Аниеннская когорта заколебалась и начала отступать под неодолимым натиском восставших, предводимых Ламидом и Барием. Самниты тоже не в силах были удерживаться на занимаемых ими крайне неудобных позициях.

Но и на ровном месте, куда постепенно переместилось сражение, римлянам и их союзникам не удалось остановить наступление рабов, сражавшихся с бешеной отвагой.

Преторское войско отступало по всему фронту. Лукулл бросил на помощь Клептию и Рабулею две турмы всадников (последний свой резерв), оставшись с одними ликторами и контуберналами. Его велиты, имевшие мечи и щиты, все до одного втянулись в сражение. Лучники и пращники бездействовали. Напротив, все легковооруженные Минуция, подбирая мечи, копья и щиты убитых, спешили на помощь товарищам и смело вступали в бой.

Первыми обратились в бегство капуанцы. Военный трибун Цезон Рабулей пал духом и ускакал на коне в Капую.

Гней Клептий, храбро сражавшийся и ободрявший солдат в пешем строю, во время охватившей всех паники был сбит с ног толпой беглецов, при падении выронив и потеряв меч, что, несомненно, спасло ему жизнь, ибо разъяренные повстанцы убивали каждого, кто не бросил оружия.

Вместе с легатом попали в плен многие солдаты и несколько центурионов отборного манипула, которым он командовал.

Аниеннская когорта была полностью разгромлена.

Отступая в беспорядке, римляне пытались найти спасение за стенами Капуи, устремившись к Юпитеровым воротам, но путь им отрезали всадники Иринея и Сатира, беспощадно рубившие бегущих. Тогда они бросились к лагерю у Флувиальских ворот, где Кассий Сукрон попытался закрепиться с теми немногими, кто еще сохранил оружие и присутствие духа.

Однако римлянам не удалось отстоять свой лагерь. Сюда примчался сам Минуций с тридцатью своими телохранителями и стал сзывать к себе воинов, занятых преследованием врагов, бегущих в направлении Калатии.

Собрав около трехсот человек, он приказал им атаковать преторские ворота римского лагеря, которые с горстью легионеров и немногих самнитских воинов защищал Кассий Сукрон.

Мемнон, находившийся в отряде телохранителей Минуция, соскочил с коня и, увлекая за собой несколько десятков бойцов, пошел с ними в обход лагеря, чтобы занять квесторские ворота.

В конце концов лагерь был взят, а находившиеся в нем защитники частью перебиты, частью захвачены в плен.

Кассий Сукрон сражался мужественно, получив ранения в голову и в руку. Он остался жив благодаря Минуцию, который оказался рядом и не дал своим воинам прикончить доблестного центуриона.

Сражение у Тифатской горы закончилось быстрой и полной победой восставших. Войско претора было разбито и рассеяно.

В захваченном римском лагере Минуций обнаружил мешки с деньгами общим весом не менее пятнадцати талантов. Это были деньги, предназначенные для выплаты жалованья солдатам.

В плен попали военный трибун и легат претора Гней Клептий, командир Аниеннской когорты Кассий Сукрон, восемь центурионов, четырнадцать оптионов и около восьмисот простых солдат — римлян, самнитов и кампанцев. В Капуе удалось укрыться не более полутора тысяч человек. Все знамена Аниеннской когорты оказались в руках победителей.

Луций Лукулл вернулся в Капую с несколькими десятками всадников.

Претор был в отчаянии. Он ожидал чего угодно, только не такого позора. Глубоко потрясенный, он заперся в одной из комнат дома префекта и никого не принимал.

Цельзий Гельвинован, пока Лукулл пребывал в угнетенном и подавленном состоянии, взял руководство обороной города в свои руки, приказав запереть все въездные ворота, усилить охрану гладиаторских школ, а жителям, способным сражаться, занимать крепостные стены. Он опасался, как бы дерзкие мятежники, окрыленные успехом, не попытались ворваться в город с помощью лестниц.

Но Гельвинован напрасно тревожился. Минуций прекрасно понимал, что ему не овладеть городом, опоясанным мощнейшими стенами. Этого не смогли сделать даже две консульские армии во время Ганнибаловой войны, хотя в их распоряжении были все виды осадных машин. Предводитель восставших решил дождаться появления Марципора, которого он заслал в город, чтобы при его посредничестве помочь гладиаторам школы Батиата составить заговор. Только при содействии заговорщиков внутри города Минуций рассчитывал ворваться в него и захватить столицу Кампании…

В четырех милях от Калатии, там, где от Аппиевой дороги ответвлялась дорога, ведущая на Ателлу, стоял старый трактир с конным двором.

В мирное время он служил пристанищем для окрестных сельских жителей, возивших на продажу в Капую и другие города плоды своего урожая. Богатые путешественники, как правило, старались здесь подолгу не задерживаться, потому что приют был до крайности убогий и грязный. Зато привычные ко всему крестьяне, когда им приходилось запаздывать по пути домой и коротать в трактире вечерние и ночные часы, находили его не таким уж плохим. В нем всегда можно было найти сытный ужин и неплохое вино, которое приготовлял сам хозяин, имевший поблизости от своего заведения участок земли, занятый под виноградник.

Хозяина трактира звали Ливий Септимен.

Он доживал здесь свой век с десятком рабов, прислуживавших в трактире и работавших на винограднике. Жена его умерла несколько лет назад. Взрослые дети жили в городе, изредка присылая ему весточки о себе. Они уговаривали отца продать трактир и переехать к ним в город, но старик не переносил городской сутолоки, к тому же считал, что там он никому не нужен, а здесь занят делом.

Неожиданно вспыхнувшее восстание рабов принесло Септимену сущее разорение. Как-то к нему нагрянула шайка вооруженных бунтовщиков. Грязные и голодные, они уничтожили во время буйной трапезы значительную часть его припасов и, не обращая внимания на его мольбы и слезы, увели из конюшни четырех лошадей.

Вдобавок ко всему из-за грабежей на дорогах сократился приток посетителей в его заведение. Редкий крестьянин осмеливался возить свой товар в Капую или в близлежащие города.

Септимен горевал о потерянных лошадях и люто ненавидел Минуция с его разбойниками, которым желал скорейшей погибели, и с нетерпением ждал, когда римский претор положит конец гнусному мятежу.

В последние три дня трактир пустовал — не было ни одного посетителя. Поэтому старик Септимен был немало удивлен и обрадован, увидев на рассвете четвертого дня приближающуюся к воротам его трактира легкую двуколку с сидящей в ней молодой женщиной и ехавших рядом с ней двух всадников.

Когда повозка въехала в ворота, старый трактирщик разглядел, что ею правит совсем юная и очень красивая девушка.

Ее спутники, крепкие молодые люди, несомненно, были слугами. Одеты они были в сильно поношенные плащи из грубой шерсти. Головы их покрывали старые и помятые войлочные шляпы. Из-под плащей у них торчали рукояти мечей.

Трактирщик опытным взглядом определил, что юная путешественница, судя по ее нарядной одежде и добротной коляске, запряженной легконогим красавцем жеребцом, принадлежит к зажиточному сословию.

У девушки было милое беленькое личико. Чудесные белокурые волосы ее были завязаны узлом на затылке и стянуты красной повязкой.

Старик невольно подумал о том, что женщинам особенно опасно пускаться в дорогу в такое неспокойное время.