– …Если так все плохо, могу отказаться.

– Ничего ты не понял. Ты его найдешь. Они все равно никогда не будут вместе. Он и она – разные субстанции. Понимаешь? Мы с ней из одного теста, а он из другого. Удивляюсь, как она не понимает. Такая умная, и – не понимает. Смешно.

Он потянулся за налитой до краев рюмкой. Рука дрожала, коньяк расплескался.

– Тебе нельзя так много пить, – раздался из полутьмы спокойный голос Ольги.

Леонид дернулся, оглядываясь – еще одна рюмка упала.

– А что мне вообще еще можно? – неожиданно тихо и трезво спросил он.

– Ты прекрасно знаешь, – сказала из полутьмы Ольга. – Залесский сказал – шанс есть. Все зависит от тебя.

– И от тебя.

– И от меня. Пойдем, – сказала она мне. – Познакомлю со съемочной группой.

– Прямо сейчас? – удивился я.

– Прямо сейчас, – сказала она и вышла.

Я пошел следом. В дверях оглянулся на Леонида.

Он махнул мне рукой, подъехал к столу, взял кий и, оценивая положение шаров, стал объезжать стол по кругу. Оставшиеся шары стояли неудобно – в разных концах и вплотную к стенкам. Нанести хороший удар было невозможно.

Ольга была уже в самом конце коридора. Пришлось почти бежать, догоняя ее. Потом был еще один коридор, лестница, дверь какого-то кабинета.

В кабинете нас ждали двое. Один из них был мне хорошо знаком – лучший телеоператор канала Гриша Иванченко, мужик компанейский, покладистый, легкий на подъем, прекрасный кулинар, при случае не дурак выпить, но, как правило, в меру и в основном одноразово. Мы с ним отсняли не одну передачу, отношения наши были вполне дружескими, но домами, как говорится, не дружили, поскольку Гриша был образцовым семьянином, а я пока от семейных уз старался держаться на самом почтительном расстоянии. И еще одно хорошее Гришино качество – невпопад своей профессии он был абсолютно не любопытен. Во время съемки его интересовало лишь освещение, компоновка кадра и качество звука. Содержание звука он игнорировал начисто. Расспрашивать его о словесном содержании отснятого материала было абсолютно бесполезно. Ольга хорошо знала это. Выбор был безошибочным.

Я молча протянул Грише руку.

– Только не подумай чего, – смущенно забормотал он, не выпуская моей руки. – У меня съемка была. До полдвенадцатого промунтулились.

– Ты о чем? – не сразу врубился я.

– О позавчерашнем коллективном отсутствии, – вмешалась Ольга. – Подтверждаю, он был на съемках. Иначе бы обязательно пришел.

Гриша мучительно покраснел.

– Не расстраивайся, – засмеялся я. – Артисты были очень довольны.

– Какие артисты? – еще больше растерялся Гриша.

– Не обращай внимания, – успокоила его Ольга. – У Бориса сегодня хорошее настроение. Не терпится приступить к работе. Начнем прямо сейчас.

– Что начнем? – растерялся я.

– Да, прошу прощения, забыла… Еще один член вашего маленького и, надеюсь, в скором будущем дружного коллектива. Виктор Петрович Дубовой. За вами – чистое творчество, полная творческая свобода. Все остальное – за ним.

– Не понял! «Все остальное» – это как? Вернее, что?

– Общее руководство, согласование, доставка в срок материалов, финансовое обеспечение. И – самое главное – поиск. Поиском должны заниматься профессионалы.

Дубовой вышел из-за моей спины, остановился рядом с Ольгой и протянул мне руку. Пришлось пожать, хотя мне очень этого не хотелось. Не понравился мне наш третий член. С первого взгляда не понравился. Наверное, поэтому я старался его не замечать. Неподвижное лицо, холодные с прищуром глаза, легкая седина на висках, сухощавая спортивная фигура. Человек без индивидуальности и, судя по всему, начисто лишенный недостатков. К тому же, как все безвольные люди, к каковым, с большими, правда, оговорками, я относил себя, я, как говорится, буквально пузом ощутил непреклонную волю и вышколенную выдержку этого человека. Его ладонь была сухой и холодной, пожатие коротким и очень сильным. Я сразу понял – друзьями мы никогда не станем.

Ольга, внимательно следившая за мной, видимо, что-то прочла в моих глазах и нахмурилась.

– Ко всему, что будет делать и говорить Виктор Петрович, прошу относиться так, словно это говорю и делаю я.

– Будем относиться. Но только нам будет очень не доставать вашего обаяния и чисто женской интуиции, – не выдержал я.

– У тебя сегодня чересчур хорошее настроение, – нахмурилась Ольга. – С чего бы?

– Не терпится приступить к работе, – продолжал я ерничать, стараясь не встречаться со взглядом Дубового.

– Не беспокойтесь, Ольга Юрьевна, – раздался его бесцветный голос. – Интуицию я им обеспечу. Работу тоже. Обаяние, извините, вне моей компетенции.

– На нет и суда нет. Придется нам, Гриша, пускать в ход собственные резервы. У тебя как насчет обаяния?

Гриша покосился на Дубового, который, судя по всему, и у него не вызывал особых симпатий, пожал плечами, неожиданно улыбнулся мне и сказал:

– Наскребем по сусекам.

– Прекрасно, – сказала Ольга. – Включай свет.

Гриша торопливо включил осветительные приборы и подошел к камере, которая была направлена на большое, ничем не занавешенное окно. За окном переливался огнями, дышал и жил большой город. Ольга стала на фоне окна и взяла протянутый Гришей микрофон.

– Минуточку! – делано возмутился я. – Почему со мной не согласовали? Автор должен знать, что это за эпизод, его назначение, его место…

– Его место за кадром, – жестко сказала Ольга. – То, что я сейчас скажу, должен увидеть и услышать только один человек на свете. Когда вы его найдете.

– Немного свет надо поправить, – сказал Гриша.

– Поправляй.

Пока он возился с приборами, я, не отрываясь, смотрел на Ольгу. Она была чертовски красива сегодня – я только сейчас, при ярком освещении, разглядел это. Умелый макияж, что-то новое в прическе. Зрелая, вызывающая красота. Чувственные губы чуть вздрагивают от сдерживаемого волнения, глаза блестят. Платье вызывающе облегает великолепную фигуру.

– Сначала во весь рост. Потом наезд до самого крупного. Одни глаза, – шепотом подсказал я Грише. Ольга услышала.

– Рада, что мы понимаем друг друга, – сказала она.

– Может быть, нам с этим господином выйти? – спросил я, взглядом показав на Дубового.

– Да, – сказала она. – Так будет лучше.

Мы с Дубовым вышли в пустой коридор.

– Я рад, Борис Александрович, что мы будем работать вместе. Мне нравится ваш стиль. Умеете зацепить главное. Это не каждому дается. Я бы даже сказал – очень мало кому.

– Я тоже очень рад. Особенно тому, что у меня вдруг обнаружился стиль. Кстати, что это за штука такая? Просветите.

– Извините, я недоговорил. Мне нравится ваш стиль в кадре. И абсолютно не симпатичен стиль поведения за кадром. Вы все время нарываетесь на противоречия и острые углы. Поэтому у вас так много синяков и ссадин.

– Трудное детство, неважное воспитание. Двор, улица, перестройка.

– Конечно, конечно. Папа – крупный партийный функционер, затем вице-президент ассоциации малых промышленных предприятий. Престижный университет, не менее престижные и очень дорогие курсы тележурналистов. Продолжать?

– Вы, случаем, не из… органов?

– Из них, родимых, из них. Так сказать, по совместительству, в свободное от работы отпускное время. Ради весьма приличного гонорара. Вас, кажется, тоже не обидят в случае благополучного окончания?

– Так далеко не заглядывал.

– Как профессионал, вижу, что у нас пока диаметрально противоположное отношение друг к другу. Вы мне почти нравитесь, я вам – пока не очень. Уверен, со временем противоречия сгладятся, а пока давайте работать. Каждый занимается своим делом в пределах своей компетенции. Согласны?

– Насколько понимаю, альтернативы пока не предвидится.

– Не предвидится.

– Тогда я согласен.

– Прекрасно.

– Но с одним условием.

– Я вас внимательно слушаю?

– Не называйте меня Борисом Александровичем. Мне все время кажется, что вы разговариваете с кем-то другим. Хочется оглянуться и отойти в сторону.